Виктор Авин - Учись, студент! (Сборник стихов)

Зайка мОя зимушка
ушки да хвост — холмики
в лапищах ели шЫшки
в небе трешшыт ой да
нА холоду Всевышний
запах смОлы на теле
бочек да хрусты снега
и огурцов с капустой
постно в лесу и пусто
тихо поют на сервере
песни русского севера
грустно блЯстит иней
на Клаве да в щелке мышки
лось-губошлеп в передней
понуро стоит. Свищут
охотники да их стрелы!
вОлки идут к избушке
вОют — избушка мелит
а из трубы трассируют
бабы-яги на метлах!
На перекрестке в гетрах
движенье по небу правит
гномик — от для зобавы
ставит «зеленый» бабе
и дЕду Морозу, грабле!
ПоднЯты! — закрыт шлагбаум!
Едет к нам поезд — ВАУ!
Везет кока-колы ящик.
Иванушка его обрящет…

Авоська встретилась с портфелем
в метро, случайно, на пол сели
глядели долго друг на друга
портфель покачивался глупо
блестя заманчиво замком
в авоське таял сладкий ком
любить, молчать, мешали ноги
маршировали понемногу
на повороте — шаг вперед
при торможеньи — два назад
упал портфель — пинали, били
авоську тоже уронили…
затих уж топот на конечной
прилег на рельсы поезд, свечи
погасли.
Авоська сделалась беспечной
но тут же со страху описалась
услышав лязганье замка
увидев что портфель без дна
А за окном шагают крысы
авоська сеткой на портфель
обнять, помочь и сохранить
портфель со смеху чем-то прыснул
авоську чем-то зацепил…
открылись двери, кто-то вышел.
Вошел. И вышел. Выше, выше
Тянулась сетка-безразмерка
без дна: портфель ее любил
так сладко, преданно и нежно…
…Надежда умерла прилежно.
в Кремле, в квартире, очень вежливо
из норки выглянул заснеженный
в короне, крыс, и положил
авоську, рваную, без жил
портфель с секретным донесеньем
о том где спрятано варенье.
Щелкунчик вышел. И вошел
одел слюнявчик, сел за стол…

Студенты — черти в лавках и покоях
прокладка между Богом и скамьею
звереныши в лесу у водопоя, порою
облепят вдруг сто сот аудиторий
и ну давай решать задачу меда
в горшочке перевернутого стога
в который вечно входит и выходит
гандон, пардон, резинка небосвода.
Студенты — чертят дымом над водою
галдят на непонятном землю роя
раздевшись до белья сексопокроя
из ям кидают бомбы, ромбы, время
выглядывают с языком Энштейна
седые, изможденные, в варенье
из ягоды морошки, крови, сведений
о роке из таблоида множения.
Студентом был и я, пошло брожение
на пользу — вдруг закинув уложения
запрыгаю за звездами, за трением
забудусь, в деревянном углублении
дымит уж ебонитовый мой гений,
трясусь под током трека с пилорамы
О сколько счастья взвешено нам в граммах?
Студенты, оттянитесь за пап, мам, на…

Зима, Крещатик торжествует!
Всю ночь хрустят в палатках у.е.!
«М-москва! Как много в этом звуке!»
вдруг кто-то сонный вскрикнет, пукнет…
Наутро — лица в пупырышках
от апельсинов, делят «Пи»
езда на корочках, на книжках
и микрофоны как мормышки
на сцене, тени Рыбаков
по небу снежных облаков
на тросе Леся Украинка
со стягом носится пылинкой!
Свобода! Руки тянут к крыньке
Европа, Штаты! Шматы сала
Зогарно! Эй, поддай угля!
Горилка есть?! — Горит страна…

Велеричаво, зло, витиевато
шагают по аллее, в три обхвата
старинные, до неба, тополя
и словно часовые, к мавзолею
носок, навытяжку… фонарь, пурга…
По Тихорецкому (смеркалось) мимо парка
шуваловского еду: справа лес
граница между городом и бесом
асфальт, под ним лежат солдаты. Нет!
Ползут! Колышется, сгибается земля
пурга затихла, снег уже как вата
Из под асфальта вылезают автоматы
ползут к домам, по стенам, за панелей
рубцы хватаясь мертвыми пальцами
ползут по вертикали и бушлаты
вздуваются на спинах пузырями
блокадные, костлявые солдаты,
стучат по стенам, окнам, молотками
из окон бриллианты выбивают (караты)
и гаснут окна от земли до крыш, век.
Вам страшно? Ну а мне уж нет.
Я отбоялся бед, лесов и рек
и темной силы тайной — то узбек
еврей, чеченец, грустный человек
мерещились как сучья над кустами
и выли пропуская лунный свет.
Я отбоялся широты, страна родная
траншеи от Невы до Магадана
я отбоялся помнить как ипали маму
сврхплана бриллианты выбивая
комдивы комсостава коммурая
в лесу, из глаз, я светофоры опускаю
в них прячутся отцы и пикимоны
в них красный, желтый и зеленый стоны
их электричество то жгет то выжигает
на просеках, солдатами из зомби
я отбоялся трещин и колдобин
в лесу-трущебе, на дворцах-опушках
обклеен звездами мой верный белый трактор
со спрятанной на крыше, под брезентом, пушкой
лечу на бреющем по питерскому тракту
а в бардачке скелет засохший, воблин
рулетка и с купюрами по баксу
стихи, да за окном оглобля…
«Эх, прокачу!», — доносится из дубля
из Дублина, Сиднея и Гренобля…

Народ рифмует кильку в банку
он в шахте светит сердцем Данко
он создает стихий прогресса
он на заводе плавит беса
и разливает по стаканм
а я шлифую филигранно
большим шершавым языком
слова, зажатые в зубах и…
глотаю ком
народной кровью запивая.
Чтоб не досталось слово лоху
и не кусали меня блохи
чтобы шахтер на мост не вышел
не пала крыша
дышу кровавым перегаром
включаю фары
ресницы свет пускай рассеют
по всей России:
ИДЕТ МЕССИЯ!
— «Никчемный парень!», — орут шахтеры
— «Мошенник слова!», — картавят воры
— «Изменник Родин», — плюются бляди
— «Кот в сапогах», — мышь пискнет сзади
— «Он кандидат!?», — шумят в «Парткоме»
Я отвечаю: «МИССИЯ ПОМЕР.»

Между правой и левой луж, их
чуть касаясь нечетной рукой
мордой в вязь мировую, опЕрясь
как на старте, одной ногой
на голов пирамиду из груш
Буш и Путин (всегда молодой)
как колхозница и рабочий — очень!..
Впрочем
Буш задрыгал своей ногой.
— СТОЙ!
О, первая космическая скорость
у пролетающих свинцовых облаков
так низко что встают на четвереньки
и небоскребы, юди, табуны ослов!
О, первая космическая старость
цивилизации! Понос, Портос, Склероз
спасают мир от кардинальных поз:
«освенцим, резервация, колхоз»…
Душа моя, Людмила… нет, Лаура
нет, Хилари… нет, ироды, ДУША
у Буша есть, она играет в «кантри»
без мантры, уделов, подков, седла
ранимая, мальчишичья душа!
Поверьте, есть! Есть младший даже хочет!
И какать, и любить, мой подзащитный
лети, лети, мальчишка беззащитный
брутелло мой, братишка…ишь как! Ишь как
(тут автор трет бок лампы Кирасина)
…цивилизация, рогатка, сердце, бита
Да не отсохнет у дающего рука!
Кидающего, рвущего лаская
нальющего и Путину вины…
Да не оставит Бог ни пастбищ ни стада!
Да! Да! Да! — Миру. Войне — бе-е-е-е-е-е…

Она спала на краешке кровати
боялась видно Бога поломать
а может ждала конюха в объятья
чтобы в затылок мог ей подышать
прижавшись холуем к ее хвосту
Она спала на краешке кровати
откинув руку за спину (не ту)
ладошка лодочкой у задранного платья
ждала как милостыню теплые яички
в мешочке, чортом данным мужыку
Она спала на краешке кровати
обутая в ботинки-черевички
с второй рукой, засунутой (не той)
а на другом краю валялся муж, в бок
его был вставлен ключик заводной
вращался ключик медленно, порой
казалось что он двигает рукой (той)
сейчас ее коснется и погладит
она уже проснулась и косит…
…Не место на кровати Бога красит
а крылья что муж прячет за спиной
вспорхнул он, полетел, она заржала
вскочила, замотала головой
легла опять на краешек кровати.
Засунула. Заснула. Чорт с тобой.