Эдуард Асадов - Дума о Севастополе (сборник)

Вдоль села, держа равненье,

Мимо школы, мимо хат,

Шел с военного ученья

По дороге взвод солдат.

Солнце каски золотило,

Пламенел колхозный сад.

Свой шуршащий листопад

Осень под ноги стелила.

До казарм неблизок путь,

Шли, мечтая о привале,

Только песню не бросали —

С песней шире дышит грудь.

Возле рощи над рекою

Лейтенант фуражку снял,

Пот со лба смахнул рукою

И скомандовал: – Привал!

Ветер, травы шевеля,

Обдавал речной прохладой.

За рекой мычало стадо,

А кругом поля, поля…

От села дымком тянуло,

Рожь косынками цвела.

Песня крыльями взмахнула

И над рощей поплыла.

Снял планшетку лейтенант,

Подошел к воде умыться.

– Разрешите обратиться, —

Козырнул ему сержант.

– Там девчата говорят,

Что рабочих рук нехватка.

Нам помочь бы для порядка,

Кто желает из солдат?

Взводный молвил: – Одобряю.

Только время нас не ждет.

Но коль просит целый взвод,

В счет привала – разрешаю.

Рожь качалась впереди

И приветливо шепталась:

– Ну, гвардейцы, прочь усталость,

Кто желает, выходи!

Не жалели рук ребята.

Как грибы, скирды росли.

Восхищенные девчата

Надивиться не могли.

После крепко руки жали,

Угощали молоком,

Шумно с песней всем селом

До плотины провожали.

Солнце село в отдаленье,

На воде дрожал закат.

Шел с военного ученья

По дороге взвод солдат.

1954

Из чьих-то уст взлетела над кострами,

На миг повисла пауза… И эхо

Метнулось в лес широкими кругами

Солдатского раскатистого смеха.

Ой, шутка, шутка – выдумка народа!

Порой горька, порой солоновата,

Ты облегчала тяготы похода,

Гнала тоску окопного солдата.

Случись привал, свободная минутка

В степи, в лесу на пнях бритоголовых,

Как тотчас в круг уже выходит шутка,

Светлеют лица воинов суровых.

Повсюду с нами в стужу и метели,

В жару и грязь по придорожным вехам

Шагала ты в пилотке и шинели

И с вещмешком, набитым громким смехом.

Звучал приказ. Снаряды землю рыли.

Вперед, гвардейцы! Страха мы не знаем.

Что скромничать – мы так фашистов били,

Что им и смерть порой казалась раем…

Все позади: вернулись эшелоны,

Страна опять живет по мирным планам.

Мы из винтовок вынули патроны,

Но выпускать из рук оружье рано.

Взвод на ученье. Грозен шаг у взвода.

А в перекур веселье бьет каскадом.

Ой, шутка, шутка – выдумка народа!

Ты снова здесь, ты снова с нами рядом.

Кто нерадив, кто трудности боится,

Ребята дружно высмеять готовы.

И вот сидит он хмурый и пунцовый

И рад бы хоть сквозь землю провалиться…

И в мирный час, как в час войны когда-то,

Солдат наш свято долг свой исполняет.

Что б ни стряслось – солдат не унывает,

И всюду шутка – спутница солдата.

В кругу друзей, свернувши самокрутку,

Стоит солдат и весело смеется.

Но грянь война – враг горько ошибется:

В бою солдат наш гневен не на шутку!

1955

Тяжелые ранцы,

Усталые ноги.

Идут новобранцы

По пыльной дороге.

Ремни сыромятные

Врезались в плечи.

Горячее солнце

Да ветер навстречу.

Седьмая верста,

И восьмая верста.

Ни хаты, ни тени,

Дорога пуста.

Броски, перебежки,

Весь день в напряженье.

Упасть бы в траву

И лежать без движенья.

Нет сил сапога

Оторвать от земли.

Броски, перебежки,

«Коротким, коли!»

О милой забудешь,

Шутить перестанешь.

Сдается, что так

Ты недолго протянешь.

Проходит неделя,

Проходит другая,

Ребята бодрее

И тверже шагают.

И кажется, ветер

Гудит веселее

И пот утирает

Ладонью своею.

Ремни уж не режут

Плеча, как бывало.

Все чаще, все звонче

Поет запевала.

Светлее улыбки,

Уверенней взгляд,

И письма к любимой

Все чаще летят.

От выкладки полной

Не горбятся спины.

Былых новобранцев

Уж нет и в помине.

Широкая песня

Да крепкие ноги.

Шагают солдаты

Вперед по дороге!

1955

В блиндаже, на соломе свернувшись,

Я нередко мечтал в тишине,

Как, в родную столицу вернувшись,

Поведу я рассказ о войне.

Развалюсь на широком диване,

Ароматный «Казбек» закурю

И все то, что обдумал заране,

Слово в слово родным повторю.

Расскажу им про белые ночи,

Не про те, что полны вдохновенья,

А про те, что минуты короче,

Если утром идти в наступленье.

Ночи белые чуду подобны!

Но бойцы тех ночей не любили:

В эти ночи особенно злобно

Нас на Волховском фронте бомбили.

Вспомню стужу и Малую Влою,

Где к рукам прилипали винтовки,

Где дружок мой, рискнув головою,

Бросил немцам в окопы листовки.

Не сработал «моральный заряд»,

Немцы, видно, листков не читали.

Девять раз мы в атаку вставали,

Девять раз отползали назад.

Только взяли мы Малую Влою,

Взяли кровью, упорством, штыками,

Взяли вместе с германской мукою,

Складом мин и «трофейными» вшами.

Расскажу, как убит был в сраженье

Мой дружок возле Волхов-реки,

Как неделю я был в окруженье

И в ладонь шелушил колоски.

Я настолько был полон войною,

Что, казалось, вернись я живым,

Я, пожалуй, и рта не закрою —

И своим расскажу и чужим.

Переправы, походы, метели…

Разве вправе о них я забыть?!

Если даже крючки на шинели —

Дай язык им – начнут говорить!

Так я думал в холодной землянке,

Рукавом протирая прицел,

На разбитом глухом полустанке,

Что на подступах к городу Л.

Только вышло, что мы опоздали.

И пока мы шагали вперед,

Про войну, про суровый поход

Здесь немало уже рассказали.

Даже то, как мы бились за Влою,

Описали в стихах и романе

Те, кто, может быть, был под Уфою

Или дома сидел на диване.

Только нам ли, друзья, обижаться,

Если первыми тут не успели?

Все же нам доводилось сражаться,

Все же наши походы воспели!

Значит, мы не в убытке в итоге,

И спасибо за добрые книжки.

Еще долго любому мальчишке

Будут грезиться наши дороги…

А рассказы? И мы не отстанем,

И расскажем, и песню затянем.

А к тому же нашивки и раны —

Это тоже стихи и романы!

Снова песни звенят по стране.

Рожь встает, блиндажи закрывая.

Это тоже рассказ о войне,

Наше счастье и слава живая!

1955

Друзья мои! Понять совсем не сложно,

Зачем я больше лирику пишу,

Затем, что быть сухим мне просто тошно,

А я – поэт сугубо молодежный,

И вы об этом помните. Прошу!

Я рассказал бы, как цеха дымятся,

Познал бы все, увидел, превзошел,

Когда б в свои мальчишеских семнадцать

Я на войну с винтовкой не ушел.

Да вышло так, что юность трудовая

В судьбу мою не вписана была.

Она была другая – боевая,

Она в аду горела, не сгорая,

И победила. Даром не прошла!

Я всей судьбою с комсомолом слился,

Когда учился и когда мечтал.

Я им почти что даже не гордился,

Я просто им, как воздухом, дышал!

Я взял шинель. Я понимал в те годы,

Что комсомол, испытанный в огне,

Хоть до зарезу нужен на заводе,

Но все же трижды нужен на войне.

Над лесом орудийные зарницы,

А до атаки – несколько часов.

Гудит метель на сорок голосов,

Видать, и ей в такую ночь не спится.

А мой напарник приподнимет бровь

И скажет вдруг: – Не посчитай за службу,

Давай, комсорг, прочти-ка нам про дружбу! —

И улыбнется: – Ну и про любовь…

И я под вздохи тяжкие орудий,

Сквозь треск печурки и табачный дым

Читал стихи моим пристрастным судьям

И самым первым критикам моим.

К чему хитрить, что все в них было зрело,

И крепок слог, и рифма хороша.

Но если в них хоть что-нибудь да пело,

Так то моя мальчишечья душа.

Давно с шинелей спороты погоны

И напрочь перечеркнута война.

Давно в чехлах походные знамена,

И мир давно, и труд, и тишина.

Цветет сирень, в зенит летят ракеты,

Гудит земля от зерен налитых.

Но многих нету, очень многих нету

Моих друзей, товарищей моих…

Горячие ребята, добровольцы,

Мечтатели, безусые юнцы,

Не ведавшие страха комсомольцы,

Не знавшие уныния бойцы!

Могилы хлопцев вдалеке от близких,

В полях, лесах и в скверах городов,

Фанерные дощечки, обелиски

И просто – без дощечек и цветов.

Но смерти нет и никогда не будет!

И если ухо приложить к любой —

Почудится далекий гул орудий

И отголосок песни фронтовой.

И я их слышу, слышу! И едва ли

В душе моей затихнет этот гром.

Мне свято все, о чем они мечтали,

За что дрались и думали о чем.

Всего не скажешь – тут и жизни мало.

Есть тьма имен и множество томов.

Мне часто ночью грезятся привалы

И тихие беседы у костров.

А мой напарник приподнимет бровь