Константин Бальмонт - Том 1. Стихотворения

«Не лучше ли страдание,
Глухое, одинокое,
Как бездны мироздания,
Непонято-глубокое?

Не лучше ли мучение,
Чем ясный звонкий смех?
Полюбим отречение,
Разлюбим сладкий грех»

– О, нет, мой брат единственный,
Душа моя смущается,
В ней вечен клич воинственный,
Ей много обещается.

Весь мир нам обещается,
Когда его хотим,
И всякий грех прощается,
Когда простим другим.

Мерцают сумерки в лимонных
И апельсиновых садах,
И слышен лепет в листьях сонных,
И дремлет ветер на цветах.

Тот легкий ветер, что приносит
Благословение небес
И тайно души наши просит
Поверить мудрости чудес

Чудес ниспосланных нежданно
Для исцеления души,
Которой всюду, беспрестанно,
Был только слышен крик «Спеши».

Для исцеленья утомленных,
Нашедших чары новых снов,
Под тенью ласковой – лимонных
И апельсиновых садов.

Вечернее тихое море
Сливалось воздушною дымкой
С грядою слегка-лиловатых
Охваченных сном облаков,
И в этом безмерном просторе
Дышали почти невидимкой,
Как дышат мечты в ароматах,
Бесплотные образы снов
Они возникали как краски,
Как чувства, зажженные взором,
Как сладкий восторг аромата,
Как блеск и прозрачность воды,
Как светлые вымыслы сказки,
Как тучи, что встали дозором,
Чтоб вспыхнуть на миг без возврата,
Пред ликом вечерней звезды

Быть может, вся Природа – мозаика цветов?
Быть может, вся Природа – различность голосов?
Быть может, вся Природа – лишь числа и черты?
Быть может, вся Природа – желанье красоты?

У мысли нет орудья измерить глубину,
Нет сил, чтобы замедлить бегущую весну,
Лишь есть одна возможность сказать мгновенью: «Стой»!
Разбив оковы мысли, быть скованным – мечтой.

Тогда нам вдруг понятна стозвучность голосов,
Мы видим все богатство и музыку цветов,
А если и мечтою не смерить глубину, –
Мечтою в самых безднах мы создаем весну.

Вербы овеяны
Ветром нагретым,
Нежно взлелеяны
Утренним светом.

  Ветви пасхальные,
  Нежно-печальные,
  Смотрят веселыми,
  Шепчутся с пчелами.

Кладбище мирное
Млеет цветами,
Пение клирное
Льется волнами.

  Светло-печальные,
  Песни пасхальные,
  Сердцем взлелеяны,
  Вечным овеяны.

Я цветок, и счастье аромата,
Мне самой Судьбою суждено,
От восхода Солнца до заката
Мне дышать, любить и жить дано.

А с закатом, в пышной чаще сада,
Где я сказкой нежною цвету,
Задрожит высокая ограда,
И умолкнет ветер налету.

Женщина воздушная, вся в белом,
Медленно сквозь главный вход войдет,
И движеньем ласковым, но смелым,
Стебель мой цветущий оборвет.

От восхода Солнца до заката
Измененья тени и лучей.
И растет дыханье аромата…
До заката буду я – ничей!

Я спал как воды моря,
Как сумрак заключенья,
Я спал как мертвый камень,
И странно жил во сне, –

  С своей душой не споря,
  Свое ожесточенье
  Любя, как любит пламень
  Таиться в тишине.

Скрываться бесконечно,
Мгновения и годы,
В земле, в деревьях, в зданьях,
И вдруг, в свой лучший миг, –

  Так быстро и беспечно,
  На празднике свободы,
  Возникнуть в трепетаньях,
  Как молния, как крик.

Я спал как зимний холод,
Змеиным сном, злорадным,
И вот мне все подвластно,
Как светлому царю, –

  О, как я нов и молод,
  В своем стремленьи жадном,
  Как пламенно и страстно
  Живу, дышу, горю!

Я – изысканность русской медлительной речи,
Предо мною другие поэты – предтечи,
Я впервые открыл в этой речи уклоны,
Перепевные, гневные, нежные звоны.

  Я – внезапный излом,
  Я – играющий гром,
  Я – прозрачный ручей,
  Я – для всех и ничей.

Переплеск многопенный, разорванно-слитный,
Самоцветные камни земли самобытной,
Переклички лесные зеленого мая,
Все пойму, все возьму, у других отнимая.

  Вечно-юный, как сон,
  Сильный тем, что влюблен
  И в себя и в других,
  Я – изысканный стих.

Если в душу я взгляну,
В ней увижу я волну,
  Многопенную,

Неба нежную эмаль,
Убегающую даль,
И безбрежность, и печаль,
  Неизменную.

Если в душу я взгляну,
Сам себя я обману
  Скрытой мукою,

И заплачет звонкий стих,
Запоет о снах моих,
И себя я силой их
  Забаюкаю.

В моих песнопеньях журчанье ключей,
  Что звучат все звончей и звончей.
В них женственно-страстные шепоты струй,
  И девический в них поцелуй.

В моих песнопеньях застывшие льды,
  Беспредельность хрустальной воды.
В них белая пышность пушистых снегов,
  Золотые края облаков.

Я звучные песни не сам создавал,
  Мне забросил их горный обвал.
И ветер влюбленный, дрожа по струне,
  Трепетания передал мне.

Воздушные песни с мерцаньем страстей
  Я подслушал у звонких дождей.
Узорно-играющий тающий свет
  Подглядел в сочетаньях планет.

И я в человеческом нечеловек,
  Я захвачен разливами рек.
И, в Море стремя полногласность свою,
  Я стозвучные песни пою.

Слова – хамелеоны,
Они живут спеша.
У них свои законы,
Особая душа.

  Они спешат меняться,
  Являя все цвета,
  Поблекнут, обновятся,
  И в том их красота.

Все радужные краски,
Все, что чарует взгляд,
Желая вечной сказки,
Они в себе таят.

  И сказка длится, длится,
  И нарушает плен.
  Как сладко измениться,
  Живите для измен!

Все равно мне, человек плох или хорош,
Все равно мне, говорит правду или ложь.

Только б вольно он всегда да сказал на да,
Только б он, как вольный свет, нет сказал на нет.

Если в небе свет погас, значит – поздний час,
Значит – в первый мы с тобой и в последний раз.

Если в небе света нет, значит умер свет,
Значит – ночь бежит, бежит, заметая след.

Если ключ поет всегда «Да, – да, да, – да, да», –
Значит в нем молчанья нет – больше никогда.

Но опять зажжется свет в бездне новых туч,
И, быть может, замолчит на мгновенье ключ.

Красен солнцем вольный мир, черной тьмой хорош.
Я не знаю, день и ночь – правда или ложь.

Будем солнцем, будем тьмой, бурей и судьбой,
Будем счастливы с тобой в бездне голубой.

Если ж в сердце свет погас, значит поздний час.
Значит – в первый мы с тобой и в последний раз.