Георгий Голохвастов - Гибель Атлантиды: Стихотворения. Поэма

Садилось солнце в закате лучистом,
Вливалась свежесть в спадающий зной;
Оделись горы теней аметистом,
А моря даль — бирюзою сквозной.
Уже в Ацтлане дневная забота
Сменилась тишью вечерних часов:
Трудов поденных утихла работа;
Прервался в лавках у шатких весов
Расчет крикливый бездушной торговли;
На легких крыльях косых парусов
Давно от взморья с удачливой ловли
Вернулись в гавань ладьи рыбаков,
И людям снова домашние кровли
Блеснули лаской своих огоньков.

Отдав богатству и великолепью
Зари свою многоцветную дань,
Темнеют горы потухшею цепью,
И только глав их зубчатая грань
Блестит последней улыбкой скупою.
Прозрачной дымкой покрыт горизонт.
В лесные чащи исконной тропою
Семью к ночлегу увел мастодонт;
В привычный час свой спеша к водопою,
Единорог проскакал в камыши;
Раздался гулко и замер в тиши
Пугливый топот бегущих косулей;
Ни песен птиц, ни возни обезьян;
И спит, как мертвый, умолкнувший улей
С янтарным кладом медвяных полян.

Царевич грезит в саду благовонном.
Мечты уносят в иные миры;
А звезды — в небе, и в озере сонном,
И в близком взоре царевны-сестры,
И в самом сердце забвенно-влюбленном;
Нет в мыслях прежних душевных забот, —
Весь мир сегодня как будто не тот!..

Мольбам любви и словам увещанья
Сестра-царевна поддаться должна!
Свое решенье изменит она:
Свиданье будет не горем прощанья,
А счастьем новой и лучшей поры —
Любви открытой победным началом!..
Сегодня вырвет признанье сестры
Он в чувстве, скрытом на сердце усталом…
Недаром мир весь сегодня не тот:
В ночи колдует любви приворот.

Прекрасна полночь в Садах Наслажденья.
Покой отрадный в дубравах разлит;
Уснув, аллеи стоят без движенья,
И рощи дремлют, и озеро спит;
Луны холодной загадочный щит
Плывет спокойно меж звезд серебристых,
Как лебедь гордый средь лотосов чистых;
Обманчив шелест среди тишины,
И свет неверен, и призрачны тени;
Деревьев ветки и стебли растений,
Сплетаясь, странных видений полны.

В глубинах сада, на темных лужайках,
Как свечи ночи, в мигающих стайках
Мерцают спинки светящихся мух;
В сырой прохладе у темной опушки,
Где плеск ручья задремавшего глух,
Влюбленной трелью рокочут лягушки,
И четкий звон их баюкает слух.
Такие ночи любовникам любы:
В глазах томленье, разомкнуты губы,
И бьется сердце, единое в двух!

Волшебны счастья манящего зовы:
Весь мир не тот, неизведанно-новый,
И сам царевич сегодня не тот!
Легко скользит разукрашенный плот,
Покрытый тонко нарезанным дерном,
Весь полный, словно плавучий цветник,
И роз, и лилий; гирлянды гвоздик
Свисают, рдея на дереве черном,
С резьбы идущих вдоль борта перил.
Хрустальный месяц светло озарил
Дорогу в спящем затишьи озерном,
А мимо грезой плывут острова,
И влагой пахнут кусты и трава.

Размерно весла роняют удары,
И дружный хор мускулистых гребцов
Поет, послушный аккордам кифары;
На волю рвутся, — так манит их старый,
Но вечно-юный любовный напев,
Мечту о счастьи печалью согрев:

Бел мой парус треугольный;
С морем — песни я пою,
И торопит ветер вольный
Осмоленную ладью.

Не близка еще стоянка,
Даль я взором стерегу:
Ждет меня островитянка
На знакомом берегу.

Словно звезды, очи ярки,
Шелк — косы душистой жгут;
Ласки маленькой дикарки,
Как горячий уголь, жгут!

Выше месяц сребролукий…
Дуй же, ветер, крепче дуй:
После странствий и разлуки
Сладок будет поцелуй!..

Томится песня желаньем неясным,
И с каждым вздохом людских голосов
Мужского сердца волненьем опасным
Встревожен сон полуночных часов.

В беседке круглой с резьбой золоченой
Чуть движет ветер навеса парчу;
Склоняясь к брату головкой точеной,
Плечом царевна прижалась к плечу.

В ушах дремотный настойчивый ропот
Воды, журчащей у бревен плота,
А в сердце — былей певучих мечта.
Царевне грустно… И тих ее шепот,
Хоть дышат верой глубокой уста.

«Царевич, брат мой! Раскрылся воочью
Мне жребий, наши связавший сердца.
Сегодня, тихой серебряной ночью,
Мы — брат с сестрою, мы — два близнеца,
Здесь в храме неба венчались чудесней,
Чем в пышном чине обрядов людских;
И ты со мной мироздания песней
Обвенчан был, как с невестой жених.

Для нас наколдуют все чары ночные;
Людские грезы, и тени сквозные,
И звездный говор, и ласка луны,
Цветов и сонных растений дыханье,
И шорох листьев, и трав колыханье,
И блеск, и шепот, и ропот волны, —
Поют нам песню… И светлою грустью
Звучит напев, как напутственный хор
Двум близким рекам, вдруг слившимся к устью,
Чтоб вместе кануть в безбрежный простор.

О, брат… супруг мой! Мой царь-повелитель!
Союз наш вечен, прекрасен и свят.
Всё здесь — минутно… А там… не в зените ль
Ночного неба, как очи, горят
Двух звезд огни неразлучною двойней?
Единым нимбом сплелись их венцы:
Их связь прочнее, удел их спокойней,
Они блаженны, небес близнецы!

Так Рок сплетает в премудрости дивной
Орбиту брата с орбитой сестры:
Для нас, для новой четы неразрывной,
Раскроет небо лазури шатры;
Вдвоем блеснем мы единым созвездьем,
О нас потомству расскажут жрецы,
Нам вечность будет счастливым возмездьем!
И в звездном небе — земли близнецы,
Навек друг с другом и с миром созвучны,
Мы будем в нашей любви неразлучны!»

Царевна смолкла… И пели певцы:
Ярко светит месяц полный;
Белый парус смело вздут,
И серебряные волны
Вновь ладью мою несут.

Море — то же. Песни — те же.
Но у сердца берегу
Я цветок с могилы свежей
На далеком берегу.

Смерть смежила взор смуглянке,
И по ней простой помин —
Бедный холмик на полянке,
Где, грустя, цветет жасмин…

Дуй же, ветер, друг попутный!
Путь мой там, где твой полет:
Ты да я — мы бесприютны,
Нас никто нигде не ждет!..

А плот, как будто за грезой в погоне,
Плывет в недвижном озерном затоне;
Чуть слышно весла шуршат в камышах.

На зыби звезды… Певцы замолчали…
Но отзвук песни с налетом печали
Звенит и плачет призывно в ушах.

«Сестра, послушай! Душою безгрешной,
Как белый голубь, чиста ты, сестра,
И верой сердца чудесно мудра.
А я, в печали моей неутешной,
Теряю разум и духом ослаб:
В себе не властен, я гибну, как раб,
В борьбе с собою, в борьбе безуспешной.

Зачем мне небо? Что сказ стариков
Про подвиг наш пред толпой беззаботной,
Живущей счастьем любви мимолетной?
К чему блаженство бессчетных веков,
Где близость будет, как призрак, бесплотной,
Когда сейчас и безумье в крови,
И в сердце пламень неведомой жажды,
Когда я знаю, что радость любви,
Лишь раз рождаясь, цветет лишь однажды,
Что мук и счастья заветную нить
Сверканьем звездным нельзя заменить!..

У звезд — ни плоти, ни крови; не им бы,
Хвалясь любовью бездушной своей,
Кичиться счастьем пред сердцем людей.
Тусклее в небе их мертвые нимбы
Венка живого с головки твоей.

Они не могут дышать ароматом,
Разлитым тайно в твоих волосах.
Немые зовы в любимых глазах
Дано ль; их взорам читать пред закатом?

Лучей их трепет, к нам падая вниз,
Очей твоих уступает мерцанью.
А блеск бесстрастный серебряных риз
Одел ли светом, как чистою тканью,
Мечту такую, какую твоя
Одела тога, скрывая несмело
Тебя, мой лотос на лоне ручья,
Тебя, безгрешность акации белой?..
О, мать-земля! Препрославлена будь,
Земля, такое создавшее тело:
И эту нежно-округлую грудь,
И гибкий стан, словно лилии стебель,
И тонкий очерк девических плеч!..
О, только бы видеть… любить их… Но в небе ль
Найдем мы радость условленных встреч?..

Мне нужно счастье — простое, земное:
Хочу я в мире греха, меж людьми,
Сгорать в истомном и сладостном зное…
Сестра-царевна, прости… но… пойми…
Забудь о небе. В глаза загляни мне,
Смотри — не звезды ль людские глаза?
Но в них, как в страстном ликующем гимне,
Восторг, тоска и желанья слеза…

Услышь их повесть. Прислушайся к стуку
Людского сердца… Обет свой храня,
Ты веришь песням, сулящим разлуку,
А я — лишь зовами грядущего дня.
Тебя я кличу. Подай же мне руку.
Сожжем сомнений постыдную муку…
Но ты боишься живого огня!
Я — твой, весь твой для любви безрассудной,
А ты, царевна, отвергла меня;
Тебе со мною расстаться не трудно:
Тебя в гордыне холодной влечет
Супруги Неба великий почет…»

Сорвался голос. Едва не рыдая,
В тоске сердечной царевич затих.
Царевна жадно, томясь и страдая,
Внимала брату. В желаньях глухих
Металась тайно душа молодая
От слов запретных, но столь дорогих,
Столь нужных в эти последние сроки
Пред новым, ждущим ее рубежом…
Но звук насмешки, обидно-жестокий,
Ударил в сердце, как острым ножом.

«О, брат, опомнись! Зачем торопливо,
В своей печали, насмешкой ревнивой
Ты хочешь больно меня уколоть?..
Души не ранишь: исполнен на диво
Мой дух покоем. А бедная плоть
И так мятется меж грезой счастливой
И зовом долга… Что ж, новую боль
Я буду в келье своей молчаливой
Таить на сердце… Меж тем не оно ль
Одною думой заветною жило,
Бессменно билось всё в той же мольбе,
Стремилось к цели единственно-милой,
Томилось страстью одною… к тебе?..

Любимый, верь и не мучь понапрасну
Себя сомненьем: сильна и верна
Любовь моя… не угаснет она,
Когда для жизни земной я угасну…

Мой призрак счастья! Мой друг и жених!
Сказать могу ли, как я благодарна
Тебе за речи признаний твоих?
Царевич, с ними и скорбь лучезарна,
И тень разлуки ушла далеко,
И бремя жертвы — отрадно-легко…»

Царевич вспыхнул, упрямо нахмуря
Бровей подвижных двойной полукруг;
И мысль о жертве, как дикая буря,
Ворвалась в душу. Представилась вдруг
Ему так живо на вышитом Ложе
Нагою, жалкой наложницей Ра
Она… кто чести и жизни дороже,
Всех благ ценнее — царевна-сестра.

«Сестра, — шептал он ревниво и страстно, —
Любви, не слов я хочу. Не могу
Тебя я видеть такой безучастной.
Отдам ли храму тебя, как врагу,
Я в плен без боя?.. Нет, страстью запретной
Тебя молю я о страсти ответной!

Ты мне открылась, что любишь во мне
Не друга детства, не брата; и тщетно
Ты будешь в храме, в ночной тишине,
Скрывать на сердце кровавую рану —
Души влюбленной смертельный недуг.
Поверь, царевна, пустому обману
Не может верить Небесный Супруг.

С душой, безмолвно кричащей от боли,
Союз великий — подобен ярму;
А Он, Свободный, не хочет неволи,
Насилья жертвы не надо Ему.

Меж тем ты вступишь невестой покорной
В Его обитель с любовью притворной,
С лукавой клятвой… Сестра, не позорь
Себя преступной, беспомощной ложью:
Отвергнет Небо избранницу Божью
За грех пред Тайной Зиждительных Зорь!

А если жаждет и ждет отреченья
Жених Небесный ценою мученья,
Ценой притворства, тоски и стыда,
И если самый обет обрученья
Не дар любви, а трусливая мзда
Земных рабынь их тирану, тогда…
Тогда не дам я свершиться обману!..
Нет… нет… Открыто противясь Ему,
Я вызов кину… не дрогнув, восстану…
Исторгну… вырву тебя… отниму…»

Склонясь, колени сестры обнимая,
Молил царевич, не ведая сам,
Что шепчут губы. Мятежным речам,
Бледна, царевна внимала, немая.
Порыв безумный надменных угроз
Венчал любовь их, как апофеоз:
От вспышки бурной еще бестелесней
Была их страсть, как внежизненный сон…
Всё сон… И полночь, и тихий затон,
И зовы в новой безрадостной песне,
Которой рощи, со светом и тьмой,
Из далей вторят живым перекликом, —
Всё сон… Как страшно… И вырвалось криком:
«Не пойте, люди!.. Скорее домой!..»

Вся боль сказалась в мучительном стоне…
Прервалось пенье. Крутой поворот, —
И быстро-быстро в растущем разгоне
Скользит цветами украшенный плот…
Легло молчанье в пустынном затоне;
Бесстрастна тишь поднебесных высот.