Это я — Елена: Интервью с самой собой. Стихотворения - Щапова-де Карли Елена

Однажды, проходив целый день из студии в студию и не найдя работы, я вошла в вечерний сабвей и протянула в кассу последний доллар. Кассирша не успела разменять его, как огромная черная рука выхватила доллар из блюдечка кассы. Я даже не успела прокричать «бастард» [11] — как он исчез. К счастью, какой-то джентльмен, видевший всю эту картину, опустил за меня жетон. Темный сабвей видел все.

На следующий день состоялось парти. Наша студия была чем-то вроде дискотеки, так как у Сашки еще до того, как я появилась, была идея устроить из нее русский клуб и таким образом сделать хоть какие-нибудь деньги. По этому поводу был повешен огромный вертящийся шар. Точно такие же шары висят в любых дискотеках, серебряные, медленно вертящиеся, они разбрасывают разноцветные блики на прыгающие или извивающиеся пары. Сашка, конечно же, потерпел убыток, так как все приходили, пили дешевое калифорнийское вино, танцевали, трепались, но денег не платили. Да и какие деньги у только что приехавших русских эмигрантов. Потом идея приняла более романтический характер, и было решено устроить что-то вроде хлыстовского дома. Во времена Петра Великого в России существовала секта под названием «хлысты». Главенствовали в секте избранная Богородица и Христос. Новоприбывшие целовали троекратно Богородицу: во имя Отца — в левую грудь, во имя Сына — в правую и во имя Духа Святого — где холм пушистый. Потом начинались танцы. Томная медлительность была началом, потом темп убыстрялся все сильнее и сильнее, пока не наступал момент дикого экстаза, и люди начинали раздеваться и бить себя уже заранее приготовленными плетками и хлыстами. Когда момент достигал кульминации, тушился свет и начиналась оргия. Петр четвертовал Христа и Богородицу, казнил главных зачинщиков, но секта была популярна еще долгое время после этого.

Идея была подана Сашке одним из его друзей, но осуществлена никогда не была.

Время было около девяти, и начали гуськом идти первые гости. На подобных парти в Нью-Йорке ты никогда не считаешь, сколько у тебя будет гостей, это не буржуазная Европа, где все еще так или иначе, но делают реверанс. Нет, здесь, в подобных лофтах [12], порой гости так и не узнают хозяев и уж, тем более, хозяева — гостей. Гости гостей и еще раз гости гостей. Я танцевала с одним из друзей моего мало знакомого приятеля, народу уже было человек сто. Наконец я увидела лицо Мишель, она была в окружении не знакомой мне компании, среди которой, впрочем, я разглядела Еву и Тома, тех самых, что были на моем шоу. Я прервала свой танец с юным Аполлоном (он и вправду был необычайно красив и, к тому же, писал стихи на древнегреческом языке). Я подошла к экзотической группе, и меня тут же встретили воинственным восторгом.

Ева была на восьмом месяце беременности, Том был тих и благородно торжествен. Мишель элегантно курила джойнт [13] и представляла меня своим друзьям. Разговор, конечно же, вертелся вокруг прошедшего шоу. Я и Мишель были звездами программы.

— Елена, это мой друг с Кубы, — сказала Ева. — Я ведь тоже эмигрировала сюда с Кубы. Боже мой, как там было хорошо! Впрочем, я благодарна Фиделю за то, что я сейчас здесь, в Америке, и встретила Тома, у меня уже взрослая дочь от первого брака и вот сейчас будет еще один ребенок.

И все при этом со странной нежностью посмотрели на Тома.

— Ты хочешь девочку или мальчика?

— Лучше бы, конечно, девочку, но кто знает.

К нам влезла Сашкина графиня и, стрельнув на меня волчьим взглядом, спросила:

— Ну что, приятно иметь успех?

— Очень, — в свою очередь ехидно ответила я.

Сашка был наряжен в мою красную шелковую рубашку и белые мои же джинсы, этому комару везло — у нас с ним были одни размеры.

— Вот, — сказал Сашка, — графиня «Гуччи» пояс подарила, — и он торжественно похлопал себя по тому месту, которое могло бы быть животом.

— Саша, ты слишком много говоришь, — сказала графиня, — это совсем не остроумно.

— Да, но зато правда.

— Мы говорим, что простота хуже воровства, — сказал тут же рядом стоящий Андрей.

Сашка потянул графиню за палец и как бы попробовал губами стянуть с нее бриллиантовое кольцо.

— У вас, у русских очень глупые шутки, пусти меня немедленно!

— Завтра я ее отпизжу, — сказал по-русски Сашка, — обожаю ее пиздить.

Народу было уже так много, что даже орущую на всю громкость музыку не было слышно. Стоял гул, люди сидели на полу, спали первые пьяные. Парти удалась. Из ванной вылезали растрепанные девицы с потекшим мейкапом и юноши с полуудовлетворенными глазами. Мишель обнимала меня за плечи, и я чувствовала на себе слишком сильные для девушки руки…

— Бэби, я люблю тебя.

— Я тоже.

— Приходи завтра на парти в «Хара», придешь?

— Конечно.

К нам подошел Сашкин друг Рэнди, он с удовольствием смотрел на Мишель.

— Познакомьтесь: Рэнди, Мишель. Мишель, Рэнди.

Они сразу ушли танцевать. Я видела, как Сашка тянул за волосы какую-то девицу, она визжала то ли от боли, то ли от удовольствия. Было полчетвертого утра, и дым веселья стал затихать. Допивались последние остатки вина, последние бродяги удовольствия спрашивали друг у друга джойнт. Не находя больше вина, джойнтов и женщин, они уходили.

На следующее утро, как всегда, я проснулась от телефонного звонка.

— Катрин, какого черта, ты же знаешь, что я сплю! Сколько времени?

Катрин не была сюрреалисткой, а поэтому не ответила, как официант Сальвадора Дали, что это «время вечерней молитвы», — она рассмеялась и сказала, что у всех нормальных людей ланч [14]. Господи, сколько раз я это слышала в своей жизни! И в Москве мне иногда звонили люди, которые не переставали удивляться, что я сплю в час дня.

— Дорогая, у тебя сегодня эпойнтмент [15] в «Мадмуазель», помнишь? Это очень важно.

Катрин была хорошая американская девочка, влюбленная в меня без памяти, но ее было слишком много. Мне стало действовать на нервы, что она начала являться без звонка, хотя и с цветами и бутылкой вина, и с шарфиками, завернутыми в подарочную бумажку, кокетливо перевязанную бантиками.

— Что ты делаешь вечером?

— Я не знаю, а что?

— Мы могли бы пообедать вместе.

Этот обед будет мне стоить безумных поцелуев от Катрин, неловких объятий. И еще раз умоляющее нытье о последнем поцелуе. Рот Катрин напоминал мне огромную темную пещеру. Пустота пугала меня… Впрочем, за всю мою любовную практику я встретила только одного человека, который умел целоваться. (Да и тот был профессиональный сутенер.)

— Я позвоню тебе, когда вернусь.

Я встала и раздвинула белые тяжелые двери большой мастерской. Сашка лежал в конце комнаты, завернутый в какие-то тряпки, и дрых. Рядом с ним таращилось и виновато улыбалось одно из вчерашних созданий. Я бросилась под спасительный душ. Через десять минут я, как всегда, исчезну до ночи.

Я бегу по студиям фотографов и безропотно жду своей очереди в ряду таких же американских девочек — достать работу необходимо. У меня доллар в кармане, а мне нужно ехать еще в пять мест, правда, я научилась очень быстро бегать на своих двоих. Но иногда концы были совсем разные, и часто я опаздывала. Кто-то позвал меня по имени, и я увидела Мелинду, девочку из моего агентства. Мелинда всегда снималась в итальянских фильмах в образе древнеримских рабынь, у нее была большая грудь и узкие бедра, но ее участь как модели была уже предрешена — ее почти не снимали.

— Хай, Мелинда!