Александр Житинский - Плывун
— Да уж…
— Ну вот. Август согласен только при вашем руководстве. Открытие через неделю. Запускать рекламу?
— Погоди. Какой быстрый. Мне надо поговорить с Августом… А что за контингент у тебя тут будет?
— Ну, молодежь, сами понимаете…
— Гастарбайтеры будут?
— Куда от них денешься…
— А милиция? Безопасность?
— Не волнуйтесь, Владимир Николаевич. Все предусмотрено, — успокоил его Геннадий.
Пирошников хотел было отправиться домой, на крышу, но Геннадий напомнил ему, что его со вчерашнего дня дожидается Подземная рада.
— Я им обещал, — сказал он.
— Ох, как они меня достали! — вздохнул Пирошников. — Ну пошли.
На этот раз с Пирошниковым собрался потолковать лишь Президиум Рады в составе трех человек — Данилюка, Выкозикова и Даниила Сатрапа. Эта троица, или, вернее, тройка, как всегда, ожидала Пирошникова в «Приюте домочадца» за пивом.
Пирошников с Геннадием вошли и поздоровались со всеми за руку. Казалось, прежняя вражда была забыта, Рада выглядела благодушно и даже расслабленно.
Уселись напротив друг друга — тройка с одной стороны, правительство с другой. Геннадий дал знак и барменша Клавдия принесла еще две полные кружки пива.
— Ну шо, громадяне… — начал Данилюк. — Теперь ви бачите, що видбуваеться. Виддали будинок нехристям.
— Говорите по-русски, пожалуйста, — попросил Пирошников.
— «Черных» пустили, говорю. А свои в подвале остались, — перевел Данилюк.
— Кто же вам мешал переехать повыше? — спросил Пирошников.
— Повыше тот, у кого гроши, — Данилюк выразительно посмотрел на Геннадия.
— Работать надо… — отвечал тот.
Короче говоря, выяснилось путем разного рода околичностей, что Рада, в общем, не протестовала бы против мигрантов и коммерциализации дома, если бы имела некую компенсацию… «Делиться надо» — так можно было бы предельно упростить их требования.
Внезапно Пирошников заглянул под стол, осмотрел пол, прошелся взглядом по стене, будто ища чего-то внизу.
— Потеряли чего? Чи шо? — спросил Данилюк.
— Да… Тут был такой шнур… провод… Не пойму, куда он делся. Сняли его, что ли. Надо сказать, чтобы вернули… — бормотал Пирошников.
Президиум Рады окаменел, вспомнив свои полеты под потолком в окружении пивных сфер.
— Приказать, чтобы восстановили? — подхватил Геннадий, поняв розыгрыш Пирошникова.
— Ну, мы пойдем, пожалуй, — испуганно сказал Выкозиков.
— До побачення, — Данилюк поднялся.
Даниил Сатрап тоже встал, с ненавистью взглянув на Пирошникова.
— Да-да, всего хорошего, — Пирошников поднялся, подчеркнуто радушно обменялся со всеми рукопожатием. — Заходите!
Подземная рада покинула помещение.
— Ловко вы их… — сказал Геннадий.
— Да ну их к черту! Ничего сами не делают, а претензий выше крыши.
— Ну так вы согласны выступить на открытии? — продолжал искушать его Геннадий. — Вам же деньги нужны, я знаю. Магазин на нуле, а тут еще Гуля с малышами…
Он был прав. Денег перестало хватать давно; сначала Пирошников остался с одной пенсией, лишившись доходов магазина, а потом безработной стала Серафима.
— Но Август… — опять начал он.
— Что Август? Август согласен при условии, что вы согласитесь. Он будет диджеем, а вы постановщиком. Я вам аванс выдам немедленно!
Слово «аванс» возымело действие, и они отправились в офис Геннадия.
Глава 35. Джигиты, кроты и медведи
Конторка Геннадия занимала небольшую комнату в первом этаже, у «северного» парадного, которое находилось в приподнятом крыле здания. Как ни странно, Пирошников посетил ее впервые, поскольку дальше вестибюля на этом этаже никогда не бывал. Даже во время инспекции первый этаж был пропущен, Пирошников про него попросту забыл.
Теперь же он с удивлением обнаружил, что здесь расположился обыкновенный рынок, где продавали различные продукты: сметану и творог, кур, поросят, овощи и фрукты. Торговцами были те же южные лица, что давно уже заполонили все рынки Питера, так что Пирошников не удивился.
По тому, как подобострастно кланялись Геннадию усатые торговцы, Пирошников понял, что он здесь главный, — хозяин, распределяющий хлебные места.
В офисе с письменным столом и раскладным диваном, Геннадий открыл сейф и извлек оттуда запечатанную пачку тысячных купюр.
— Вот. Сто тысяч. Вас устроит?
— Много как-то, — сказал Пирошников. — А где расписываться?
Геннадий с сожалением взглянул на него.
— Владимир Николаевич… Ну вы как ребенок, ей-богу!.. Значит, жду вас перед выступлением за полтора часа. Настроим аппаратуру, договоримся обо всем. Начало в восемь вечера.
Пирошников вышел из конторки и направился к торговым рядам. Приметливые торговцы, запомнившие пожилого джентльмена, которого сопровождал хозяин, наперебой предлагали товар и скидки. Как вдруг взгляд Пирошникова уперся в дверь, украшенную восточным орнаментом, на которой он увидел хорошо знакомую надпись:
«ДЕМЕТРА.
Эзотерические практики
Приворот, сглаз, полтергейст.»
«Эге, вот куда сбежала Дина. На рынок… И полтергейст с собою прихватила… — подумал он. — Но мы не жадные».
Пирошников покинул рынок с двумя сумками фруктов — хурмой, виноградом, яблоками, предвкушая радость Юльки и Серафимы.
Пройдя по рынку все северное крыло, он очутился в вестибюле главного парадного и направился к лифту. В вестибюле было шумно, на месте бывшей каморки Пирошникова, освобожденной Гулей, возник на этот раз молодежный клуб. Человек двенадцать молодых южан, громко разговаривая на своем языке, что-то обсуждали, смеялись удачным шуткам, при этом молодецки сшибаясь ладонями, но складывалось впечатление, что они гарцуют на публику, как бы показывая самим себе и случайным зрителям, какие они крутые, свободные и независимые.
Пирошников знал, что они могут делать это часами, никуда не спеша и ничем не озабочиваясь.
И опять чувство, что он находится не у себя дома, кольнуло Пирошникова. «Но я же не могу заставить их разговаривать по-русски? Разговаривать тихо? — уговаривал он себя. — Вообще бы лучше помолчали!»
Он понимал, что эту неприязнь можно числить по разряду ксенофобии, но предпочитал думать иначе, потому что неприятны ему эти молодые люди были именно здесь, в его доме, на фоне же гор он вполне готов был любоваться их джигитовкой. Но здесь, в наших снежных просторах, он предпочитал, чтобы они вели себя менее ярко.
— И как часто они здесь колбасятся? — спросил он Ларису Павловну.
— Да ежедневно, поди. Никто ж не работает.
— Надо участкового предупредить, — сказал Пирошников.
— Вы знаете, как его фамилия? Участкового?
— Нет, а что?
— Его фамилия Асланбеков.
Молодые люди прислушивались к этому разговору, но понимал его, по-видимому, только один из них, что был постарше, — высокий брюнет с хищным орлиным носом. Остальные обратили на него взоры, лишь только разговор закончился, и, выслушав его перевод, дружно заржали.
Он вернулся домой в скверном настроении и даже радость Юльки, набросившейся на спелую хурму, не принесла облегчения. Он спрашивал себя — где он ошибся, как получилось, что дом, отданный им домочадцам от чистого сердца, так быстро превратился в чужую вотчину.
Да тут еще позвонил аспирант Браткевич и сообщил, что в Плывуне продолжаются «воспалительные процессы», как он выразился, то есть повышается температура и скорость смещения.
— Попытайтесь что-нибудь сделать с Августом, — посоветовал он.
Но что? Свои опыты Пирошников уже не вспоминал, они не выстраивались в стройную картину. То есть, эффект всегда был, но с плюсом или минусом — предсказать было нельзя. Кажется, у Августа получилось лучше…
На следующий день он вызвал юношу и они удалились в кабинет решать творческие вопросы.
Выяснилось, что Август не имеет никакого понятия об истории дома и Плывуне, и считает происходящие подвижки обыкновенным полтергейстом. Почему полтергейст возникает при пении его песен — он не задумывался.
— Ради Бога, называй это полтергейстом, хотя слово мне не нравится. Мы должны докопаться до сути явления. Отчего оно происходит? — спросил Пирошников.
Август хлопал своими длинными ресницами. Он не знал, отчего происходит полтергейст.
— Вот смотри. Подвижки случаются при пении нами песен и чтении стихов…
Слово «нами» далось Пирошникову нелегко, поскольку оно уже было недействительно и относилось к недавнему прошлому.
— На что же он реагирует? На фонетику или семантику?
Август приуныл. Он вряд ли догадывался о том, что в его песнях есть фонетика и семантика. Пирошников понял, что переборщил и понизил уровень духовности.
