Демьян Бедный - Стихотворения
1912
Лето
Над высохшим Ингулом
С ружьем в руках бреду,
Поля рабочим гулом
Полны: косьба в ходу.
Блестят на солнце косы,
Стучат о сталь бруски.
Широкие покосы
Ложатся до реки.
Мелькают часто грабли,
Вязальщицы в поту.
«Что, милые, ослабли?
Жара невмоготу».
«Ништо!.. Вот ты бы, право.
Прошел с косой хоть раз!»
И смотрит так лукаво
И щурит черный глаз!
«Что ж думаешь, воструха?
Аль не видал я ржи?!
Дай косу мне, Петруха,
А сам за мной вяжи».
Рукам от поту склизко.
Мой первый взмах — высок.
Пустил я косу низко:
Коса вошла в песок!
«Умора!.. Фу-ты ну-ты!» —
Смеются косари.
На пальцах в три минуты
Натер я волдыри.
Но боль сношу геройски, —
Уж как ни есть — кошу.
С крестьянами по-свойски
Под вечер — к шалашу.
Вкусна простая каша
Из общего котла.
Бесхитростная наша
Беседа весела.
«Так завтра к вам опять я!
Прощайте, земляки!»
И любы мне пожатья
Мозолистой руки.
1912
Дом
В шестиэтажном доме г. Торкачева, выходящем на Литовскую, Разъезжую и Глазовую ул. и Скорняков пер., произошла катастрофа: обвалились своды, потолки и балки всех шести этажей. Утверждают, что обвал произошел вследствие того, что из экономии большая часть дома построена из старого кирпича.
«Новое время», № 13056, 1912 г.
Знавал я дом:
От старости стоял, казалось, он с трудом
И ждал разрухи верной.
Хозяин в оны дни весьма любил пожить,
И расточительность его была безмерной,
А тут — пришлось тужить:
Дом — ни продать, ни заложить,
Жильцы — вразброд бежали,
А кредиторы — жали.
Грозили под конец судом.
Хозяин их молил: «Заминка, братцы, в малом.
В последний раз меня ссудите капиталом.
Когда я новый дом
Наместо старого построю,
Доходами с него я все долги покрою».
Вранье не всякому вредит:
Хозяин получил кредит.
А чтоб вранье хоть чем загладить,
Он к дому старому почал подпорки ладить,
Подлицевал его немного кирпичом,
Кой-где скрепил подгнившие устои.
Переменил обои
И — смотрит богачом!
Дом — только б не было насчет нутра огласки —
По виду ж — ничего: жить можно без опаски.
Тем временем пошла охота на жильцов:
Хозяин нанял молодцов,
Чтоб распускали слухи,
Что в «новом» доме все с заморских образцов:
От притолок до изразцов;
Покои все светлы и сухи;
Жильцам — бесплатные услуги и дрова
И даже
— Живи в подвале, в бельэтаже —
Всем честь одна и та же
И равные права.
Порядков новых-де хозяин наш поборник:
Он для жильцов — всего послушный только
дворник.
Хозяева ж — они. А что насчет цены.
Так дешевизне впрямь дивиться все должны.
Для люда бедного вернее нет привадки.
Как нагрузить ему посулами карман.
Хоть были голоса, вскрывавшие обман:
Снаружи, дескать, дом сырой, вчерашней кладки,
Внутри же — весь прогнил, —
На новые позарившись порядки,
Жилец валил!
Хозяин в бурное приходит восхищенье:
«Сарай-то мой, никак, жилое помещенье!»
Набит сарай битком
Не только барами, но и простым народом.
Трясет хозяин кошельком,
Сводя расход с приходом.
Как только ж удалося свесть
Ему концы с концами,
К расправе приступил он с черными жильцами:
Пора-де голытьбе и время знать, и честь,
И чтоб чинить свои прорехи и заплаты.
Ей вслед попроще бы искать себе палаты.
Не забираться во дворец.
Контрактов не было, так потому хитрец
Мог проявить хозяйский норов
И выгнать бедноту без дальных разговоров.
А чтобы во «дворец» не лез простой народ.
Он рослых гайдуков поставил у ворот
И наказал швейцарам —
Давать проход лишь благородным барам,
Чинам, помещикам, заводчику, купцу
И рыхлотелому духовному лицу.
Слыхали? Кончилась затея с домом скверно:
Дом рухнул. Только я проверить не успел:
Не дом ли то другой, а наш покуда цел.
Что ж из того, что цел? Обвалится, наверно.
1912
Послесловие 1919 года
На днях, отдавши дань «очередным делам»,
Ушел я с головой в бумажный старый хлам:
Пред тем как сбыть его на кухню для растопки,
Попробовал я в нем произвести «раскопки».
И до чего был рад,
Когда нашел пяток полузабытых басен,
Что мною писаны «сто лет» тому назад.
По скромности своей, конечно, я согласен,
Что басни — не ахти какой великий клад.
И все ж, считаяся со сроком
И с тем, какой я «дом» тогда имел в виду,
Вы скажете, что я в двенадцатом году
Был недурным пророком.
«Дом» — сами знаете: стряслась над ним беда, —
«Хозяин» и «жильцы» из благородной кости
Махнули кто куда, —
По большей части — к черту в гости;
А уцелевшие, осатанев от злости,
Досель еще чинят немало нам вреда.
Но, вырвав все клыки из их широкой пасти,
Мы барской сволочи вернуться снова к власти
Уж не позволим никогда, —
Ни им самим, ни их лакеям,
Всей «демократии» гнилой, —
Мы знаем цену всей работе их былой
И «учредительным» затеям:
В руке их — красный флаг, а белый — под полой.
Глупцами лестно ли нам быть в глазах потомков,
Быть осужденными суровым их судом?
Дом старый рушился. Но мы наш новый дом
Не станем строить из обломков.
Мы, «черные жильцы», дадим врагам ответ:
Как их искусные строители ни бойки,
Но скоро убедить сумеем мы весь свет,
Что дома лучшего не может быть и нет,
Чем дом советской стройки.
Лапоть и сапог
Через года полтора
Все уйдут на хутора.
Худо ль, лучше ль будет жить,
А нет охоты выходить.
«Псковская жизнь», М 557, 1911 г. «Деревенские частушки»Где в мире найдем мы пример, подобный русской аграрной реформе? Почему не могло бы совершиться нечто подобное и среди тружеников промышленного дела?
«Россия», 17 августа 1912 г.Над переулочком стал дождик частый крапать.
Народ — кто по дворам, кто — под навес бегом.
У заводских ворот столкнулся старый лапоть
С ободранным рабочим сапогом.
«Ну, что, брат лапоть, как делишки?» —
С соседом речь завел сапог.
«Не говори… Казнит меня за что-то бог:
Жена больна и голодны детишки…
И сам, как видишь, тощ,
Как хвощ…
Последние проели животишки…»
«Что так? Аль мир тебе не захотел помочь?»
«Не, мира не порочь.
Мир… он бы, чай, помог… Да мы-то не миряне!»
«Что ж? Лапти перешли в дворяне?»
«Ох, не шути…
Мы — хуторяне».
«Ахти!
На хутора пошел?! С ума ты, что ли, выжил?»
«Почти!
От опчества себя сам сдуру отчекрыжил!
Тупая голова осилить не могла,
Куда начальство клонит.
Какая речь была: „Вас, братцы, из села
Никто не гонит.
Да мир ведь — кабала! Давно понять пора:
Кто не пойдет на хутора,
Сам счастье проворонит.
Свое тягло
Не тяжело
И не надсадно.
Рукам — легко, душе — отрадно.
Рай — не житье: в мороз — тепло,
В жару — прохладно!“
Уж так-то выходило складно.
Спервоначалу нам беда и не в знатье.
Поверили. Изведали житье.
Ох, будь оно неладно!
Уж я те говорю… Уж я те говорю…
Такая жизнь пришла: заране гроб сколотишь!
Кажинный день себя, ослопину, корю.
Да что?! Пропало — не воротишь!
Теперя по местам по разным, брат, пойду
Похлопотать насчет способья».
Взглянув на лапоть исподлобья,
Вздохнул сапог: «Эхма! Ты заслужил беду.
Полна еще изрядно сору Твоя плетеная башка.
Судьба твоя как ни тяжка, —
Тяжеле будет, знай, раз нет в тебе „душка“
Насчет отпору,
Ты пригляделся бы хоть к нам,
К рабочим сапогам.
Один у каши, брат, загинет.
А вот на нас на всех пусть петлю кто накинет!
Уж сколько раз враги пытались толковать:
„Ох, эти сапоги! Их надо подковать!“
Пускай их говорят. А мы-то не горюем.
Один за одного мы — в воду и в огонь!
Попробуй-ка нас тронь.
Мы повоюем!»
1912