Андре Бретон - Магнитные поля
Никто не хотел постучать в дверь № 18.
На губы странника опускается покойная улыбка гробовщика. Он смотрит вокруг – медленным обводящим взглядом скрупулёзного судебного исполнителя. Однако он не замечает ничего, кроме зеркала на шкафу, занимавшего единственный тёмный угол в комнате. Оно было сплошь в бесцветных дырах. Целую ночь он не в силах оторваться от этого зеркала, оно укрепляет его самые горькие мысли. В его голове поселились мускулистые насекомые, пролетавшие зараз через все меандры мозговых полушарий. Симпатичные уксусные кузнечики. Он ищет тот регулярно исчезающий красный цвет. Продолговатый цвет того огня бледнел и превращался в светлую кровь, что, смешиваясь с неизвестной жёлтой кислотой, текла в его венах. Взрыв громкого смеха сотрясает мужчину, стоящего с закрытыми глазами перед зеркалом. Бледность его слишком экстравагантна, и даже жабы завопили бы от страха при виде лица белее воздуха.
Он ушёл до зари, не оставив адреса. Только тень могла бы вам поведать о его невероятной радости. Итак, он сидел на скамье и смотрел на стену. Он не переставал смеяться, и мы слушали, как он произносит: «Распятые месяцы утраченных детских лет, я отдал вам всю мою кровь, пришло время отпустить меня на свободу. Вы научили меня подавлять мои самые изысканные коварства, я выл от желания и должен был идти по следу, не замечая испарений гигантских агломераций. Вы подыскали разумный наркотик против всех моих терпких ненавистей. Мне давно приглянулся револьвер из лавки оружейника. Теперь же всё кончилось. Ваша трусость мне известна, я видел пространства туманные и одинокие. Я уехал навсегда с двумя друзьями, что не покинут меня никогда: это две мои руки, они сильнее света. Я видел все гавани ожидания, все пейзажи страстей. Я различаю пламенные крики насекомых, пыльные полёты перелётных птиц и уверенные прыжки диких зверей. Я распродал преступления и слезы, лишённые запаха, я с гордостью брал взятки, и жажду ещё. Никто не может рассказать мне о новом сокровище. Бриллианты Индии, самородки Калифорнии больше не интересуют меня, я перевидал на своём веку слишком много идиотов. Пустыни кажутся мне слишком вычурными, теперь я избегаю оазисов. Царство надушенных холмов доступно для любого кошелька, я превосходно знаю эти пляжи, лишённые тропической растительности».
Он встал и зашагал по набережной. Он входит в самое освещённое кафе, в его пальцах догорает сигарета. Бывший судовладелец пьёт маленькими глотками. А там его сын, он рассказывает, как жил в последние месяцы. Из-за искусственных кустов его подстерегают глаза мальчишек. Лихорадочная тоска.
В бакалейной лавке по соседству полно народу. Поздороваемся на ходу с их одинаковыми улыбками. Банка наилучших омаров для них – ничто, химические вина не пьянят их. Расчёт дополнительной корреспонденции и встречи многотиражных публикаций – величественный шарм городов. Известно, что в отдельных знаменитых переулках животные без имени спят без тревог.
Полицейский VI округа замечает мужчину, который выходит из кафе и пускается наутёк. Из его кармана выпала записная книжка, а сам он уже скрылся из виду. При свете высокого фонаря можно прочитать несколько строк, написанных карандашом:
Только смертных устрашает красный цвет сумерек. Я выбираю жестокость.
Анатомические мануфактуры и дешёвые квартиры разрушат самые высокие города.
Я наблюдал через стёкла иллюминаторов всё те же лица: то были сбежавшие волны.
В моей груди нежный вихрь лихорадки; это похоже на шум далёких городов около одиннадцати часов ночи.
Мужчина бежит, едва переводя дух. Он останавливается только на площади. Он герой великих экспедиций, ему чуждо всякое благоразумие. Но крики новорожденного заставляют его постигнуть значительность этой минуты. Он звонит в маленькую дверь, и вскоре открывается окно, на которое он не отрываясь смотрел. Он что-то говорит и напрасно ждёт ответа. На площади никого. Он узнаёт своего друга, и воспоминания оглушают его. Искусственные кометы, фальшивые извержения, гадание по снам, тёмные шарлатанства. Он посвящён в отблески символов и чудовищные заклинания. Постоянный и изнурительный пот ничуть не ужаснее, чем мгновенное и резкое видение рукотворных воздушных шаров. Наверное, пустота не столь оглушительна, как эти акробатические танцы. Мимо проносились слова: то был тайный полёт косяком; а ему ничего не остаётся, как шагать без цели; лечебницы для душевнобольных переполнены фрагментами снов, что водят людей перед несуществующими стенами. Офтальмия бесплодных юностей. Слова падали вниз и увлекали за собой все наши порывы.
Однако ветер широко раскрыл двери, и они поспешили в глиняную ночь. Они зрили по ту сторону туманов. Облизывая облака, поднимался и оседал язык пламени.
Путешественник бежал много ночей подряд. Впереди носились вихрем его мысли-бродяги. Даже насекомые, от которых волосы сходят с ума, не так навязчивы, как эти регулярные кружения.
Хроническое поражение нервных волокон, постоянство марающих угрызений совести, сокрушающий замысел осознанных одиночеств. Шли разговоры о сентиментальных развлечениях, тюремных грузах. Глаза привыкают к строгому свету на лужайке каменистого ельника во вновь найденных подземельях. Смены затерявшихся теней и превосходно отделанный муар морских небес перестали существовать для путешественника, которого уже ничто не могло устрашить: нежно-энергичные элементы; животные, обожествляемые жестокостью; рыбы-луны океанских глубин; жабы, играющие с пустыми жидкостями; птицы, убаюканные криками.
Лужайки морских лесов и знаменитые порты надушены сверх меры. Песчаный ров, дорога без колеи – приют для великих мыслей.
Барьеры
«Господа, не забывайте – вы здесь не хозяева. Соблюдайте приличия. Примите наилучшие пожелания.
– А я предпочитаю те красивые магазинчики, в которых кассирша словно королева. Глазам своим не веришь. Но если вам будет угодно, переходите на противоположный тротуар, так мы вас меньше стесним.
– Верность принципам предполагает наличие прекраснейшей души, каковая у нас отсутствует. Она возникает только в присутствии полицейских.
– Разве вы позабыли, что полиция сохраняет нейтралитет и что она не имеет никакого права арестовывать солнце?
– Нет, благодарю, я знаю, который час. А вы давно сидите в этой клетке? Единственное, что мне нужно, это адрес вашего портного.
– Добрый совет: идите на авеню дю Буа и подайте скромную монету в десять су одному из обитателей тех зданий, отличающихся искони дурным вкусом, что будоражит все наши чувства.
– Потом мы добьёмся отставки умерших генералов и снова дадим им сражения, проигранные ими. В противном случае мы должны будем опровергнуть самые справедливые решения, и Дворец правосудия окажется подмочен.
– Я в этом не очень уверен в отличие от вас. Мой любимый уличный фонарь поведал мне, что генералы и монахини умеют ценить утрату даже самых ничтожных грёз.
– С одной стороны вашего голоса довольно хорошая погода, но я уверяю вас, что нам следует остерегаться той дистанции, о которой я говорил.
– Дистанция, что за важность! Помню, как я совершил целое путешествие у ног капитана и того красивого негра, что улыбался нам у дверей учреждения. В той стране был ещё ребёнок, которого оплакивала ваша подруга; мы последовали за ним. Его ладони изгрыз неизвестный мне паразит.
– Это ещё один зачинщик беспорядка. Мемуарная литература переполнена этими тёмными страдальцами, что явились из древних цивилизаций; они тайком подсматривают друг за другом в водах, которые сами же предусмотрительно замутили.
– Реки – не зеркала, за последние десять лет мы достигли значительно большего. Я могу разбить камнем все зеркала в нашем городе, и насекомые, что мельче младенческих криков, сладострастно вгрызаются в фундаменты небоскребов.
– Однако, несомненно, это ещё не самые главные ограбления. Вы ошибаетесь, думая, что наши голоса служат заполнению значащих пространств. Мы ведь сами родились не так давно.
– Увы! Один друг семьи подарил мне медузу и, для того чтобы это уважаемое животное не знало голода, зелёный ликёр, содержащий медную воду. Беспозвоночное угасло в мгновение ока, а когда через два дня после её смерти мы почистили бокал, то, к великой радости, обнаружили ракушку розовато-лилового цвета, называемую халцедоном.
– Это мы уже видели. Мне самому есть что рассказать об украшении, образовавшемся после визита Президента Республики. Из связки ключей, которую он положил под стакан, появился на свет официальный маятник, отмеривающий часы реставраций.
– В тот день мы видели тучных женщин, чьи шляпы с перьями дарили нам радость. Приглашённые бросали в окно пироги, а цель праздника все попросту позабыли.
