Нил Гейман - Осторожно, триггеры (сборник)
– Мне нужно о чем-то заботиться, – объяснил Герцог, – о чем-то волноваться. Я хочу снова ценить жизнь. Хочу пробудиться.
Жук заскрипел и зачирикал у него на плече. Мудрость десяти тысяч миров была открыта ему, но когда господин изволит пребывать в таком настроении, что тут посоветуешь? Вот он ничего и не сказал. Зато он поделился затруднением со своими предшественниками, с прежними жуками-секретарями, писцами и скарабеями, спящими ныне в драгоценных шкатулках в сотне сотен миров, и скарабеи озабоченно засовещались между собой. К счастью, в великой беспредельности времени даже такое уже случалось раньше, а значит, был и способ справиться с проблемой.
Давно забытый протокол родом из самого утра вселенной был запущен в действие.
Герцог как раз отправлял последний обряд Дня Странных Цветов – без малейшего выражения на тонком белом лице; человек, видящий мир как он есть и не ставящий увиденное ни во что, – когда крошечное крылатое создание выпорхнуло вдруг из цветка, где пряталось до сих пор.
– Ваша милость, – прошептало оно, – моя госпожа нуждается в вас. Умоляю! Вы – наша единственная надежда!
– Твоя госпожа?
– Это существо из Запределья, – прострекотал жук у него на плече. – Из тех мест, где не признают герцогского владычества; из краев, простирающихся между жизнью и смертью, между бытием и небытием. Должно быть, она пряталась в привезенной из-за границ орхидее. Эти слова – ловушка или западня. Я немедленно уничтожу ее!
– Нет, – приказал Герцог. – Оставь-ка ее в покое.
И он сделал нечто невиданное, чего не случалось долгие годы – погладил жука по спинке своим тонким белым пальцем. Зеленые глаза насекомого потемнели, стрекот затих, и жук погрузился в молчание.
Герцог взял крошечное создание в ладони и двинулся к себе в покои, а она рассказывала ему о своей благородной и мудрой госпоже-Королеве и о великанах – каждый краше другого, огромней, опасней и чудовищнее! – державших ее у себя в плену.
Она говорила, а Герцог вспоминал, как когда-то давным-давно некий парень со звезд явился в мир искать счастья и судьбы (ибо в те далекие дни и сча́стья, и су́дьбы кругом так и кишели – бери – не хочу!). И память открыла ему, что юность совсем не так далеко, как казалось.
Жук-секретарь безмолвно сидел у него на плече.
– Почему она послала тебя ко мне? – спросил он было малютку.
Однако задачу свою она уже выполнила, говорить больше не стала и в мгновение ока исчезла – быстро и навсегда, как гаснут звезды по герцогскому приказу.
Достигнув своих покоев, Герцог поместил дезактивированного жука в шкатулочку возле ложа. Затем он приказал слугам подать ему длинный черный футляр и ушел в кабинет. Он открыл его сам и одним касанием пробудил к жизни главного своего советника. Тот встряхнулся и заполз ему на плечи, обвившись вкруг них в обличье аспида, и воткнул змеиный свой хвост в невральную розетку у основания герцогской шеи.
Герцог поведал змею о том, что намеревался сделать.
– Это не очень-то мудро, – потратив всего пару мгновений на изучение прецедентов, сообщил главный советник (пользовавшийся разумом и воспоминаниями всех предыдущих советников).
– Я приключений ищу, а не мудрости, – возразил ему Герцог.
Призрак улыбки расцветил уголки его губ – первой улыбки на памяти слуг, а память у них была долгая.
– Ну, если вас не переубедить, советую взять боевого коня, – сказал на это советник.
И это был добрый совет. Отключив змея, Герцог послал за ключом от конюшни. Тысячи лет не играли на этом ключе – струны его заржавели.
Некогда в конюшне обитало шесть боевых скакунов – по одному для каждого Лорда и Леди Вечера. Они были прекрасны, изумительны, неостановимы, и когда Герцогу, невзирая на все сожаления, пришлось в свое время пресечь деятельность Владык Вечера, он отказался уничтожить этих роскошных коней и взамен поместил их туда, где они не представляли опасности для вселенной.
Итак, Герцог взял ключ и сыграл отверзающее арпеджио. Врата отворились, и чернильно-, гагатово-, угольно-черный красавец вышел наружу с грацией кошки. Он поднял голову и воззрился на мир горделивыми очами.
– Куда мы едем? – спросил боевой конь. – С кем мы будем сражаться?
– Едем мы в Запределье, – отвечал Герцог, – а что до того, с кем мы будем сражаться… будущее откроет нам и это.
– Я отвезу тебя куда пожелаешь, – заверил его дивный скакун. – И убью всякого, кто попытается причинить тебе зло.
Герцог сел ему на спину – и холодный металл был податлив меж бедер его, будто живая плоть, – и послал коня в галоп.
Один прыжок – и они уже мчатся сквозь вспененные струи Подпространства. Вместе кувыркались они через царящее между мирами безумие. Герцог хохотал – благо некому было слушать – и вскачь летел по Подмирью, навеки застыв в Подвременье (неисчислимом мгновениями человеческих жизней).
– Все это слишком похоже на ловушку, – поделился конь, пока место-ниже-галактик испарялось вокруг.
– Да, – отозвался Герцог. – Уверен, что это так.
– Я слыхал об этой Королеве, – продолжал жеребец, – или о ком-то вроде нее. Она обитает между жизнью и смертью и манит героев и воинов, мечтателей и поэтов навстречу судьбе.
– Так и есть, – отвечал Герцог.
– А по возвращении в реальное пространство я ожидаю западни, – предостерег его конь.
– Звучит более чем вероятно, – согласился Герцог.
Однако они уже достигли цели и вынырнули из Подпространства обратно в бытие.
Стражи дворца были прекрасны и свирепы – в точности как посланница и предупреждала. Они ждали его.
– Что ты творишь? – воззвали они, когда гость приблизился на расстояние атаки. – Известно ли тебе, что чужих здесь не жалуют? Останься с нами! Дай нам любить тебя! Мы пожрем тебя нашей любовью!
– Я пришел спасти вашу Королеву, – заявил Герцог.
– Спасти Королеву? – они рассмеялись. – Да она и взглянуть на тебя не успеет, как голова твоя окажется на тарелке! За долгие годы многие приходили сюда спасать ее, и головы их ныне расставлены по всему дворцу на золотых блюдах. Твоя будет самой свежей из них!
Там были мужчины, обликом подобные падшим ангелам, и женщины, походившие на восставших демонов. Там были создания столь прекрасные, что воплотили бы собой венец всех желаний Герцога – будь они людьми. И они приблизились к нему и прижались теснее, кожа к панцирю и плоть к доспеху, и ощутили они его хлад, а он – их пыл.
– Останься с нами, дай нам любить тебя, – шептали они и тянулись к нему острыми когтями и раскрывали жадные пасти.
– Не думаю, что ваша любовь будет достаточно хороша для меня, – отрезал Герцог.
Одна из дам, светлая волосом и с лучезарно синими глазами, напомнила ему кого-то… давным-давно забытого – возлюбленную, покинувшую его жизнь в незапамятные времена. Он отыскал у себя в памяти имя и уже был готов назвать его вслух – вдруг она отзовется? – но черный жеребец взмахнул когтистой лапой, и лазурные очи сомкнулись навек.
О, как быстро скакал этот конь – стремительный, будто барс! – и каждый из стражей по очереди пал, содрогаясь, на землю и стал недвижим.
Герцог стоял перед дворцом Королевы. Он соскользнул с коня на влажную землю.
– Туда я пойду один, – молвил он. – Жди, и когда-нибудь я вернусь.
– В это я совсем не верю, – заметил конь. – Но стану ждать здесь, пока не кончится само время, если так будет нужно. Я все равно боюсь за тебя.
Герцог коснулся губами черной стали конской головы, попрощался и двинулся спасать Королеву. Он вспомнил чудовище, правящее мирами и неспособное умереть, и улыбнулся – он больше им не был. В первый раз со времен ранней юности ему было что терять, и эта мысль возвратила ему молодость. Он шел через залы пустого дворца, и сердце колотилось у него в груди – и Герцог смеялся.
Она ждала его там, где умирают цветы. Она была всем, что умело нарисовать его воображение. Ее платье было простое и белое, скулы – высокие и темные, а волосы – длинные, бесконечно ночного оттенка вороньего крыла.
– Я пришел спасти тебя, – сказал он ей.
– Ты пришел спасти себя, – поправила она.
Голос ее был почти шепот, почти ветерок, сотрясавший мертвые соцветья.
Он склонил голову, хотя она ростом равнялась ему.
– Три вопроса, – прошелестела она. – Ответь на них правильно, и все, чего ты желаешь, станет твоим. Но одно лишь неверное слово, и твоя голова навек упокоится на золотом блюде.
Ее кожа была коричневой, цвета мертвых розовых лепестков, а глаза – как темный янтарь.
– Задавай свои вопросы, – сказал он с уверенностью, которой совсем не чувствовал.
Кончик королевского пальца пробежал у него по щеке. Герцог и вспомнить не мог, когда в последний раз его касались без разрешения.
– Что больше вселенной? – спросила она.
– Подпространство и Подвременье, – быстро ответил Герцог. – Ибо оба они вмещают вселенную, а кроме того, и все, что ею не является. Но я думаю, ты хочешь ответа менее точного, зато более поэтичного. Изволь – это разум, ибо он может объять всю вселенную и вдобавок нарисовать себе вещи, которых не было и нет.
