Генрих Гейне - Идеи, Книга Le Grand
Parbleui, madame1. Во французском я сильно преуспел. Я знаю не только patois2, но даже благородный язык, перенятый у бонн. Недавно, находясь в аристократическом обществе, я понял почти половину французской болтовни двух немецких девиц-графинь, из которых каждая насчитывала свыше шестидесяти четырех лет и ровно столько же предков. Да что там! Однажды в берлинском "Cafe Royal" я услышал, как monsieur Михель Мартене изъяснялся по-французски, и уразумел каждое слово, хотя в словах этих было мало разумного. Самое важное -- проникнуть в дух языка, а он познается лучше всего через барабанный бой. Parbleui. Я очень многим обязан французскому барабанщику, который долго жил у нас на постое и был похож на черта, но отличался ангельской добротой и совершенно превосходно бил в барабан.
То был маленький подвижной человечек с грозными черными усищами, из-под которых упрямо выпячивались красные губы, между тем как глаза метали во все стороны огненные взгляды.
Я, маленький мальчуган, виснул на нем, как веревка, помогал ему ярко начищать пуговицы и белить мелом жилет, -- monsieur Le Grand желал нравиться; я ходил с ним на караул, на сбор, на парад, -- там было сплошное веселье и блеск оружия -- les jours de fete sont passes3. Monsieur Le Grand говорил по-немецки очень плохо и знал только самые нужные слова: хлеб, честь, поцелуй, -- зато он отлично объяснялся при помощи барабана. Например, если я не знал, что означает слово "liber
_______________________________________________
1 Черт возьми! (фр.).
2 Простонародный язык (фр.}.
3 Праздничные дни миновали (фр.).
125
te"1, он начинал барабанить "Марсельезу",-- и я понимал его. Не знал я, каков смысл слова "egalite"2, он барабанил марш "Ca ira, Ca ira ...les aristocrates a la lanterne!3",-- и я понимал его. Когда я не знал, что такое "betise"4, он барабанил Дессауский марш, который мы, немцы, как сообщает и Гете, барабанили в Шампани, -- и я понимал его. Однажды он хотел объяснить мне слово "l'Allemagne"5 и забарабанил ту незамысловатую старую мелодию, под которую обыкновенно на ярмарке танцуют собаки, а именно туп-туп-туп, -я рассердился, но все же понял его.
Подобным образом обучал он меня и новой истории. Правда, я не понимал слов, которые он говорил, но так как, рассказывая, он беспрерывно бил в барабан, то мне было ясно, что он хочет сказать. В сущности, это наилучший метод преподавания. Историю взятия Бастилии, Тюильри и т. д. можно как следует понять, только если знаешь, как при этом били в барабан. В наших школьных учебниках стоит лишь: "Их милости бароны и графы с высокородными их супругами были обезглавлены. -- Их высочества герцоги и принцы с высокороднейшими их супругами были обезглавлены. -- Его величество король с наивысокороднейшей своей супругой были обезглавлены",-- но, только слыша красный марш гильотины, можно по-настоящему уразуметь это и понять, "как" и "почему". Madame, то необыкновенный марш! Он потряс меня до мозга костей, когда я услышал его впервые, и я был рад, что позабыл его.
Подобные вещи забываются с годами, -- молодому человеку в наши дни приходится помнить совсем другое; вист, бостон, генеалогические таблицы, постановления Союзного сейма, драматургию, литургию, карту вин... право, как ни ломал я себе голову, однако долгое время не мог припомнить ту грозную мелодию. Но представь те себе, madame! Сижу я недавно за обедом среди целого зверинца графов, принцев, принцесс, камергеров, гофмаршалов, гофшенков, обер-гофмейстерин, шталмейстерин, егермейстерин и прочей знатной челяди, а подчинен
____________________________________________
1 Свобода (фр.).
2 Равенство (фр.).
3 "Дело пойдет на лад! Аристократов на фонарь!" (фр.)
4 Глупость (фр.).
5 Германия (фр.).
126
ная им челядь хлопочет за их стульями и сует им под самый нос полные блюда, -- я же, обойденный и обнесенный, сидел праздно, не имея случая пустить в ход челюсти, катал хлебные шарики и от скуки барабанил пальцами по столу и вдруг, к ужасу своему, забарабанил давно забытый красный марш гильотины.
"Что же произошло?" Madame, эти люди не дают потревожить себя во время еды, -- они не знают, что другие люди, когда у них нет еды, начинают вдруг барабанить прекурьезные марши, которые казались им самим давно забытыми.
Не знаю уж, либо уменье бить в барабан -- врожденный талант, либо мне с ранних лет удалось развить его, но только оно вошло мне в плоть и кровь, засело в руках и в ногах и часто проявляется совершенно не-, произвольно. Однажды я сидел в Берлине на лекции тайного советника Шмальца -- человека, спасшего государство своей книгой об угрозе черных мантий и красных плащей.
Вы помните, madame, из Павзания, что некогда благодаря крику осла был обнаружен столь же опасный комплот, а из Ливия или из всемирной истории Беккера вы знаете, что гуси спасли Капитолий, из Саллюстия же вам достоверно известно, что благодаря болтливой потаскушке, госпоже Фульвии, был раскрыт страшный заговор Каталины... Но revenons a nos moutons1, у господина тайного советника Шмальца слушал я международное право. То было скучным летним вечером, я сидел на скамье и слышал все меньше и меньше и погрузился в дремоту... но вдруг очнулся от стука своих собственных ног, которые не уснули и, вероятно, слышали, как излагалось нечто прямо противоположное международному праву и поносились конституционные убеждения, и ноги мои, лучше проникающие в мировые события своими глазками-мозолями, чем тайный советник своими воловьими глазами, эти бедные немые ноги, не способные словами выразить свое скромное мнение, пытались высказаться, барабаня так громко, что я чуть не поплатился за это.
Проклятые, легкомысленные ноги! Они сыграли со мной подобную же штуку, когда я слушал в Геттингене
___________________________________
1 Вернемся к нашим баранам (фр.).
127
курс у профессора Заальфельда; и этот последний, как марионетка прыгая взад и вперед по кафедре, взвинчивая себя и приходя в ажитацию, поносил императора Наполеона, -- нет, бедные ноги, я не стану осуждать вас за то, что вы барабанили тогда, я даже не решился бы осудить вас, если бы вы, в своем немом простодушии, высказались еще определеннее с помощью пинка, Как могу я, ученик барабанщика Le Grand, выслушивать оскорбления императору? Императору! Императору! Великому императору !
Когда я думаю о великом императоре, на душе у меня вновь становится по-летнему солнечно и зелено, в памяти расцветает длинная липовая аллея, соловьи поют в тенистых ветвях, шумит фонтан, цветы на круглых клумбах задумчиво качают прелестными головками, -у меня с ними было таинственное общение: нарумяненные спесивые тюльпаны кланялись мне снисходительно, расслабленные лилии кивали томно и ласково, хмельно-красные розы смеялись, завидя меня издалека, а ночные фиалки вздыхали. С миртами и лаврами в ту пору я еще не водил знакомства -- они не могли при влечь ярким цветом, но с резедой, с которой я теперь не в ладах, была у меня особо интимная дружба.
Я говорю сейчас о дворцовом саде в Дюссельдорфе, где часто, лежа на траве, я благоговейно слушал, как monsieur Le Grand рассказывал о военных подвигах великого императора и при этом отбивал на барабане марши, сопровождавшие эти подвиги, так что я как будто сам все видел и слышал. Я видел переход через Симплон, -- император впереди, за ним взбираются смельчаки-гренадеры, меж тем как вспугнутое воронье поднимает крик, а вдали гудят ледники; я видел императора со знаменем в руках на мосту у Лоди; я видел императора в сером плаще при Маренго; я видел императора на коне в битве у пирамид, -- куда ни глянь, лишь пороховой дым да мамелюки; я видел императора в битве при Аустерлице, -- ух! как свистели пули над ледяной равниной! -- я видел, я слышал сражение при Иене,-- туп-туп-туп! -- я видел, я слышал Эйлау, Ваграм... -- нет, это было свыше моих сил! Monsieur Le Grand барабанил так, что у меня чуть не разорвалась барабанная перепонка.
128
Но что сталось со мною, когда я трижды благословенными собственными глазами своими увидел его самого, -- осанна! -- его самого, императора!
Это случилось в той самой аллее дворцового сада в Дюссельдорфе. Протискиваясь сквозь глазеющую толпу, я думал о деяниях и сражениях, которые monsieur Le Grand изобразил мне на барабане, сердце мое отбивало генеральный марш, -- но при этом я невольно думал и о полицейском распоряжении, карающем пятью талерами штрафа езду верхом по аллее. А император со своей свитой ехал по самой середине аллеи; деревья, трепеща, склонялись на его пути, солнечные лучи с дрожью любопытства робко проглядывали сквозь зеленую листву, а по голубому небу явственно плыла золотая звезда. На императоре был его обычный простой зеленый мундир и маленькая историческая шляпа. Ехал он на белой лошадке, шедшей под ним так спокойно-горделиво, так уверенно, так безупречно, что, будь я тогда кронпринцем Прусским, я бы позавидовал этой лошадке.
Небрежно, почти свесившись, сидел император; одна рука его высоко держала поводья, другая добродушно похлопывала по шее лошади. То была солнечно-мраморная рука, мощная рука, одна из тех двух рук, что укротили многоголовое чудовище анархии и внесли порядок в распри народов, -- и она добродушно похлопывала по шее коня.
