Редьярд Киплинг - Английская классическая эпиграмма

Увы, скончался Джон, и Лилберн тоже.
Но их в одну могилу класть негоже,
Не то в гробу они между собой
Немедленно начнут кулачный бой.

Жена сказала мужу: «На меня,
Ученый муж, не смотришь никогда ты.
Сидишь, над книгой голову склони.
В моем несчастье книги виноваты.
Какою книгой сделаться бы мне,
Чтоб я тебе, мой свет, была угодна?»
«Календарем, – ответил муж жене. –
Ведь я его меняю ежегодно».

Вступил ослепший Мильтон в новый брак
И, слыша, как его жену друзья
Сравнили с розой, молвил: «Если так,
Об этом по шипам узнаю я».

Здесь мужу дозволено (о, благодать!)
С обеими женами вволю поспать.

Клоринда, молишься ты много,
Прося прощения у бога,
Сама же так строга к другим,
Что не даешь прощенья им.

Как день безоблачный, ясна,
Блистательна, как небо в звездах,
Всем одинаково она
Принадлежала, точно воздух.

Вот вирши без подписи. Критик стремится
К ним быть беспристрастным. Ведь он искони
Выносит свой суд, невзирая на лица,
Конечно, когда неизвестны они.

Гоббс доказал: везде война!
Тебя кусает под одежкой
Блоха, а в свой черед она
Укушена мельчайшей блошкой.
На меньшей меньшая сидит,
И все идет ad infinitum[51].
Так и значительный пиит
Искусан маленьким пиитом.

Мне очень жаль, что напоследок
Зарезался ваш досточтимый предок.
Или, пожалуй, правильней сказать бы:
Зачем он не зарезался до свадьбы!..

– Я думаю, ума достанет Грину…[52]
– Писать стихи? – Нет, бросить писанину.

Спеши купить мой опус! В нем весома
По крайней мере половина тома.

Вот Сильвия проснулась, посмотри!
И посмотри: на небе солнце встало!
Лик Сильвии румянее зари,
Глаза яснее водного зерцала.
И в этом лике свет, и в лике том.
Но ты не стой с красавицею рядом:
Коль солнце оживит тебя теплом,
То Сильвия тебя погубит хладом.

Под сей плитой почиет зодчий Джон.
Громоздки были у него строенья.
Земля, ты на него дави, как он
Тебя всю жизнь давил без сожаленья.

Какая шутка – наша жизнь земная!
Так раньше думал я. Теперь я это знаю.

Вот бабочка. Но ветреница эта
Есть гусеница. Только разодета.

Я – пес Его высочества, терьер.
А Вы, простите, чья собака, сэр?

Калигула прославился когда-то,
А ныне Графтон стал героем дня:
Тот произвел в сенаторы коня,
А наш министр – осла в лауреаты.

При аглицком дворе во время оно
Поэтом был поэт, шутом был шут.
В наш век скромнее короли живут:
Поэт и шут в одном лице у трона.

Ты в длинных эпитафиях своих
Такую околесицу несешь,
Что в первых же словах почуя ложь,
Никто не дочитает остальных.

Когда уныло я смотрел на мир,
Меня столь облегчило слово ваше,
Что в тот же миг врача я выгнал взашей
И отменил назначенный клистир.

Всех удивляет красавица Флора.
Как хорошо сохранилась она!
Семьдесят лет ей исполнится скоро,
А на лице расцветает весна.
Но незавидно ее положенье,
Ибо она, – о, жестокость людей! –
Слишком юна, чтобы вызвать почтенье,
Слишком стара, чтоб любезничать с ней.

Из всех красавиц, что почили в бозе,
Покоя нет лишь Делии да Розе:
Их призраки в том пребывают месте,
Где некогда они лишились чести.

Он долго в лоб стучал перстом,
Забыв названье тома.
Но для чего стучаться в дом,
Где никого нет дома?

Был этот мир глубокой тьмой окутан.
Да будет свет! И вот явился Ньютон.

Но сатана недолго ждал реванша,
Пришел Эйнштейн – и стало все, как раньше.

Сторожа, когда отходят все ко сну,
Караулят королевскую казну.
На окованных дверях крюки крепки,
На тяжелых сундуках висят замки.
Но когда заря окрасит небосвод,
Кто казну при свете дня убережет?

Он умер с голоду, и на могиле
Гранитный бюст друзья соорудили.
А ведь при жизни ни один сосед
Не приглашал поэта на обед.
К несчастному несправедливо небо:
Он получает камень вместо хлеба!

Да здравствует король –
Храни его, о боже.
И дерзкий претендент
Да процветает тоже!

Я пью за них двоих,
Не зная, кто ж на троне:
Законный ли король
Иль претендент в короне.

К чему ни прикасался царь Мидас,
Все в золото он обращал тотчас.
А мы, наоборот, металлом сим
Владык во что угодно обратим.

До чтенья не охотник Тит.
Он занят: сам стихи творит.

Сильвия спросила: «Как же так?
Если небо освящает брак,
Почему в раю, отец святой,
Браков нет?» – «Да по причине той,
Что в раю нет женщин, дочь моя,
В чем тебе готов поклясться я».
Рассмеялась Сильвия в ответ:
«Женщины-то есть, попов там нет».

Семь спорят городов о дедушке Гомере:
В них милостыню он просил у каждой двери!

Августу бессмертье даровал Марон,
Век Елизаветы Спенсером продлен,
Подвиги Георга Сиббером воспеты.
Каковы монархи, таковы поэты.

Тот, кто кричит на рынке: «Репа! Репа!»,
Но не кричит, когда умрет отец, –
Ведет себя преступно и нелепо.
Он с головы до пяток – продавец.
Ему дороже репа, чем отец!