Елена Федорова - Осень (сборник)
Энтони посмотрел на разрумянившуюся тетушку, подумал:
– Неужели, все мерзавцы выглядят такими же счастливыми после совершенной подлости? Если так, то конец света уже наступил.
Встал, распахнул окно. В комнату ворвался ветер. Его холодное дыхание успокоило Энтони и перепугало Мэрил.
– Закрой немедленно окно, – закричала она. – Мне нельзя дышать осенним воздухом, это…
Она побледнела, закатила глаза, упала в обморок. Беатрис побежала за лекарствами, а Энтони распахнул окно еще сильнее.
– Я выведу тебя на чистую воду, разберусь с твоими фокусами, тетушка Гудини, – пробубнил он, расстегивая воротничок на ее платье.
– Энтони, почему ты не закрыл окно? – воскликнула вбежавшая в комнату Беатрис. – Неужели ты хочешь, чтобы Мэрил простудилась.
Он не двинулся с места. Беатрис сама закрыла окно. Отругала его:
– Как тебе не совестно, ты…
– Погоди, Бет, смотри, что это? – он показал на черный шнурок на шее Мэрил.
– Не знаю, – проговорила она, разглядывая странное украшение. – Думаю, его нужно немедленно снять.
Она попыталась найти застежку или узелок, но оказалось, что шнурок – это цельное упругое кольцо, которое сдавливает шею тети Мэрил, усложняя ее дыхание.
– Это – шагреневая кожа, – проговорила Беатрис, побледнев. – Нам нужно немедленно ее разрезать. Подай мне ножницы.
Энтони открыл шкатулку с тетиным рукодельем, достал ножницы, протянул Беатрис. Она щелкнула ими раз, другой, третий. Но шнурок был слишком прочным. Тогда Энтони взялся за дело. Но и он смог разрезать шнурок только с пятой попытки.
Шнурок лопнул с таким треском, словно разрубили деревянное полено. Мэрил застонала, открыла глаза.
– Что вы такое уронили? – спросила она. – Почему я лежу на полу?
– Ты упала в обморок, – ответила Беатрис, помогая ей подняться. – Думаю, тебе нужно лечь в постель. Пойдем, я провожу тебя.
– Да, Бет, сделай милость, проводи меня, я смертельно устала, – проговорила Мэрил, оперлась на ее руку, пошла к себе, шаркая ногами.
Энтони положил ножницы на место, посмотрел на странный шнурок, поежился. Ему показалось, что из шнурка вытекла какая-то жидкость.
– Надеюсь, мы не лишили тетушку дыхательного аппарата? – проговорил он, заворачивая шнурок в платок. – Завтра покажу его доктору, пусть объяснит, что это такое.
– Тетя приняла лекарство и уснула, – сказала вошедшая в комнату Беатрис. – Что будем делать?
– Пойдем погуляем, – предложил Энтони.
– Да, прогулка нам поможет успокоиться, – сказала она.
– Тебя не смущает дождь? – спросил Энтони.
– Нет. Я люблю гулять в дождь. Ты идешь под зонтом, а капли барабанят, барабанят сверху, словно хотят тебе передать важно сообщение, – ответила Беатрис.
– Они спешат тебе сказать, что жизнь утекает, жизнь утекает, жизнь подходит к концу, – побарабанив пальцами по столу, проговорил Энтони.
– Нет, они говорят по-другому, – Беатрис улыбнулась, постучала пальцами по столу, пропела:
– Надо жить, надо жить и любить, любить, любить…
– Ты – неисправимый оптимист, Бет, – Энтони не смог сдержать улыбку. – Даже на грани света и тьмы ты ставишь любовь на первое место. Почему?
– Сама не знаю, – соврала она. – Может, наша прогулка под дождем поможет найти ответ. Идемте, господин Энтони Эштон.
Они оделись, взяли зонты, пошли в сад.
– Помнишь, какими мы были счастливыми? – спросила Беатрис, когда они остановились под самой старой яблоней. Энтони кивнул. Беатрис сорвала яблоко, протянула ему.
– Хочешь?
– Нет. Я не люблю антоновку. Она очень кислая.
– А мне нравится этот сорт, – сказала Беатрис. – Мне нравится вдыхать этот запах и вспоминать наше детство. Ты хочешь на время вернуться в прошлое, Эн?
– На время, да, – ответил он. – Было бы здорово на время забыть о том, что ты никогда не станешь моей, и…
Энтони порывисто обнял Беатрис, попытался поцеловать ее в губы. Она вырвалась, уронила зонт, побежала прочь.
– Бет, прости, я не нарочно, – крикнул он ей в спину. – Вернись, я больше не буду. Бет… Беатрис…
Дождь усилился. Энтони поднял зонт Беатрис, пошел домой, мысленно ругая себя:
– Ну, что я за болван. Зачем я заставляю ее страдать? Господи, кто поможет мне победить вожделение?
Он вошел в дом, поднялся в свою комнату, посмотрел на себя в зеркало, покачал головой, сказал:
– Ты ужасно выглядишь, Эн. Наверно потому, что ты понимаешь, бороться с собой – нелепейшее занятие. Никому еще не удалось победить все свои недостатки. Никому. Люди только говорят, что сражаются с ними, на самом же деле – это просто слова. Просто пустые слова. Попытка оправдать себя, – отвернулся от зеркала. – Ах, Бет, какая же это пытка знать, что ты принадлежишь другому. И я даже рад, что Мэрии нас отравила. Скоро все наши муки закончатся.
Он решил попросить у Беатрис прощения, подошел к ее двери, постучал. Она не отозвалась. Он стукнул еще раз, сказал:
– Прости, Бет. Прости и спи спокойно. Я буду хорошим мальчиком. Таким, каким ты желаешь меня видеть.
Ушел, нарочно громко топая. Закрылся в своей комнате, налил полный бокал вина, выпил залпом, улегся в кровать и моментально заснул…
Убежав от Энтони, Беатрис не пошла домой. Она бы не смогла находиться в четырех стенах после ужасной выходки кузена. Ей нужно было побродить под дождем. Нужно было вымокнуть до нитки, чтобы смыть с себя весь этот позор, которому подверг ее Энтони.
В какой-то миг Беатрис поняла, что сердится больше на себя, чем на него. Она затеяла разговор о прошлом, потому что ей самой хотелось поцеловать Энтони. И это было ужаснее всего. Поэтому она сейчас смывает свой позор, просит прощения за свое грехопадение и не знает, достойна ли она прощения. Потому что к мыслям об Энтони еще примешиваются мысли об учителе, к которому она испытывает нежную привязанность. Этот молодой человек – ее тайная страсть, которую она тщательно скрывает.
Учитель – застенчивый юноша, с хорошими манерами и совершенно обыкновенной внешностью. Он не из тех красавцев, по которым сходят с ума. Но он настолько обаятелен и добр, что не влюбиться в него невозможно.
Беатрис попала в поле его обаяния. Они подолгу сидели за чаем, беседуя на разные темы. Но главной темой их бесед, конечно же, был сын Беатрис Алан. Учитель восхищался мальчиком, хвалил его, давал дельные советы. Беатрис слушала его и улыбалась. И он и она прекрасно знали, что ни один из советов выполнен не будет. Просто им нравилось сидеть вместе, пить чай и говорить о чем-то отвлеченном.
– Вдруг, он догадался о моих чувствах? – запоздало подумала Беатрис. Краска стыда залила ее щеки. – Хорошо, что все это в прошлом. У нашей истории нет продолжения. Господи, прости меня. Прости, если Ты можешь простить такую порочную женщину, как я.
Беатрис остановилась, подняла голову. Дождевые капли больно ударили ее по щекам. Она улыбнулась.
– Так тебе и надо. Так и надо…
Когда Беатрис вернулась, прислуга долго ворчала, что ей приходится открывать дверь тогда, когда все в доме должны спать. Беатрис рассердилась.
– Вы на то и поставлены здесь, чтобы прислуживать нам, а не указывать, что и когда мы должны делать, – сказала она резко. – Высушите мое пальто.
Служанка что-то пробурчала. Беатрис оставила без внимания ее слова. Негативных эмоций на сегодня было достаточно.
Она пошла к себе, приняла горячую ванну, легла в постель, но заснуть не смогла. Так и пролежала до утра с открытыми глазами.
Эта бессонная ночь заставила Беатрис принять неожиданное решение…
За завтраком Энтони был сдержанным, почти не смотрел на Беатрис. Она первой нарушила молчание.
– Знаешь, Энтони, что нам нужно? – он покачал головой. – Нам нужно быть детьми. Помнишь, какими мы были беззаботными, когда гостили в этом доме? Как мы веселились, когда тетушка показывала нам фокусы, рассказывала смешные истории?
– Все изменилось, Бет, – сказал он. – Мы не сможем снова стать детьми. Мы никогда не вернем прошлое.
– Я знаю, знаю, но давай хотя бы попробуем, попытаемся изменить… – она замолчала, увидев, как передернулось лицо Энтони.
– Прошлое доставляет мне боль, – сказал он, пристально глядя на Беатрис. – Неужели ты не почувствовала никаких изменений? Неужели ты не поняла, что все рухнуло в пропасть, когда тетя застала нас на чердаке? Мы тогда целовались, помнишь? – подался вперед, глаза заблестели каким-то болезненным блеском. – Мы целовались так страстно, словно были любовниками. И, если бы Мэрил не пришла, то… – он встал. – Я не могу отделаться от этих воспоминаний. Они не дают мне покоя. Это был мой первый в жизни поцелуй. Я никогда больше не испытывал ничего подобного. Никогда, – посмотрел на растерянную Беатрис. – Ты предлагаешь мне снова стать юнцом. Так? – она кивнула. – Значит ли это, что ты тоже хочешь вернуться в то лето, испытать те же чувства?
– Нет, – прошептала она. – Я думала о другом. Прости. Я не хотела причинять тебе боль.
