Виктор Авин - Чуть-чуть высунув язык (сборник стихов)

В Гремундодо за женский плач — в кастрюлю мужа!
В Гремундодо на свадьбах — «Бах», а ночью — дружат!
В Гремундодо на ветках псы поют «бельканто»!
В Гремундодо глаза мендальные у франтов!
В Гремундодо в строю дельфины, а не танки!
На каждом венчики и пурпурные банты!
Сажают дев на плавники, а вслед за ними
На водных лыжах — кто, не видно — только спины!
Гремундодо — люблю тебя я — много света!
Тепло и весело нам жить в поселке этом!
Из «Англетера» в бельведер мы переедем, нно!
В мешочек с дырочкой — «садовое» кольцо!

…Наутро она вышла в сад, и раздвижная дверь
в пазу слегка подрагивала в такт волне
которая вносила в дом прохладный бриз.
Вдали, на горизонте, на карниз тяжелого
спросонья океана, поставлены горшочки кораблей.
Налей ей, Фауст, легкого дурмана в бокал со льдинками,
налей, пусть губы обмакнет и смотрит вдаль
и кутается в шелковую шаль. Жофрей вон там,
под самым коромыслом слоеной радуги, и яхта
его приставлена к лучу, косою толстой линией который
разделит небо на «где ты был»-«что будет с нею»…
А на моторе черном у алеи из стриженных диковенных дерев
златой значок лелеет глаз и надпись «Lexus» втОрит
геометрии пространственных решений Бога, что подарил вчера
на крикнутое ею «ах, авось» букетик желтых роз
и черные, широкие колеса со спицами стальным…
А на гросс-мачте Фрея под белесой и хлопающей парусиной,
в корзинке плакал впередсмотрящий юнга. Внизу, на румпель,
с циркулем в руке, задумчиво смотрел он,
покусывая ус из смоли с прожилками из лески волосы
трепал старик — великий океанский ветер. А
А что же Фауст? — Фауст нынче пуст.
Вчера, над нею он потрудился славно, поход устроив
сквозь Пиринеи свадебной аллеи и алчный куст любовной муки,
украв еJ с венчания в свой мир теней, разлуке подарив колеса госта «USA»…

На Невском полдень, океан, прохладно, лето,
Плывут бортами расходясь шаланды, где-то
Вдали рогатый пароход маячит, чайки
Стоят на пристани и ждут когда прибудет.
В холодной дымке, опустившейся на берег,
Плывут потоки лошадей, барашки, пена,
Чуть подымаются от волн — как-будто лица,
И разбиваются о стены-скалы. «Пицца»,
«Одежда», «Обувь» — гроты волны поглощают,
В подземку сдвинут переход с плитой надгробной,
У входа двое, поперек волны, течения,
Стоят и слишком старомодно обнимаются.
А, впрочем, нет — они друг друга просто держат!
Их лица в вечности, вне времени, в морщинах
Соленый пот и слезы, брызги волн, обиды,
Налет блокадный — отражают просветление.
Он поднимает воротник ей, тронув губы.
Она в ответ едва заметными движеньями
На шее шарф его потертый поправляет…

Сирень, цветущая зимою
среди сугробов на морозе
и теплый ствол ее с коррозией
металла, Зим
по торс могучий
и даже боле, обнаженный
звенящий бусами кораллов
изводит мелом.
Пинк-Флойда звуки на тропинке
лыжне проторенной Самою
Зим-Матерь Бога
на босу ногу — только вален…
кидает солнце вниз овалом
полмиллиона — льдинки.
и в каждой деньги что плачу я
Цветущей в январе Сирени
предпочитаю покорению
теперь ужом всех покоренных
Женщин
в бутылке веник из Сирени
и в к космос провод.
Олени!
На нашем знамени сияний
полярных мнений
ковром над той моей кроваткой
в которой делал я украдкой
болтая ножками меж прутьев
газели влажными глазами
меня уже тогда смущали, да ну их
их пупырышки — рожки телок
еще к сраженью не готовы
за Вора жизни их за шкуры
Они летят меж тех. сиреней
Мычат, болотные сирены
и волок — чашечки коленей
скользят по снегу, вожжи — в руки
по проводам в упряжках вносят
в осень.
Друг мой!
Мой наизнанку Бога — Осень
мой брат, убийца волка Лосем
кору с сирени, вислогубый
что поедает, ни за деньги
и даже ни за низ оленьей
самки — он не согласен
он нанесет сиреням ранки
Мой вредный Осень
и чахнут деревца за летом
в весне, пустым, красивым цветом
чтоб распахнуть навстречу Зиму
с сучками ветви.
Слепень!
Мой, Бога плод воображенья — шкуры
живой оленьей знавший вкусы
потомок древних русских пруссов
изгой из улья в мед цветочный
шальной Дантесовою пулей
убит хвостом. Вот дурень!
Ему бы сесть на куст сиреневый
для звуко-рифмо-опылений
и станцевать «хмельного шмеля»
для полной этой изотерии
когда цветут зимой сирени
когда я верю жарким летом
что подо льдом вода и ветто
на притяжение отвергая, иду
иду, собаки лают
на берегу твоих сомнений
что на поверхности воды
не тонут Гении

Довольно! Решаюсь, пусть будет, что будет!
Быстрее, в ракету! Страна не заблудит!..
…Осень, на Марсе, у моря, на пляже
Костры водорода, а мы не герои — изгои, и даже
На плато «Масконов» не можем держатся,
И нет кислорода в походной аптечке
Лишь водка, сигары, да Леночка — греться
Мешают скафандры, и не искупаться
Везде ихтиандры, бежим что есть силы
С поправкой на ветер, на северный полюс,
Выносит на запад, а там небоскребы
Граненых стаканов, каналы, каноэ,
Полно марсианок, а нас только двое,
Да Леночка (на фиг, придумают тоже
Канаверал в душу,
Да зубы им в пластик!)
Но ветер роняет на лоб «Клеопатры»
Опавшие листья — троих космонавтов
С созвездия «Пса». Оттопырили уши,
На Леночку смотрят, торгуем, уходим,
Быстрее, в каноэ, в Венецию, «Мастер»!
Но осенью очень забавно на Марсе!
Мерещится город — выходят две Насти
Жена и любовница (дворница в «ЖЭКЕ»)
И я умираю, я гасну в каноэ,
Не долететь мне на этой ракете
До марсианок, они это видят,
И плачут, и воют
Потом столбенеют, подходят пигмеи
Их с веслами прямо на постаменты,
На крышу вулкана заносят и ставят.
Купи телескопчик с увеличеньем
И ясною ночью в сторону Марса
Гляди что есть силы. Вон видишь, вторая,
Без рук? — Моя марсианка! — Венера?
Да что ты! Я там еще не был. Одеться? Смотаться?
За сигаретами…
Впрочем, не стоит — осень на Марсе.
Холодно, стужа, не топят в ракете.
И даже собаки деревья не метят…

Ах бы клевером душистым
Обернуть страничку эту!
Ах бы в скошеной траве
Поваляться жарким летом!
Земляничных пятен крови,
Сладкой, выпить — и из клетки!
Оторваться от дороги!
Ноги, ноги, плавно, мягко,
Чуть касаясь!
Дорогая,
Где ты, где ты,
Жаль не видишь,
Я летаю, я летаю!!!..
— По дороге ехал трактор.
А ему навстречу автор
Пошутила дорогая.
— Ах, я знаю, знаю, знаю,
Ты не веришь мне, а клевер
На обед употребляешь!
Наклоняясь и губами,
И губами, и губами!
Ах, бы клевером мне статься,
Оторваться от дороги,
И на небо, а ты следом!
Выше, выше, вдоль дороги!
— По дороге едет трактор
Я тебя предупреждаю!
…Мужики на сенокосе,
отдыхая у сарая,
наблюдали за картиной.:
Там на гусеничный трактор
Побежал, вдруг, бык «НикОля».
Мужики застыли. Трактор
взял взлетел и удалился.
НиколЯ вчера женился
Прошептали косари…

Она лежала на боку, светилась синим,
Ее размытые черты не много линий
Давали в спектре излученья телескопа.
Ее душа напоминала ему ноты,
На диаграмме, разлагающей виденье
Материальное на волны сожаленья,
Страдания, любви, стыда и жизни
И можества оттенков покаяния.
Он наблюдал за ней давно, еще мальчишкой
Забишись в угол, на руках с чужою книжкой,
И в институте, с проституткой на скамейке,
Потом вот здесь — на Алатау, на «копейке»,
На пятачке, на блюдечке, накрытом
Куполом серебрянным. Он битым,
Покинутым женой, страной, начальством,
Ежеминутно говорил с ней о несчастьи
Ходить в поношенных носках с дырой на пальце,
Ждать вертолета, и кружиться в вальсе
К нему сбегая по обрывистому склону.
Она смотрела на него очки меняя.
Он был то маленьким, то длинным, то без края
В диапазоне альфа-бетта излучений.
Она не понимала — то ли гений,
Пред ней внизу, а может он бездарный?
А может лень ему замерить лучезарный
И гибкий стан ее в халате «От нейтрино»?
Тогда б он понял, что живая, ночью, мимо
Земли к комете она томно уплывает…
И заработал бы себе на ломтик с чаем…
…Пастух не спал возле костра, он на овчине
лежал и думал ни о ком той ночью синей,
Когда она к нему свои открыла очи.
Пастух поднялся и пошел от стада, прочь ли,
А может звал его порыв стихосложения,
А может просто, ниже пояса томление
Его вело под черный купол, к телескопу.
Он постучался — дверь открыта, пусто
(ученый в это время ел капусту),
Чабан не смело потянулся к телескопу,
Задел своей рукой нечаянно ту ноту,
Которая давно уже просилась…
И в диаграмме красным цветом озарилась
Звезда, живая… И убитая комметой.
Он подбежал, и в телескоп — но где ты, где ты?
Ни в «гамме» нет тебя уже, ни в «бетте»!!!
Начальница моя! Теперь покинут!
Мой телескоп обратно мне не сдвинуть!
Программу переделать не умею,
Ну а вручную тяжело и просто лень мне!
…Убил он пастуха. То был не гений.