Сергей Есенин - Том 7. Книга 1. Автобиографии, надписи и др
Три притчи, написанные А. М. Ремизовым на основе переданных Есениным сказок, печатаются по тексту издания: Ремизов А. Николины притчи. Пг., 1917, с. 28–29, 91–92, 93–95.
Автографы неизвестны.
Датируются 1915 г. (по пометам в «Примечаниях» в изд. 1917: «Год написания 1915»).
Николин умолот (с. 338). — Газ. «Речь», Пг., 1915, 6 дек., № 336 (вместе с притчей «Свеча воровская»); Ремизов А. Николины притчи. Пг., 1917; Звенигород окликанный. Николины притчи. Нью-Йорк; Париж; Рига; Харбин, 1924.
Кулижка (обл.) — участок поля.
Загнетка (обл.) — углубление на шейке русской печи.
Другие варианты притчи см. в кн.: Афанасьев А. Н. Народные русские легенды. М., 1914 (№ 10); Иваницкий Н. А. Материалы по этнографии Вологодской губернии. М., 1890 (№ 55); Садовников Д. Н. Сказки и предания Самарского края. СПб., 1884 (№ 91 и 92); Смирнов А. М. Сб. великорусских сказок Архива Русск. Геогр. Об-ва. Вып. 1–2. Пг., 1917 (№№ 54, 211).
Свеча воровская (с. 339). — Газ. «Речь», Пг., 1915, 6 дек., № 336 (вместе с притчей «Николин умолот»); Ремизов А. Николины притчи. Пг., 1917; Никола Милостивый (Николины притчи). Пг.: М., 1918; Звенигород окликанный, Николины притчи. Нью-Йорк; Париж; Рига; Харбин, 1924.
Судя по помете в «Примечаниях» (изд. 1917), в притче объединены сказка, переданная Есениным Ремизову, и сказка «Об отце Николае» из сб. А. Н. Афанасьева «Русские народные сказки», М., 1914 (№ 246, записана в Пермском уезде).
Ниже воспроизводится сказка из сб. А. Н. Афанасьева (1914).
Об отце Николае
В одном городе был вороватый человек, и наделал уже много бед. Однажды случилось ему обокрасть богатого человека; дело это подметили и послали за ним погоню. Долго он бежал лесом, а впереди того леса была чистая степь верст по крайней мере на десять. Как пробежал весь лес, остановился и не знает, что ему делать. Если бежать по степи, то сейчас поймают, потому что версты на две все видно, а погоня, слышит, уже близко. Тогда-то он начал молиться: «Господи! Прости мою душу грешную; батюшка отец Николай, сокрой меня — я тебе гривенную свечку поставлю».
Вдруг ниоткуда взялся-предстал человек пожилых лет и спрашивает вора: «Что ты теперь говорил?» Вор отвечает: «Вот что я говорил: Батюшка отец Николай, сокрой меня в этой глуши. И обещался ему свечу поставить». Тут он покаялся старичку в своем грехе. Старик ему сказал: «Если хочешь, полезай в это падалище!» А тут неподалеку лежала падаль. Нечего было делать вору, надо было лезть в падаль, потому что пойману быть не хочется. Залез он туда, а старичок в ту же минуту невидим стал. Тот старичок был сам отец Николай.
Вот приближается погоня; выехали люди на степь, отъехали с полверсты — никого не видать, и воротились обратно; а вор лежит в падалище, еле дышит — такой гнилой дух! Когда проехала погоня мимо, он вылез оттуда и видит опять того же старичка — стоит неподалечку да сбирает воск. Вор подходит к нему, благодарит за избавление; тогда старичок снова спросил: «А что ты обещал отцу Николаю, когда искал убежища?» Вор отвечает: «Я обещался сменить гривенную свечу». — «То-то и есть! Как тебе было душно лежать в падалище, так и отцу Николаю было бы душно от твоей свечи». И дал ему старичок наставление: «Никогда не проси Господа Бога и святых его угодников на злые дела, потому что Господь не благословляет злых дел. Да смотри же, помни мои слова, да и прочим скажи, чтоб никогда не просили Бога в худых делах!» Сказал это и скрылся из глаз.
Вариант притчи см. в кн.: Смирнов А. М. Сб. великорусских сказок Архива Русск. Геогр. Об-ва. Вып. 1–2, Пг., 1917, (№ 53).
Каленые червонцы (с. 340) — Газ. «День», Пг., 1915, 6 дек., № 336; Ремизов А. Николины притчи, Пг., 1917; Звенигород окликанный. Николины притчи, Нью-Йорк; Париж; Рига; Харбин, 1924.
О своеобразии ремизовских интерпретаций фольклора см. также статью А. И. Михайлова «Сказочная Русь Алексея Ремизова» (РЛ, 1995, № 4, с. 50–67).
‹Стенограмма выступления С. А. Есенина на диспуте о пролетарской поэзии› (с. 341). Письма, с. 539 (публикация Н. Г. Юсова).
Входит в состав машинописи стенограммы диспута о пролетарской поэзии (РЦХИДНИ, ф. А. А. Богданова). Этот диспут прошел 26 января 1920 г. в московском Политехническом музее. Основным докладчиком на нем выступил А. А. Богданов. В обсуждении доклада, кроме Есенина, приняли участие поэты А. Мариенгоф, В. Кириллов (в стенограмме — ошибочно: Корнилов), Н. Полетаев, редактор журнала «Пролетарская культура» В. Полянский (П. И. Лебедев) и др.
На первой странице указанного материала — помета А. А. Богданова: «Не проверено, страшно искажено». Кроме того, в самой стенограмме после текста доклада специально подчеркнуто: «По указанию председателя не все ораторы стенографируются полностью». Оба эти обстоятельства, очевидно, отразились и на вошедшем в стенограмму выступлении Есенина.
Какое-либо архивное уточнение публикуемого текста провести пока не удалось.
С. 343…Богданову — но его сочинениям по экономике. — Речь идет о книге А. А. Богданова «Краткий курс экономической науки» (М., 1897).
…служителями Маркса…— Слов «Маркс», «марксизм» или «марксистский» в сохранившейся машинописи богдановского доклада нет. Есенин, очевидно, полемизирует здесь с той его частью, которая в стенограмму не попала.
Скиталец (С. Г. Петров) вспоминал следующие слова поэта на заседании пролетарских писателей в Литературном отделе Наркомпроса (1921 г.): «Здесь говорили о литературе с марксистским подходом! ‹…› Никакой другой литературы не допускается!.. Это уже три года! Три года вы пишете вашу марксистскую ерунду! Три года мы молчали! Сколько же еще лет вы будете затыкать нам глотку? И на кой черт и кому нужен марксистский подход? Может быть, завтра же ваш Маркс сдохнет!..» (РЗЕ, 1, 169). Скорее всего, и на диспуте 1920 г. Есенин высказывался примерно в таком же духе и более развернуто, чем это отражено в публикуемой стенограмме.
Им — пролеткультовским критикам.
…Богданов не отрицает чувства в лице человека…— По-видимому, имеется в виду любовная сюжетная линия богдановского научно-фантастического романа «Красная звезда»: 1-е изд. — СПб., 1908; републикация в сб. «Вечное солнце» (М.: Молодая гвардия, 1979).
См. также дарственную надпись Есенина Богданову на сборнике «Преображение» (1918) — с. 73 наст. кн.
…‹Мариенгоф› говорил…— Пропущенная в тексте источника фамилия А. Мариенгофа восстанавливается без труда — ведь после этого пропуска (хотя и весьма отрывочно) в стенограмме зафиксированы суждения Есенина, перекликающиеся со следующими словами Мариенгофа:
«Также хотят, чтобы пролетарская поэзия была не открывающей, а была бы только поэзией сегодняшнего дня, потому что когда открываешь, то открываешь новое. Это открытие создает образ, который не понятен тт. Богдановым, но он, наверное, понятен для рабочего ‹…› Они ‹т. е. тт. Богдановы›, может быть, очень умные люди, но они ничего не понимают в поэзии. Мы затыкаем уши и говорим, что мы лучше понимаем» (РЦХИДНИ).
Заметим, что Мариенгоф был первым из выступивших в диспуте после доклада; сразу за ним слово взял Есенин.
…слушать этих своих учителей только там, где они знатоки, и не слушать там, где они любят, но где не считаются. — Так в тексте стенограммы. Возможно, здесь Есенин, обращаясь к пролетарским поэтам, рекомендует им «не слушать» «своих учителей» в тех случаях, когда они, анализируя стихотворные тексты, «не считаются» при этом с особенностями авторской творческой индивидуальности и законами поэтического творчества.
‹Автобиография С. А. Есенина, записанная И. Н. Розановым (1921)› (с. 343). — Розанов, с. 20–23.
Печатается и датируется по этому изданию.
Иван Никанорович Розанов (1874–1959) — литературовед, историк русской поэзии, автор работ о русских поэтах XVIII–XX вв. — познакомился с Есениным в 1920 г. Сохранились две книги с дарственными надписями Есенина И. Н. Розанову (см.: с. 136, 169 наст. кн.).
Воспоминания И. Н. Розанова о Есенине были написаны и напечатаны в 1926 г. в трех книгах: «Мое знакомство с Есениным» (в сб. «Памяти Есенина»), «Есенин и его спутники» (в сб. ЕЖЛТ), «Есенин о себе и других». И. Н. Розанов был первым, кто записал биографию Есенина со слов самого поэта: «В 1920 и 1921 гг. я часто видался с Есениным. Я не был его близким приятелем. Сведения о себе сообщал он мне, как человеку, интересующемуся его поэзией, который когда-нибудь будет о нем писать. В то время я работал над вторым томом своей „Русской Лирики“, и Есенин, смеясь, говорил: „Я войду, вероятно, только в ваш десятый том!“
Он много и охотно рассказывал о себе. То, что мне казалось наиболее интересным, я записывал. ‹…›
