Борис Бухштаб - Поэты 1840–1850-х годов

Есть дни: душа как будто в сон печальный,
Болезненно томясь, погружена;
Нет слез у ней о прошлой жизни дальной,
О будущем не думает она,

И нет забот тревоги настоящей,
И незаметно жизнь вокруг идет,
И всё равно, лазурью ли блестящей
Иль тучами одет небесный свод.

Все чувства спят… Как имя дать недугу?
А он тяжел!.. Болезнь, безумье, лень?
Когда мы ночь встречаем как подругу
И как врага прогнать стремимся день…

И сердце спит. Порой воспоминанье,
Боль новая — движенье даст ему;
И чувство есть, чтоб высказать страданье,
И слово есть, — и вдруг вопрос: к чему?..

А если дух коварный песнопенья
Ту вырвет мысль и в слово облечет, —
Всё ж этих слов, опомнясь от забвенья,
Душа тогда своими не зовет.

Затем, что в ней есть луч небес высоких,
И гордость есть, и жалобы земной
Она не любит… Мутного потока
Не любит ключ с серебряной струей!

Бал детский; дети все так милы; их наряд
Так свеж, в глазах отцов и матерей летят
            Они под радостные звуки;
Но мне не смотрится: когда сияет бал,
Кто от веселия хоть мига не отдал
            На долю безотвязной скуки?

Мне стало глупо жаль танцующих детей.
Средь этой тесноты, средь шума злых речей,
            Тщеславья, что к нам льнет невольно,
Похвал неискренних и глупого суда,
Где зависть ранняя и ранняя вражда
            Растут и спеют так привольно, —

Мне стало душно вдруг и тяжело за них.
О, дайте рощу им, рой бабочек златых,
            Луг пестрый с мягкой муравою!
Наряд их ста́реет, неловок им, нейдет!
Но что я говорю? Сам крошечный народ
            Не засмеется ль надо мною?

С чего мне вздумалось жалеть о них? Они
Так полно счастливы, как будто ночи, дни
            Об этом только и мечтали;
Так смело счастливы, что не один наряд,
Но всё: движенье, речь, улыбку, смех и взгляд —
            Заране будто изучали.

О боже! детский страх — и тот в них изучен!
Вот, вот с лукавою улыбкой опущен
            Тот взор младенческий, невинный,
Где ангел мог читать связь неба и земли!
Уста раскрылися отысканной в пыли
            Насмешкой дерзкой, злостью длинной…

Зачем же это так, за что же? Неужели
Святого на земле одна лишь колыбель,
            Где света звонкие оковы
Еще не подняты, где не пора острить,
Где чуть рожденный слух не может различить
            Еще галопа от редовы?..

А вы, о матери, ужели вам не жаль,
Что пресыщение, усталость и печаль,
            Успехов, неудач тревоги
Свой бледный след кладут на лицах молодых,
Что почки пышных роз, пух яблок наливных
            Затоптаны в грязи дороги?

И вы так веселы!.. А в будущем что вы
Для них готовите? Страсть сплетен, страх молвы,
            Холодность, скуку, отупленье,
Заботу вечную о вычурах смешных.
Способность не щадить ни ближних, ни родных —
            Из мести иль для развлечения…

Им дружба не простит их ложного стыда.
Их ручки белые не тронут никогда
            Язв наших страшных и глубоких…
О, безобразие их жалость отпугнет!..
Труд гения и вопль поэта не вольет
            Румянца жаркого им в щеки!

Кто сложит голову на слабую их грудь?
Кому осветят жизнь и сгладят скорбный путь
            Они, живущие в кадрили?
Среди хлопот пустых, безделок и затей
Они пройдут свой век, — ничтожны для детей,
            Как сами матери их были…

Среди борьбы и разрушенья,
Жрецы покинутых богов,
Еще твердим мы откровенья,
Уже не веря силе слов.
Тот свет, что истиной мы звали,
Враждебной тьмы прогнать не мог.
Мы усомнились в нем и пали
В смятеньи в прах на наш порог.
И слыша клики ликованья
Над потрясенною землей,
Мы вопрошаем: иль мечтанья
Всё то, что скошено грозой?..
Мы заблуждалися, мы люди:
Но благо ль то, что свершено?
Тому ли мы взывали: буди!
Что в этом мире быть должно?
Но вопль врагов глухой, неясный
Их торжеством не заглушен
И говорит: спор не напрасный,
Мужайтесь! — он не разрешен!..

Три слова! Что нам в них?
Довольно, в самом деле, Себя обманывать и говорить о том,
Что невозможно здесь, чего ни в колыбели,
            Ни в гробе не найдем.

Мы братья!.. Отчего ж так разны наши нужды?
Зачем мы уступать не можем, не хотим?
Зачем страдания других нам скучны, чужды,
            А счастье нужно нам самим?

Мы равны!.. Отчего ж не размышляет сила?
Зачем не признан труд и подкуп верх берет?
Самосознанье где? Что гордость в нас убило?
            Зачем нас сильный смело гнет?

Свободны мы!.. Но где ж прямое пониманье
Священных наших прав, и где любовь к правам?
В протесте мысли нет, отваги нет <в восстаньи>,
            И благо не по силам нам.

Свобода, равенство и братство!.. Звуки, звуки!
И без значения. К чему их повторять?
Мир утомлен — на труд он не поднимет руки —
            В оковы их легко поднять…

Так что ж ему в словах?.. Ты прав, народ безумный!
Ты первый произнес — и первый их изгнал.
Так проклинай же их, осмеивай их шумно
            И торжествуй, что снова пал.

Но помни: на тебе лежит ответ. Ты дело
Затеял страшное: примером быть людей.
Ты истину открыл и сам отрекся смело
            От истины своей.

Народ! твои дела других в соблазн вводили.
Все за тобою шли и все словам твоим
Отрадно верили… О, лучше б их забыли,
            Чем посмеялись им!..

Не могу я приняться за дело;
Меня тусклое манит окно.
Всё смотрела б я, долго б смотрела.
В небе вместе светло и темно.
Из-за облака месяц всплывает,
В обнаженных ветвях ветр шумит.
Что-то сердце и жмет и ласкает,
Кто-то тихо душе говорит;
Вспоминается прошлое, слабо
Настоящее борется в ней…
И всю душу сейчас отдала бы
Этой ночи и шуму ветвей…

Свой разум искусив не раз
И сердце вопросив с участьем,
Мы знаем — всё прошло для нас
И даже не к лицу нам счастье.

Мы знаем, что напрасно ждем;
Одно прошло, пройдет другое,
И — хоть с печалью — сознаем
Благоразумие покоя.

Мы знаем, путь наш недалек,
Не всё душа мечты ласкает…
Так иногда дитя в песок
Цветы завялые сажает.

Солнце сегодня за тучею черной такой закатилося.
Страшно! Проглянет ли завтра оно?
Полно, дитя мое милое! Что ты к окну приютилося?
            Холодно, скучно, темно…

Глазки устанут смотреть. Все деревья, как тени нестройные,
Смяты от бурь и осенних дождей;
Ветер их клонит; поляна пуста; как душа беспокойная,
            Ветер гуляет по ней.

Полно, не слушай, что шепчет он; пусть он тоскует и плачется —
Он свою старую песню поет.
Только полоской багряной восток вдалеке обозначится —
            Ветер, быть может, уснет.

Любит он сказкой печальной и песнью своею раздольною
Милых детей и манить и пугать…
Полно, не слушай, дитя мое, тайной тоскою невольною
            Будешь во сне тосковать.

Вздох ли предсмертный пронесся иль слезы с ресницы скатилися —
Всё он сбирал на чужой стороне,
Всё перескажет. Не слушай, мой ангел, чтоб не приснилися
            Слезы чужие во сне…