Марина Цветаева - Полное собрание стихотворений
Брагой по башкам кружить!
Раскрасавчик! Полукровка!
Кем крещен? В какой купели?
Все цыганские метели
Оттопырили поддевку
Вашу, бравый гитарист!
Эх, боюсь – уложат влежку
Ваши струны да ухабы!
Бог с тобой, ямщик Сережка!
Мы с Россией – тоже бабы!
<Начало января 1920>
“У первой бабки – четыре сына…”
У первой бабки – четыре сына,
Четыре сына – одна лучина,
Кожух овчинный, мешок пеньки, —
Четыре сына – да две руки!
Как ни навалишь им чашку – чисто!
Чай, не барчата! – Семинаристы!
А у другой – по иному трахту! —
У той тоскует в ногах вся шляхта.
И вот – смеется у камелька:
“Сто богомольцев – одна рука!”
И зацелованными руками
Чудит над клавишами, шелками...
Обеим бабкам я вышла – внучка:
Чернорабочий – и белоручка!
Январь 1920
“Я эту книгу поручаю ветру…”
Я эту книгу поручаю ветру
И встречным журавлям.
Давным-давно – перекричать разлуку —
Я голос сорвала.
Я эту книгу, как бутылку в волны,
Кидаю в вихрь войн.
Пусть странствует она – свечой под праздник —
Вот так: из длани в длань.
О ветер, ветер, верный мой свидетель,
До милых донеси,
Что еженощно я во сне свершаю
Путь – с Севера на Юг.
Москва, февраль 1920
“Доброй ночи чужестранцу в новой келье…”
Доброй ночи чужестранцу в новой келье!
Пусть привидится ему на новоселье
Старый мир гербов и эполет.
Вольное, высокое веселье
Нас – что были, нас – которых нет!
Камердинер расстилает плед.
Пунш пылает. – В памяти балет
Розовой взметается метелью.
Сколько лепестков в ней – столько лет
Роскоши, разгула и безделья
Вам желаю, чужестранец и сосед!
Начало марта 1920
Психея
Пунш и полночь. Пунш – и Пушкин,
Пунш – и пенковая трубка
Пышущая. Пунш – и лепет
Бальных башмачков по хриплым
Половицам. И – как призрак —
В полукруге арки – птицей —
Бабочкой ночной – Психея!
Шепот: “Вы еще не спите?
Я – проститься...” Взор потуплен.
(Может быть, прощенья просит
За грядущие проказы
Этой ночи?) Каждый пальчик
Ручек, павших Вам на плечи,
Каждый перл на шейке плавной
По сто раз перецелован.
И на цыпочках – как пери! —
Пируэтом – привиденьем —
Выпорхнула.
Пунш – и полночь.
Вновь впорхнула: “Что за память!
Позабыла опахало!
Опоздаю... В первой паре
Полонеза...”
Плащ накинув
На одно плечо – покорно —
Под руку поэт – Психею
По трепещущим ступенькам
Провожает. Лапки в плед ей
Сам укутал, волчью полость
Сам запахивает... – “С Богом!”
А Психея,
К спутнице припав – слепому
Пугалу в чепце – трепещет:
Не прожег ли ей перчатку
Пылкий поцелуй арапа...
Пунш и полночь. Пунш и пепла
Ниспаденье на персидский
Палевый халат – и платья
Бального пустая пена
В пыльном зеркале...
Начало марта 1920
“Малиновый и бирюзовый…”
Малиновый и бирюзовый
Халат – и перстень талисманный
На пальце – и такой туманный
В веках теряющийся взгляд,
Влачащийся за каждым валом
Из розовой хрустальной трубки.
А рядом – распластавши юбки,
Как роза распускает цвет —
Под полами его халата,
Припав к плечам его, как змеи,
Две – с ожерельями на шее —
Над шахматами клонят лоб.
Одна – малиновой полою
Прикрылась, эта – бирюзовой.
Глаза опущены. – Ни слова. —
Ресницами ведется спор.
И только челночков узорных
Носок – порой, как хвост змеиный,
Шевелится из-под павлиньей
Широкой юбки игроков.
А тот – игры упорной ставка —
Дымит себе с улыбкой детской.
И Месяц, как кинжал турецкий,
Коварствует в окно дворца.
19 марта 1920
“Она подкрадётся неслышно…”
Она подкрадётся неслышно —
Как полночь в дремучем лесу.
Я знаю: в передничке пышном
Я голубя Вам принесу.
Так: встану в дверях – и ни с места!
Свинцовыми гирями – стыд.
Но птице в переднике – тесно,
И птица – сама полетит!
19 марта 1920
Старинное благоговенье
Двух нежных рук оттолкновенье —
В ответ на ангельские плутни.
У нежных ног отдохновенье,
Перебирая струны лютни.
Где звонкий говорок бассейна,
В цветочной чаше откровенье,
Где перед робостью весенней
Старинное благоговенье?
Окно, светящееся долго,
И гаснущий фонарь дорожный...
Вздох торжествующего долга
Где непреложное: “не можно”...
В последний раз – из мглы осенней —
Любезной ручки мановенье...
Где перед крепостью кисейной
Старинное благоговенье?
Он пишет кратко – и не часто...
Она, Психеи бестелесней,
Читает стих Экклезиаста
И не читает Песни Песней.
А песнь все та же, без сомненья,
Но, – в Боге все мое именье —
Где перед Библией семейной
Старинное благоговенье?
Между 19 марта и 2 апреля 1920
“Та ж молодость, и те же дыры…”
Та ж молодость, и те же дыры,
И те же ночи у костра...
Моя божественная лира
С твоей гитарою – сестра.
Нам дар один на долю выпал:
Кружить по душам, как метель.
– Грабительница душ! – Сей титул
И мне опущен в колыбель!
В тоске заламывая руки,
Знай: не одна в тумане дней
Цыганским варевом разлуки
Дурманишь молодых князей.
Знай: не одна на ножик вострый
Глядишь с томлением в крови, —
Знай, что еще одна... – Что сестры
В великой низости любви.
<Mapт 1920>
“Люблю ли вас…”
Люблю ли вас?
Задумалась.
Глаза большие сделались.
В лесах – река,
В кудрях – рука
– Упрямая – запуталась.
Любовь. – Старо.
Грызу перо.
Темно, – а свечку лень зажечь.
Быть – повести!
На то ведь и
Поэтом – в мир рождаешься!
На час дала,
Назад взяла.
(Уже перо летит в потемках!)
Так. Справимся.
Знак равенства
Между любовь – и Бог с тобой.
Что страсть? – Старо.
Вот страсть! – Перо!
– Вдруг – розовая роща – в дом!
Есть запахи —
Как заповедь...
Лоб уронила на руки.
Вербное воскресенье
22 марта 1920
“От семи и до семи…”
От семи и до семи
Мы справляли новоселье.
Высоко было веселье —
От семи и до семи!
Между юными людьми
– С глазу на глаз – в темной келье
Что бывает? ( – Не томи!
Лучше душу отними!)
Нет! – Подобного бесчинства
Не творили мы (не поздно —
Сотворить!) – В сердцах – единство,
Ну а руки были розно!
Двух голов над колыбелью
Избежал – убереглась! —
Только хлебом – не постелью
В полночь дружную делясь.
Еженощная повинность,
Бог с тобою, рай условный!
Нет – да здравствует невинность
Ночи – все равно любовной!
В той же келье новоселье —
От семи и до семи
Без “......” и “обними”, —
Благоправное веселье
От семи и до семи!
Mapт 1920
“Я страшно нищ, Вы так бедны…”
“Я страшно нищ, Вы так бедны,
Так одинок и так один.
Так оба проданы за грош.
Так хороши – и так хорош...
Но нету у меня жезла...”
– Запиской печку разожгла...
Вербное воскресенье 1920
“На царевича похож он…”
На царевича похож он.
– Чем? – Да чересчур хорош он:
На простого не похож.
Семилетняя сболтнула,
А большая – вслед вздохнула...
Дуры обе. – Да и где ж
Ждать ума от светлоглазых?
Обе начитались сказок, —
Ночь от дня не отличат.
А царевичу в поддевке
Вот совет наш: по головке
Семилетнюю погладь.
Раз за дочку, раз за мать.
.......................……………
Впрочем, можно и однажды.
Mapт 1920
“Буду жалеть, умирая, цыганские песни…”
Буду жалеть, умирая, цыганские песни,
Буду жалеть, умирая .......…… перстни,
Дым папиросный – бессонницу – легкую стаю
Строк под рукой.
Бедных писаний своих Вавилонскую башню,
Писем – своих и чужих – огнедышащий холмик.
Дым папиросный – бессонницу – легкую смуту
Лбов под рукой.
3-й день Пасхи 1920
Баллада о проходимке
Когда малюткою была
– Шальной девчонкой полуголой —
Не липла – Господу хвала! —
