Лев Сорокин - Рябиновые зори
АТЛАНТИДА
Атлантида,
Атлантида,
Легендарная земля,
Никогда
Никто не видел,
Как цвели твои поля.
И никто из нас не видел,
Как под воду ты ушла.
Атлантида,
Атлантида,
Ты была иль не была?
Продолжается об этом
Эрудированный спор.
Только знаю:
плыло лето
Над зубами древних гор.
Облака белесым кантом
Окаймляли небеса,
Бородатые атланты
Поднимали паруса.
Ящер грелся на полянке,
О причал прибой стучал,
И печальные атлантки
Выбегали на причал.
Мирно осень бронзовела.
Если б знали в тот момент:
Уцелеет каравелла,
Но затонет
континент!
Я гляжу,
как море гложет
Проходящие суда.
Я гляжу туда:
А может,
Под водою города?
Показалось, пирамиды
Задевают
Теплоход…
Почему так Атлантиды
В жизни нам
недостает?
ЛЕС
Громов далеких перекличка
И молний синий переплеск.
Но убежала электричка
Из-под грозы
в затихший лес.
Как пот,
дождинки на вагонах,
И вот,
плывя в кустах по грудь,
Она к дощатому перрону
На миг пристала отдохнуть.
Неся плащи, подсумки, ружья,
Охапки свежести лесной,
Толпой шумливою и дружной
Народ ввалился отпускной.
О, сколько запахов смешалось
И красок радужных зажглось!
Лишь скрылось здание вокзала,
Мне крикнул кто-то:
— Гляньте, лось!
И стало горько мне и странно,
Что я проехал этот лес,
Что плыл я вдаль —
за океаны,
А был он рядом,
край чудес!
РАЗГОВОР С ДРУЗЬЯМИ
Покачнулись кусты акаций,
Словно кто-то мне подал знак.
Возле школы номер двенадцать
Я невольно замедлил шаг.
Захотелось на миг поверить,
Что появится снова вдруг
Валька Мамутов —
мой соперник,
А впоследствии —
лучший друг.
Лез он в драку,
Как древний витязь,—
Мы росли:
«Святыни не тронь!»
Я советую:
берегитесь
Улыбающихся тихонь.
Разбивались мы о преграды,
Становились еще взрослей.
И в атаках —
не на парадах —
Узнавали
Своих друзей.
Как я слушать люблю вас, песни!
Мне о многом вы говорите.
Есть у каждой песни ровесник —
Лейтенант,
Целинник,
Строитель.
Я с одними когда-то строил,
А с другими —
учился в школе.
Для кого-нибудь вы —
герои,
Для меня просто
Вити,
Коли.
В меру шустрые и земные.
В общем — люди,
а не иконы,
Те, что истины прописные
Возвести не дали в законы.
Те, что думали,
Ошибались,
Доверяли,
И ушибались,
И, влюбляясь,
порой о прядках
Вместо цифр
писали в тетрадках.
И фразерства не признавали:
Если надо —
давай путевки!
А потом уже —
на вокзале —
Целовали родных неловко.
Где сегодня вы?
Неизвестно!
Вали,
Веры,
Коли
и Вити?
Только знаю:
это не песни —
Это вы со мной говорите.
«Наверно, сутки сделались короче?..»
Наверно,
сутки сделались короче?
Наверно,
время убыстряет бег?
Мне мало дня,
Мне мало дня и ночи,
Чтоб сделать все,
Что требует мой век.
Но кто-то просит:
— Помоги уставшим!
И не могу я отказать опять.
И вот, все годы позади шагавший,
Меня попутчик начал обгонять.
При этом он смеется надо мною.
А у него —
я знаю —
меньше сил.
Когда же он,
идущий стороною,
Свой груз
на плечи мне
переложил?
Нет, ничего, конечно, я не сброшу,
Друзья всегда помогут мне в пути.
Но, люди,
человек идет без ноши!
А каждый должен что-нибудь нести!
ВТОРОЕ ДЫХАНИЕ
С говорливыми ручьями
Слышим сосен разговор.
Небо синее над нами
Натянули гребни гор.
Миг —
и лопнет где-то сбоку,
И в звенящий водопад
Нескончаемым потоком
Звезды сверху полетят,
А подъем — все круче, круче,
Сердце требует:
— Привал!
Зацепиться бы за тучи
И взлететь на перевал!
Но, дыхание второе,
Ты приходишь,
Ты пришло.
— Эй, стоящий под горою,
А тебе не повезло.
Ты не видишь там, в ущелье,
Как под нами облака,
Обволакивая ели,
Чешут белые бока.
Как из неба над горою
Пьем густую чистоту.
Так дыхание второе
Превратилось в высоту!
«В пески задвинутые горы…»
В пески задвинутые горы
И светофора ярый глаз.
И в темноте бормочет скорый:
«Баба-Дурмаз!»,
«Баба-Дурмаз!»
И лунный ялик над пустыней,
И над арыком птичий грай.
И терпко-терпко пахнет дыней.
Как дыня,
Желтый этот край.
И у путей,
как изваянье,
Старик в папахе до бровей.
И две звезды из мирозданья
Гнездо устраивают в ней.
И вновь вершины над песками —
Окаменевшие века.
Как рад я, горы, встрече
с вами,
Да жаль,
стоянка коротка!
«Если я валюсь от усталости…»
Если я валюсь от усталости
Иль от поиска неудачного,
Я хочу одного:
досталось бы
Мне местечко
в вагоне дачного.
Соберу вещички походные,
Натяну сапоги болотные
И быстрей —
на разъезд березовый
От зари не белый,
А розовый.
Где прямее проспектов —
просеки,
Где повсюду —
обрывки осени,
Где в последнем лиственном лепете
Взмыли с озера
Гуси-лебеди.
Я не вскину ружья,
не выстрелю,
Полчаса под березкой выстою.
И уйду лесными тропинками
Под последними паутинками.
В МУЗЕЕ
Я шел
как будто бы веками
Из глубины чужих времен
От Рафаэля
В древней раме
До ренуаровских матрон.
О черт!
Но разве так бывает?
Не Себастьян распят,
А я.
Меня гвоздями пробивает
Святая
Инквизиция.
Но, гвозди вырвав,
От погони
С холста я прыгаю рывком,
Ведь на картине рядом
кони
Давно таят в копытах гром.
Меня за дымную завесу
Помчат отсюда до Руси.
Но вслед
испанская Инесса
Кричит отчаянно:
— Спаси!
И чьи-то стоны,
Чьи-то вздохи
Срываться начали с картин…
Они еще слышней
в эпоху
Кибернетических машин.
СОЛНЦЕ И СНЕГ
Сугробы поднимались,
как стога.
Забыли снегопады про усталость.
И, за день озверевшая,
Пурга
На солнце предзакатное кидалась.
И летчики пургу ругали зло,
Поглядывая на небо в надежде.
И солнце
замять белую прожгло,
И засияло яростней,
чем прежде.
Капель затараторила окрест,
И снег мечтал в оврагах притаиться.
Но с каждым днем
Все меньше в мире мест,
Куда бы солнце не смогло пробиться.
«Вот телевизор…»