Александр Прокофьев - Стихотворения и поэмы
1950–1959
291. ГОВОРЯТ, ЧТО НЕКРАСИВА
Говорят, что некрасива,
Некрасива, средняя.
Я в красивых не ходила,
Но и не последняя.
Я еще не заплетала
В косу ленту алую;
Подождите — кого хвалят,
Не меня ль, удалую?
Подождите, не судите
За такую линию:
Заглянул один мальчишка
В мои очи синие.
И с тех пор тому мальчишке
Только звезды видятся.
И с тех пор ему покоя
Нет и не предвидится.
292. ГОВОРЯТ, ЧТО Я РУМЯНЮСЬ
Говорят, что я румянюсь,
Говорят, что я белюсь;
На реке при всех умоюсь —
И в лице не изменюсь.
Мне румяниться не надо,
Я такою родилась,
Словно вишенка зарделась,
Как березка поднялась.
Поднялась, над речкой встала,
Вижу камешки на дне…
Не белится же березка,
Так зачем белиться мне?
Говорят, что я румянюсь,
Говорят, что я белюсь;
На реке при всех умоюсь —
И в лице не изменюсь.
293. МЫ — РОВЕСНИКИ ВЕКА
Мы — ровесники века, как все, в наступленье.
Горе кануло в море, не стало невзгод.
Озарил нашу юность в семнадцатом Ленин,
А когда стали старше, повел нас в поход.
И пошли мы за ним по снегам и в метели,
Нерушимою клятвой мы ему поклялись,
Кумачовые ленты на папахах зарделись,
Пятикрылые звезды на шлемах зажглись.
И когда к океану принесли наше знамя,
То его развернула Победа над нами.
294. СЕВЕРУ
(Первое письмо)
Я обрадован встречей с тобой,
я к тебе торопился.
Не вчера ведь тебя я узнал,
не сегодня влюбился.
Ты мне снился суровый,
мой Север родной,
Грохотал океанской
высокой волной.
Ты стучался мне в сердце,
звал в гости, как друг,
Ты такой же, как я,—
не выносишь разлук!
И, к тебе устремясь,
вышел я за порог,
Потому что не видеть тебя
я не мог!
Я приехал к тебе
и увидел твой гордый простор,
И почувствовал силу
навеки раскованных гор,
Я увидел Хибины,
где нами открыт
Камень твой знаменитый,
утверждающий жизнь, —
апатит.
А что рядом, где Варзуга?
Что в районе Поноя?
Всё, что надо, добудем,
нигде не пройдем стороною!
Мы проверим все горы,
раскроем земли кладовые,
Как раскрыли Хибины —
теперь это нам не впервые!
Города поднялись там,
где чумы — и те не дымились,
Там, где тропы оленьи вились
и никак не сходились,
Там, где тундра красивой слыла
за Вороньей рекою,
А к реке выходила
лишь с недолей лихою;
На озера свои выходила,
поднималась на скалы
И всё старилась, старилась,
мертвым сном засыпала.
Но пришли мы сюда —
и повсюду железо запело.
Поднялись города.
Города — настоящее дело!
Ну, веди ты меня
в Ловозерье и в тундру, что названа Монче,
Покажи мне, что сделал,
какие работы закончил.
Покажи, что ты начал, что делаешь в тундре
оленьей,
Покажи мне размах
большевистских высоких стремлений
К покоренью природы
сурового дальнего края,
А потом пусть поднимется песен
орлиная стая!
Нет предела морям,
океану не видно предела!
А молва о народе твоем
дальше их полетела!
О твоих партизанах,
громивших заморскую свору,
О твоих, победивших моря,
храбрых сердцем поморах,
О твоих покорителях недр,
что проходят, преграды сметая…
В славу их пусть поднимется песен
орлиная стая!
У Вороньей реки
по-обычному всё, по-речному,
Лишь над ней разыгрались сполохи
по синему небу ночному.
То они разлетятся,
то сдвинутся, яркие, плотно,
А ты, Север могучий,
затянулся из трубки добротной,
Да вздохнул раз-другой,
и помчался ветрище до Крыма,
Заклубилась метель из широких ноздрей
вместо дыма!
А потом засмеялся ты, Север,
и всё улеглося,
И вела за собою лосиха
к новой заводи лося.
Ловозерская тундра, коль встанет,
то небо достанет, наверно,
И куда ни взгляни — всюду подвиг
и труд беспримерный;
А огни, что над нею горят
и еще загорятся,
Ни метелей седых, ни туманов,
ни вьюг не боятся!
Я не знаю, когда это будет, но будет —
поспоришь ты с Югом,
Опояшешь садами себя,
вишневой, весеннею вьюгой.
Станут яблони всюду
твоими подругами зваться,
И черемуха будет везде красоваться,
везде красоваться.
И невяники выйдут к реке,
горицветы пройдут осторожно,
Резеда и другие цветы —
без цветов, Север мой, невозможно!
И когда ты вглядишься
с Туломы-реки иль с Вороньей,
И когда ты откинешь
широкие пряди ладонью,
Ты увидишь цветущий, красивый
простор необъятный
И на нем человека с мичуринкой-вишней.
Понятно?
Понятно!
Ты стоишь, словно воин,
с победой вернувшийся воин,
Окрыленный народною долей,
величавою волей.
Закаленный в штормах,
в походном своем снаряженье,
Опаленный огнем
небывалых жестоких сражений,
Ты бессменным стоишь часовым
у ворот океана.
Из друзей и врагов кто не знает
тебя, ветерана!
Вот заходят в залив
корабли океанского флота,
Вот гвардейские ленточки вьются,
проходят матросские роты.
Если сунется враг —
стало быть,
ему жить
неохота!
295. ЗДРАВСТВУЙ, МУРМАНСК!