Давид Бурлюк - Стихотворения
Стансы
Op. 15.
«Пять быстрых лет»[50]
И детства нет: —
Разбит сосуд лияльный
Обманчивости дальней.
Мытарный дух —
Забота двух,
Сомненья и желанья,
Проклял свои исканья.
Огни Плеяд — Мне ранний яд,
В ком старчества приметы,
Зловещих снов кометы.
Природы ков,
Путем оков
Безжалостных законов,
Лишает даже стонов.
Ее устав
Свершать устав,
Живу рабом унылым
Над догоревшим пылом.
«Днем — обезличенное пресмыкание…»
Op. 16.
Днем — обезличенное пресмыкание
Душа — безумий слесарь;
В ночи — палящая стезя сверкания —
непобедимый кесарь.
«Змей свивается в клубок…»
Op. 17.
Змей свивается в клубок,
Этим тело согревая; —
Так душа, — змея живая,
Согревает свой порок.
«Зачем неопалимой купиной…»
Op. 18.
Зачем неопалимой купиной
Гореть, не зная, чей ты лик, —
Чей покорительный язык
Тебе вверяет тень земли иной.
Из сборника «Садок судей II» (1913)*
Наездница
Милой Симе
Мы воду пьем — кто из стакана,
А кто прильнув к струе устами,
В пути и в хижине желанна
Она прозрачными перстами.
Весной — разлившейся рекою
Гнет затопленные деревья,
И, изогнувшись за лукою
Стремится непреклонность девья.
Мы воду пьем — кто из стакана,
А кто прильнув к струе устами
Среди весеннего тумана
Идя полночными брегами.
Не видно звезд, но сумрак светел
Упав в серебряные стены.
В полях наездницы не встретил
Лишь находил обрывки пены.
Но сквозь туман вдруг слышу шепот
И вижу как, колебля иву,
Струя весны, забывши ропот.
Несет разметанную гриву.
Я
И в комнате тихие углы
Студеной ночи вочдух зимний
Нисходит холодя полы
И мраз бодрит как строгий схимник
А за окном звезду следя
Смеются девушки беспечно
И путь небес — напиток млечный
Им материнства череда.
1901 г.
«В поле ветра пьяный бред…»
В поле ветра пьяный бред
И коляски темный верх
Точно девы капюшон.
Гаснет дня последний свет
Зимний вечер день поверг
Сумрак бури звезд лишен.
Кони рады ласкам вьюг
Кобылицам хладных пург
Их развеянные гривы
Свиты с гривами подруг
Ветр степей седой теург
Сыплет пеною игривой.
1910 г. Декабрь
«С легким вздохом тихим шагом…»
С легким вздохом тихим шагом
Через сумрак смутных дней
По равнинам и оврагам
Древней родины моей,
По ее лесным цветам,
По невспаханным полям,
По шуршащим очеретам,
По ручьям и болотам,
Каждый вечер ходит кто-то
Утомленный и больной
В голубых глазах дремота
Греет вещей теплотой.
И в плаще ночей широком,
Плещет, плещет на реке,
Оставляя ненароком
След копыта на песке.
1910 г.
«Я мальчик маленький — не боле…»
Я мальчик маленький — не боле,
А может быть, лишь внук детей
И только чувствую острей
Пустынность горестного поля.
1910 г. декабрь
«Что если я, блуждая втуне…»
Что если я, блуждая втуне
По этим улицам и дням,
Веселый странник накануне
Пути к далеким островам.
Что если я совсем случайно
Попал под Северный венец
И скоро выйду наконец
Из жизни сумрачныя тайны.
Что если я, заснув в туманах,
Печально плещущей Невы,
Очнусь на солнечных полянах
В качаньи ветреной травы.
1910 г. сентябрь
«Как станет все необычайно…»
Как станет все необычайно
И превратится в мир чудес,
Когда почувствую случайно
Как беспределен свод небес.
Смотрю ль на голубей и галок
Из окон дома моего,
Дивлюся более всего
Их видом зябнущих гадалок.
Иль выйду легкою стопой
На Петербургский тротуар
Спешу вдохнуть квартир угар.
Смущаясь тихою толпой.
1910 г.
Из сборника «Требник троих» (1913)*
«Тобой измученный я знаю…»
Тобой измученный я знаю,
Что вот сознанье потеряв
Татарин будет слишком прав
Татарин будет у Сарая.
Востока вышивка незримо
Переживают польский шелк
Во мне арийца голос смолк
Я вижу минареты Крыма.
«Как усоногий рак…»
Как усоногий рак
Вытянув руки вдоль туловища
Я задремал так тулов ища
Для зазеленевших стрел
«К ланитам клонится корявый палец…»
К ланитам клонится корявый палец
И фина голос деве шепчет
На болотах гранитов крепче
Поставлю снежные палаты.
Но безразличен деве голос
Жреца языческих кумиров
На что мне ладан, воск и мирра
Когда твой лед лучем расколот
«Дождя внушенье — нюх ничтожный…»
Дождя внушенье — нюх ничтожный,
Забыт звериный поставец
И размышлений продавец
Я вялый и ничтожный.
Стекли к ручьям живые воды
Проживши сбереженный знак
На берегу немой природы,
Я заблудившийся казак
«Запоминай в пути приметы…»
Запоминай в пути приметы:
На поле утренний туман,
А в полдень туч перистый стан.
А ввечеру огонь кометы.
«Над степью крыш…»
Над степью крыш
И стадом труб
Плывет луны
Сожженый труп
«Осколки туч пронзают землю…»
Осколки туч пронзают землю
Щадя согбенное светило
Бессилье солнечное мило
Когда и день и ночь приемлю.
«Ночное бдение — как яд кошмаров…»
Ночное бдение — как яд кошмаров
Когда не знаешь чей ты жилец
Напрасно разум сквозь флер угаров
Сознанью шепчет — ты дня венец
Но сердцу сладки поля видений
И голоса ночных друзей
Как — будто бы покоя гений
Готов вести в юдоль теней.
«Жене пронзившей луком…»
Жене пронзившей луком
Бегущего оленя
Ты, Хлебников, дал в руки
Незримые коренья
Прикладывает к ране
Бессильного пришельца
Читая стих Карана
На языке корельца.
«Я не чудак, не юродивый…»
Я не чудак, не юродивый
Смыкаю перед тьмою взор
И, подходя к подошвам гор,
Хочу обуться торопливо.
«Мне, верно, недолго осталось…»
Мне, верно, недолго осталось
Желать, не желать, ворожить
Ты, Хлебников, рифму «места лось»
Возми и потом «волчья сыть»
А я в утомлении сердца
Познаю иную качелю
Во мне вновь душа иноверца
Вкусившего вражеский хмель.
«Улыбка юноше знакома…»
Улыбка юноше знакома
От первых ненадежных дней
Воды звенящей не пролей
Когда он спросит: «мама дома?»
Луч солнца зыбкий и упругий
Теплит запыленный порог
Твой профиль, мальчик, слишком строг
Для будущей твоей подруги.
«Если ночью моста посреди…»