Марина Цветаева - Полное собрание стихотворений
– Не вытосковала тоски – вытаскивала
Всей крепостью неженских рук!
Проснулась поутру, как нищая:
– Все – чисто ..............……...
Не вытосковала тебя, – не вытащила —
А вытолкала тебя в толчки!
8 августа 1920
(Отрывок)
Как пьют глубокими глотками
– Непереносен перерыв! —
Так – в памяти – глаза закрыв,
Без памяти – любуюсь Вами!
Как в горло – за глотком глоток
Стекает влага золотая,
Так – в памяти – за слогом слог
Наречья галльского глотаю.
Август 1920
“В подвалах – красные окошки…”
В подвалах – красные окошки.
Визжат несчастные гармошки, —
Как будто не было флажков,
Мешков, штыков, большевиков.
Так русский дух с подвалом сросся, —
Как будто не было и вовсе
На Красной площади – гробов,
Ни обезглавленных гербов.
...... ладонь с ладонью —
Так наша жизнь слилась с гармонью.
Как будто Интернационал
У нас и дня не гостевал.
Август 1920
“Все сызнова: опять рукою робкой…”
Все сызнова: опять рукою робкой
Надавливать звонок.
(Мой дом зато – с атласною коробкой
Сравнить никто не смог!)
Все сызнова: опять под стопки пански
Швырять с размаху грудь.
(Да, от сапог казанских, рук цыганских
Не вредно отдохнуть!)
Все сызнова: про брови, про ресницы,
И что к лицу ей – шелк.
(Оно, дружок, не вредно после ситцу, —
Но, ах, все тот же толк!)
Все сызнова: .........
..................………..
(После волос коротких – слов высоких
Вдруг: щебет – и шиньон!)
Все сызнова: вновь как у царских статуй —
Почетный караул.
(Я не томлю – обычай, перенятый
У нищих Мариул!)
Все сызнова: коленопреклоненья,
Оттолкновенья – сталь.
(Я думаю о Вашей зверской лени, —
И мне Вас зверски жаль!)
Все сызнова: ...........
И уж в дверях: вернись!
(Обмен на славу: котелок солдатский —
На севрский сервиз)
Все сызнова: что мы в себе не властны,
Что нужен дуб – плющу.
(Сенной мешок мой – на альков атласный
Сменен – рукоплещу!)
Все сызнова: сплошных застежек сбруя,
Звон шпилек ........
(Вот чем другим, – а этим не грешу я:
Ни шпилек, ни ......!)
И сызнова: обняв одной, окурок
Уж держите другой.
(Глаз не открывши – и дымит, как турок
Кто стерпит, дорогой?)
И сызнова: между простынь горячих
Ряд сдавленных зевков.
(Один зевает, а другая – плачет.
Весь твой Эдем, альков!)
И сызнова: уже забыв о птичке,
Спать, как дитя во ржи...
(Но только умоляю: по привычке
– Марина – не скажи!)
1920
“Проста моя осанка…”
Проста моя осанка,
Нищ мой домашний кров.
Ведь я островитянка
С далеких островов!
Живу – никто не нужен!
Взошел – ночей не сплю.
Согреть чужому ужин —
Жилье свое спалю.
Взглянул – так и знакомый,
Взошел – так и живи.
Просты наши законы:
Написаны в крови.
Луну заманим с неба
В ладонь – коли мила!
Ну а ушел – как не был,
И я – как не была.
Гляжу на след ножовый:
Успеет ли зажить
До первого чужого,
Который скажет: пить.
Август 1920
“Бог, внемли рабе послушной…”
Бог, внемли рабе послушной!
Цельный век мне было душно
От той кровушки-крови.
Цельный век не знаю: город
Что ли брать какой, аль ворот.
Разорвать своей рукой.
Все гулять уводят в садик,
А никто ножа не всадит,
Не помилует меня.
От крови моей богатой,
Той, что в уши бьет набатом,
Молотом в висках кует,
Очи застит красной тучей,
От крови сильно-могучей
Пленного богатыря.
Не хочу сосновой шишкой
В срок – упасть, и от мальчишки
В пруд – до срока – не хочу.
Сулемы хлебнув – на зов твой
Не решусь, – да и веревка
– Язык высуня – претит.
Коль совет тебе мой дорог, —
Так, чтоб разом мне и ворот
Разорвать – и город взять —
– Ни об чем просить не стану! —
Подари честною раной
За страну мою за Русь!
30 августа 1920
“Есть подвиги. – По селам стих…”
Есть подвиги. – По селам стих
Не ходит о их смертном часе.
Им тесно в житии святых,
Им душно на иконостасе.
Покрепче нежели семью
Печатями скрепила кровь я.
– Так, нахлобучив кулаком скуфью
Не плакала – Царевна Софья!
<1920>
Петру
Вся жизнь твоя – в едином крике:
– На дедов – за сынов!
Нет, Государь Распровеликий,
Распорядитель снов,
Не на своих сынов работал, —
Бесам на торжество! —
Царь-Плотник, не стирая пота
С обличья своего.
Не ты б – всё по сугробам санки
Тащил бы мужичок.
Не гнил бы там на полустанке
Последний твой внучок[39].
Не ладил бы, лба не подъемля,
Ребячьих кораблёв —
Вся Русь твоя святая в землю
Не шла бы без гробов.
Ты под котел кипящий этот —
Сам подложил углей!
Родоначальник – ты – Советов,
Ревнитель Ассамблей!
Родоначальник – ты – развалин,
Тобой – скиты горят!
Твоею же рукой провален
Твой баснословный град...
Соль высолил, измылил мыльце —
Ты, Государь-кустарь!
Державного однофамильца
Кровь на тебе, бунтарь!
Но нет! Конец твоим затеям!
У брата есть – сестра...
– НаИнтернацьонал – за терем!
За Софью – на Петра!
Август 1920
“Есть в стане моем – офицерская прямость…”
Есть в стане моем – офицерская прямость,
Есть в ребрах моих – офицерская честь.
На всякую муку иду не упрямясь:
Терпенье солдатское есть!
Как будто когда-то прикладом и сталью
Мне выправили этот шаг.
Недаром, недаром черкесская талья
И тесный ременный кушак.
А зорю заслышу – Отец ты мой родный! —
Хоть райские – штурмом – врата!
Как будто нарочно для сумки походной —
Раскинутых плеч широта.
Всё может – какой инвалид ошалелый
Над люлькой мне песенку спел...
И что-то от этого дня – уцелело:
Я слово беру – на прицел!
И так мое сердце над Рэ-сэ-фэ-сэром
Скрежещет – корми-не корми! —
Как будто сама я была офицером
В Октябрьские смертные дни.
Сентябрь 1920
(NB! Эти стихи в Москве назывались “про красного офицера”, и я полтора года с неизменным громким успехом читала их на каждом выступлении по неизменному вызову курсантов)
“Об ушедших – отошедших…”
Об ушедших – отошедших —
В горний лагерь перешедших,
В белый стан тот журавлиный —
Голубиный – лебединый —
О тебе, моя высь,
Говорю, – отзовись!
О младых дубовых рощах,
В небо росших – и не взросших,
Об упавших и не вставших, —
В вечность перекочевавших, —
О тебе, наша Честь,
Воздыхаю – дай весть!
Каждый вечер, каждый вечер
Руки вам тяну навстречу.
Там, в просторах голубиных —
Сколько у меня любимых!
Я на красной Руси
Зажилась – вознеси!
Октябрь 1920
Волк
Было дружбой, стало службой.
Бог с тобою, брат мой волк!
Подыхает наша дружба:
Я тебе не дар, а долг!
Заедай верстою вёрсту,
Отсылай версту к версте!
Перегладила по шерстке, —
Стосковался по тоске!
Не взвожу тебя в злодеи, —
Не твоя вина – мой грех:
Ненасытностью своею
Перекармливаю всех!
Чем на вас с кремнем-огнивом
В лес ходить – как Бог судил, —
К одному бабьё ревниво:
Чтобы лап не остудил.
Удержать – перстом не двину:
Перст – не шест, а лес велик.
Уноси свои седины,
Бог с тобою, брат мой клык!
Прощевай, седая шкура!
И во сне не вспомяну!
Новая найдется дура —
Верить в волчью седину.
Октябрь 1920
“Не называй меня никому…”
Не называй меня никому,
Я серафим твой, легкое бремя.
Ты поцелуй меня нежно в темя,
И отпусти во тьму.
Все мы сидели в ночи без света.
Ты позабудешь мои приметы.
Да не смутит тебя сей – Бог весть! —
Вздох, всполохнувший одежды ровность.
Может ли, друг, на устах любовниц
Песня такая цвесть?
Так и иди себе с миром, словно
Мальчика гладил в хору церковном.
Духи и дети, дитя, не в счет!
