Бенедикт Лившиц - Дохлая луна

Она права! Она права!
В ее словах есть рокот бури.
К венцу зеленые права,
Бежим, где зелены поля,
Себя свободными узнав,
Свои учебники паля!
Мы учителей дрожим: в них Навь.
О, солнце там, о, солнце тут!
— Их два! — Их два!
В нас крылья радости растут
Едва, едва!
Мы оденем, оденемся в зелень,
Побежим в голубые луга,
Где пролиться на землю грозе лень,
Нас покинет училищ туга.
И прострим мы зеленую вайю[2] в высоту,
И восславим, священные, ваю[3] красоту.
Приятно в нежити дубравной
Себя сознать средь равных равной.
Приятно общность знать племен,
Потерян в толпе древяниц,
И перед не имеющим имен,
Благоговея, падать ниц.
Но что приятного, ответьте,
О девушки младые, —
Вот стены каменные эти
И преподаватели глухие?
Их лысины сияют,
Как бурей сломанные древа,
А из-под их слов о красоте зияют
За деньги нанятые чрева.
В зубах блистают зерна злата,
Сердца налила жидким ртуть.
Они над ужасом заплата,
Они смехучей смерти суть.
Вапно покрыло лавки, стол.
На славу вапнен желтый гроб.
Я вас спасти от смерти сол.

Слава. Слава тебе, поборовшей века,
Нам принесшей заветы Владимира!
Наша цель, наша цель далека,
Мы тобою пойдем предводимые!

О гей-э, гей-э, гей-э!
Загорайтесь буйно, светы,
Зажигайте дом учин[4].
Смолы, лейтесь с веток,
Шире, выше свет лучин!
Вон учителя бегут толпой,
С обезумелыми телами
И с тоскою на лицах тупой,
Бурно плещимы жара лозами.
Сюда, сюда несите книги,
Слагайте радостный костер.
Они — свирепые вериги,
Тела терзавшие сестер.
Вон, златовея медным шлемом,
Пожарных мчится гордый стан.
Девы, гинем мы
И раним раной древних ран.
Сюда, училицы младые,
В союз с священными огнями,
Чтоб струи хлябей золотые
От нас чужие не отняли.
Слагайте черных трупов прелесть,
В глазницах черный круглый череп,
И сгнившую учебночелюсть,
И образцы черев,
И мяс зеленых древлемерзость,
И давних трупов навину[5].
В этом во всем была давно когда-то дерзость,
Когда пахали новину.
Челпанов, Чиж, Ключевский,
Каутский, Бебель, Габричевский,
Зернов, Пассек — все горите!
Огней словами — говорите!
И огнеоко любири
Приносят древние свирели…
При воплях: «жизни сок бери!»
Костры багряны догорели…

Я смеярышня смехочеств
Смехистелинно беру
Нераскаянных хохочеств
Кинь злооку — губирю
Пусть гопочичь, пусть хохотчичь
Гопо гоп гопопей
Словом дивных застрекочет
Нас сердцами закипей
В этих глазках ведь глазищем
Ты мотри, мотри за горкой
Подымается луна!
У смешливого Егорки
Есть звенящие звена.
Милари зовут так сладко
Потужить за лесом совкой
Ай! Ах на той горке
Есть цветочек куманка заманка.

Я нахожу, что очаровательная погода,
И я прошу милую ручку
Изящно переставить ударение,
Чтобы было так: смерть с кузовком идет по года.
Вон там на дорожке белый встал и стоитвиденнега!
Вечер ли? Дерево ль? Прихоть моя?
Ах, позвольте мне это слово в виде неги!
К нему я подхожу с шагом изящным и отменным.
И, кланяясь, зову: если вы не отрицаете значения любви чар,
То я зову вас на вечер.
Там будут барышни и панны,
А стаканы в руках будут пенны.
Ловя руками тучку,
Ветер получает удар ея, и не я,
А согласно махнувшие в глазах светляки
Мне говорят, что сношенья с загробным миром легки.

Лис —
Точки
После
Точки
Строчек
Лис
— Точки.

Земля дай исцелую твою лысеющую голову
Лохмотьями губ моих в пятнах чужих позолот
Дымом волос над пожарами глаз из олова
Дай обовью я впалые груди болот
Ты нас двое ораненных загнанных ланями
Вздыбилось ржанье оседланных смертью коней
Дым из-за дома догонит нас длинными дланями
Мутью озлобив глаза догнивающих в ливнях огней
Сестра в богадельнях идущих веков
Может быть, мать мне сыщется
Бросил я ей окровавленный песнями рог
Квакая, скачет по полю канава зеленая сыщица
Нас заневолить веревками грязных дорог.

Девушка пугливо куталась в болото,
Ширились зловеще лягушечьи мотивы,
В рельсах колебался рыжеватый кто-то,
И укорно в буклях проходили локомотивы.
В облачные пары сквозь солнечный угар
Врезалось бешенство ветряной мазурки,
И вот я — озноенный июльский тротуар —
А женщина поцелуи кидает как окурки
Бросьте города глупые люди
Идите голые лить на солнцепеке
Пьяные вина в меха-груди
Дождь поцелуи в угли-щеки

Ле —
Зем
Зем —
Ле
Выколоть бельма пустынь
На губах каналов дредноутов улыбки поймать.
Стынь злоба
На костер разожженных созвездий взвесть
Не позволю мою одичавшую дряхлую мать.
    Дорога
    Рог
    Ада
Пьяни грузовозов храпы!
Дымящиеся ноздри вулканов хмелем расширь
Перья линяющих бросим любимым на шляпы,
Будем хвосты на боа обрубать у комет ковыляющих в ширь

По эхам города проносят шумы
На топоте подошв и на громах колес,
А люди и лошади это только грумы,
Следящие линии убегающих кос.
Проносят девоньки крохотные шумики.
Ящики гула пронесет грузовоз.
Рысак прошуршит в сетчатой тунике.
Трамвай расплещет перекаты гроз.
Все на площадь сквозь туннели пассажей
Плывут каналами перекрещенных дум,
Где мордой перекошенный размалеванный сажей
На царство базаров коронован — шум

По мостовой моей души
    Изъезженной
Шаги помешанных
Вьют жестких фраз пяты.
Где
Города
Повешены
И в петле облака застыли башен кривые
    Выи
Иду один рыдать, что перекрестком
Распяты
Городо —
    вые.

Морей неведомых далеким пляжем
Идет луна
    Жена моя.
Моя любовница рыжеволосая
    За экипажем
Крикливо тянется толпа созвездий
    Пестрополосая
Венчается автомобильным гаражем,
Целуется газетными киосками,
А шлейфа млечный путь моргающим пажем
Украшен мишурными блестками.
    А я
Нес-же палимому бровей коромысло
Из глаз колодцев студеные ведра.
В шелках озерных ведь ты же висла
Янтарной скрипкой пели бедра?
    В кра-я
Где злоба крыш не кинешь блесткой лесни
В бульварах я тону тоской песков овеян
Ведь это ж дочь твоя моя же песня
В чулке ажурном
    У кофеен!

У меня есть мама на васильковых обоях
А я гуляю в пестрых павах
Вихрастые ромашки шагом
Меряя мучу
Заиграет вечер на гобоях ржавых
Подхожу к окошку веря я
Что увижу опять севшую
    На дом тучу
А у мамы больной пробегают народа шорохи
От кровати до угла пустого
Мама знает это мысли сумасшедшей ворохи
Вылезают из-за крыш завода Шустова.
И когда мой лоб, венчанный шляпой фетровой
Окровавит гаснущая рама,
Я скажу раздвинув басом ветра вой
    Мама
Если станет жалко мне вазы
    Вашей муки
сбитой каблуками облачного танца
Кто же наласкает золотые руки
    Вывеской из заломанные
У витрин Аванцо.