Дмитрий Кленовский - Полное собрание стихотворений

Есть роковая дрожь. Не тела, а души,
Неизъяснимое и страшное мгновенье!
В обычном шуме дня или в ночной тиши
Оно приходит вдруг - и нету исцеленья.

Ты обречен. Ты мертв. Еще ты будешь петь,
Любить и трепетать, но это все пустое.
Вчера ты был один, теперь вас стало двое.
Ты человек и труп. Ты жизнь еще и смерть.

Не сосчитать, не взвесить, не измерить,
Пропавшее не отыскать звено…
И счастлив тот, кто может просто верить,
Не мудрствуя лукаво и темно.

Дана простая заповедь Господня:
Любить других, как самого себя.
И, может быть, кратчайший путь сегодня -
Прожить свой век, не зная, но любя.

И, может быть, придет к Последней Двери
Тот, кто любил, куда быстрей, чем тот,
Кто сосчитал, и взвесил, и измерил,
Но сохранил в душе покой и лед.

Не торопись! Быть может, просто надо,
Не выбирая дальнего пути,
Открыть калитку своего же сада,
Чтоб до всего дойти и все найти.

Еще страдать мы не умеем,
Боимся есть земную соль,
И, получив в подарок боль,
Не знаем, что нам делать с нею.

В сосуде скрытого вина
Боимся мы изведать сладость,
И разрушительная радость
Нам соблазнительна одна.

А созидающих обид
И благотворных испытаний,
Не доверяя им, заране
Наш ум испуганный бежит.

А между тем, как много сот
Таит гудящий гневом улей,
И тучи молнии метнули
С каких прозрачнейших высот!

Не укрывайся же от бури,
Не бойся пасеки своей
И через них себе пробей
Дорогу к меду и лазури!

Работай только на вечность -
Над камнем и над стихом.
Заманчивая беспечность
Всегда отомстит потом!

И пусть твоя вечность станет,
Как молния, коротка:
Рассыпется в прах твой камень,
Истлеет твоя строка…

Но что хорошо построишь,
И миг проживет, как век.
Довольно, что до него лишь
Дотронулся человек.

Твой камень ему был домом,
Причастьем - твоя строка.
Не зная того, ведом он
Тобою издалека.

И в вечность возьмет с собою
Для новых и слов и дел
Тот дом, что ты здесь построил,
И песню, что здесь пропел.
1950

Валялось тело. Уже не дыша.
Скорчившись беспомощно и убого.
Тело было трупом. А его душа
На своей звезде говорила с Богом.

Враги вытирали окровавленные ножи,
Друзья, закрывая лицо, рыдали.
А того, что убитый не мертв, а жив -
Ни те, ни другие не понимали.

И это хорошо. Нам смерть нужна,
Как нужна зерну, чтобы стать злаком.
И скорбь нужна, - как дождь для зерна.
И если бы человек это только знал -
Никто бы не убивал и никто не плакал.

Усталостью первой уже тяжелеет природа:
Цветы догорают, тускнеет и никнет трава,
Умолкшие реки несут равнодушные воды,
И тронута пеплом остывших небес синева.

Но не был напрасен торжественный путь к умиранью:
Колосья сухие о хлебе тугом шелестят,
На ветке поблекшей плоды наливаются тканью,
И, кроясь загаром, вино бережет виноград.

…И нас уже тоже сковала земная усталость…
Беднее становятся мысли, скупее - дела…
И вот уже сердце томит безнадежная жалость
К единственной жизни, что так ни к чему отцвела.

О, если бы стать виноградником, рощею, нивой,
И к осени горькой, к зиме равнодушной придти
Тяжелою гроздью, зерном, ароматною сливой,
Кому-то глоток подарить и ломоть принести!

Но нет! Нам одни лишь овраги, холмы, перелески, -
Задворки забвенья, где молча наш путь изнемог…
А небо скудеет, и ветер, холодный и резкий,
Нас жесткой метлою с чужих выметает дорог. 

Нет, конечно, это не пророчество,
Это лишь подслушанная весть,
Та, что боль земного одиночества
Помогает легче перенесть.

Ангелы ко мне не наклонялися
И созвездия меня не жгли.
Как и всем, мне зори улыбалися,
Пели ветры и поля цвели.

Но из этой каждодневной малости,
Этой скудной милостыни я
Сделал песню - пригорошню радости -
Песню о бессмертьи бытия.

Хорошо в моей вечерней комнате.
Всем, когда открою дверь мою,
И, быть может, обо мне вы вспомните
В мною вам подсказанном краю.

Тяжело, конечно, здесь и горько,
Ничего не удержать в руке…
И одно освобождает только -
Холодящий иней на виске.
Вот уйду и звездному глаголу
Научусь (в который раз!) опять,
Чтобы все, что было здесь тяжелым,
Самым легким именем назвать.

Тот день? Он мне давно не нужен.
Он просто стал каким-то днем,
Затерянным средь многих дюжин,
И скучно вспоминать о нем.

А между тем, в какой-то связи
С вмешательством недобрых сил,
Подобно медленной заразе
Он все другие иссушил.

Я это чувствую, когда я,
И неохотно, и с трудом,
Бессонной ночью вспоминаю
Тот город, улицу и дом.

Там совершилось преступленье:
Тот легкий и веселый грех,
В котором только искаженье
Нездешних, неземных утех.

И с той поры в любой улыбке,
В любом прикосновенье губ
Мертвящий привкус той ошибки
Я не заметить не могу.
1956

Я с давних пор в моих мечтах
Желанье это сохранил:
Чтоб на моих похоронах
Хотя б один ребенок был.

Чтоб он глядел по сторонам,
Обрядом строгим не смущен.
И то, что огорченье нам,
Как некий праздник принял он.

И этим бы, один из всех,
В прощание со мной принес
Улыбку, радость - даже смех! -
И никаких ненужных слез.
1956

Среди всего, чего не надо
Перечислять (не перечтешь!),
Был оснеженным Летним Садом
Наш Город Северный хорош.

Там, за оградою ажурной,
Легка, по-девичьи стройна,
Встречала мраморная урна,
…Стоит ли и сейчас она?

А сад? Его сожгли, конечно.
В те безысходные года,
А от ограды (мнилось - вечной!)
Наверно, нету и следа.

И все же, все же верить надо
В освобождающую ложь:
В то, что давно сожженным садом,
Давно разрушенной оградой
И урной, той, что не найдешь,
По-прежнему и всем в усладу
Наш Город Северный хорош.

Три часа на ближней церкви пробило.
Ночь, конечно, комната, кровать.
Почему я никогда не пробовал
В ночь такую ангела позвать?

Но позвать не плача и не сетуя,
Не томясь, как до сих пор я звал
(Может быть, он именно поэтому
Никогда мне и не отвечал!),

А позвать спокойно, тихо, бережно,
Зная, что ему ведь не легко
Уверять людей, что он всамделишный
И что он совсем недалеко.

И всех тех, что жаждут утешения,
Утешать, кривя душой, хотя
Их судьба давно уже решением
Мечена, хотят иль не хотят.

Ангел мой, со мною будь иначе ты,
Говори со мною напрямик,
Назови все то, что мне назначено,
Не жалей, как ты жалеть привык!

Подойдет ли он ко мне? Завяжется ль
С детством развязавшаяся нить?
Как мне знать! Но почему-то кажется,
Что вот так с ним надо говорить.