Даниил Хармс - Том 1. Авиация превращений

Сосны скрипят,
липы скрипят,
воздух — гардон,
ветер — картон,
треплет шинель,
крутится ель,
падает снег —
логово нег.
Мысли коня
входят в меня.
Вносят аршин,
кнут и кувшин.
В упряжке стою
подобен коню.
Воздух — дуга,
ветер — слуга.

Коль скоро час утра —
на башне звон,
мне в церковь с матушкой пора.
Гляди: народ гуляет. Вон
моя скамья в углу налево,
под Магдалиной.
Гляди: внизу пастушка Ева
спешит долиной.
Священник строг:
я опоздаю — он накажет.
Запрёт меня в острог
и шёлк распутывать прикажет,
а может быть, казнить меня священник порешит.
Авось Гвидон спасти меня скорее поспешит.

Льются токи дивных слез,
бросьте плакать, лучше в лес,
в кучи мха снегов зимы,
убежимте, Лиза, мы.
Дятла-птичку мы вдвоём
круглым камушком убьём.
Будем кровь его сосать,
перья по ветру бросать.
Ночь наступит. Мы в дупло
сядем вместе. Там тепло.
Выйдет сон. Уснут орлы.
Мы заснем: урлы-мурлы.
Я, когда сомкнете глаз,
околдую, Лиза, вас.
Все проснутся. Минет ночь.
Ну, скорей бежимте прочь.

Мне что-то страшно
бежать с тобой.
Хочу обратно
бежать домой.
Но гнутся ноги,
скрипит хребет.
Спасите, Боги!
Вперед, вперед!

Ха-ха-ха!
Куда спешишь?
Мысли — воздух.
Камни — шиш.

Кто ты, чучело небес?
Ангел добрый или бес?

Ляг, девчонка, на дороге,
подними свои коленки.
Не видать с небесной вышки
твои чудные лодыжки.

Это, бес, твоя обитель —
мох и чаща хворостин.
Пощади меня, святитель,
преподобный Августин.

Хо-хо-хо!

Где я? Где я?
Ах, это комната моя.
Во сне пришла ко мне идея,
мысль благородного коня:
разбить копытами темницу
и мчаться, мчаться вдоль реки.
Я вижу лес, орла, зарницу,
законам натуры вопреки,
копьём глядящую в верхи.
Я слышу звон в монастыре —
бегут замаливать грехи
монахи в церковь на горе,
поцеловать святого Августина тёмную ризу,
мгновенно позабыв недуг,
потом, украдкой взглянув на Лизу,
бегут монахи в акведук.
Скорей, скорей, напялив сапоги,
и ты, Гвидон, с монахами беги,
и ты, Гвидон, с монахами беги,
быстро, быстро, ги-ги-ги.

Занимается заря.
На цветах
пчёлы толстые сидят.
А земля
поворачивается на китах.
Так у матери в утробе
поворачивается сын.
Лицо его гладко,
хранит его матка
и кормит пупок.
Вон и солнце встало в бок —
начинается обедня.
С колокольни звонари
сходят парами. Намедня
падал дождик до зари.
Пойду в церковь.

К нам, к нам
идёт посланник божий,
устелим путь ему рогожей
до алтаря.
Пойте, монахи: Virgo Maria.

Занимается заря.

Еще вдали я.
Холм высокий
уже пройден.
Часовня позади.
Вон монастырь,
а вон колодец.
Шумит дыхание в груди.
Ноги дряхлые, тоскуя,
гнутся подо мной.
Мысли темя покидают,
сердце не стучит.
Земля поднимается в лоб,
монахи, несите гроб.

Кто-то в поле пал,
    о монахи
Бог велик и мал,
    аллилуйя
Смерть — кондуктор могил,
    о монахи.
Бог свиреп и мил,
    аллилуйя
Рухнут жижа и твердь,
    о монахи
но не рухнут Бог и Смерть,
    аллилуйя.

А Лиза где?

Не волнуйтесь, молодой человек.
Садитесь.
Но не сюда, тут масло пролито.

Беда, беда.
Ночные птицы
разбили купол храма.
Когда я быстро шёл сюда,
весны мелькала панорама.
Орёл мохнатый развевался,
я быстро шёл и запыхался.

Вы папироску закурите.

Спасибо.
Значит, было так:
на синем небе, точно флаг,
орел задумчивый летел,
я молча вслед ему глядел,
куда крылами маховыми
начальник ветра держит путь,
куда ночами столбовыми
со свистом воздух режет грудь.
И долго ль путь его надзвёздный
собой пленять захочет.
Орёл в лесу,
орёл над бездной,
орёл задумчивый грохочет.

Вопросов не решая,
отвечу вам шутя:
стряслась беда большая,
над нами пролетя.
Мне слышен плач надгробный
и колокол крестин —
скончался преподобный
святитель Августин.

Когда дубов зелёный лист
    среди росы,
когда в ушах мы слышим свист
    кривой косы,
когда земля трещит в длину
    и пополам,
тогда мы смотрим на луну
    и страшно нам.
Но лишь в ответ ударит в пень
    стальной топор —
умчится ночь, настанет день,
    и грянет хор,
тогда во мне, открыв глаза,
    проснётся вновь
волна морей, небес гроза,
    моя любовь.

Грусти полны ваши неги
синих морок и луны,
это к буквам абевеги
мчатся ваши каплуны,
это, сделав дикий крик,
мчится разум, ошалев,
нашей мысли материк,
сокол духа, тела лев.
Так любовь из тела недр
разгорается как пламя,
и любви могучий кедр
над рассудком держит знамя.
Тут являются сомненья —
дара мира страшный ров,
меч натуры, гром смятенья,
гриб желудка, страсти кров.
Сохнут реки наших знаний,
в нашем черепе великом
скачет стадо быстрых ланей,
наполняя воздух криком,
полным неги. Это грех —
череп треснет как орех.

В калитку входит буква ять,
принять её?

Да, да, принять.

Я только что в лесу была,
играла в прятки с лисенятами.
Цветы головками махали
на небе ласточки порхали,
в пруду лягушки квакали,
мои браслеты звякали.
Мне было жарко.
Я оглянулась, обнажиться не смея.
Лишь на реке плыла барка,
на ней мужик пускал воздушного змея.
Всё громче, громче сердце билось,
шалила кровь.
Я перекрестилась
и, платье тонкое срывая,
я встала, стыд рукой скрывая.
А на барке мужичок
в меня глядел сквозь кулачок.
А я колени растворяла,
повесив платье на сучок,
бесстыдная стояла.

Лиза, ваше поведенье
недостойно ваших уст.
Вас посадят в заведенье
Веры Яковлевны Пруст.
Не хотите вы понять, иль
надоела вам судьба?
Объясните, настоятель.

Я не бог и не судья.

В наше время наши нравы,
знаю, пали бесконечно.