Жуакин Машадо де Ассиз - Избранные произведения
Глава CXLVII
СУМАСБРОДНАЯ ЗАТЕЯ
Выработав программу, я дал для публикации коротенькое объявление, в котором говорилось, что, вероятно, в самое ближайшее время начнет выходить оппозиционный орган, возглавляемый доктором Бразом Кубасом. Кинкас Борба, прочитав это объявление, тут же схватил перо и с истинно гуманитическим чувством братства приписал рядом с моим именем такое определение: «Одним из самых известных членов парламента прошлого созыва».
На следующий день ко мне пришел Котрин. Он был явно расстроен, он старался скрыть свою досаду под напускной веселостью. Он увидел мое объявление и в качестве друга и родственника счел своим долгом посоветовать мне отказаться от подобной идеи. Это заблуждение, и заблуждение роковое. Он доказывал мне, что я поставлю себя в весьма затруднительное положение и наверняка закрою себе доступ в парламент. Нынешний состав кабинета не одному ему кажется превосходным, — разумеется, я волен с этим не соглашаться, но кабинет определенно просуществует долго; и чего же я добьюсь, восстановив его против себя? Ему, Котрину, известно, что кое-кто из министров благоволит ко мне, и, если представится случай, вполне возможно… Тут я прервал его, сказав, что я тщательно обдумал свой шаг и отступать не собираюсь. Я предложил ему ознакомиться с программой будущей газеты, но он отказался наотрез, заявив, что не желает иметь ни малейшего касательства к моей сумасбродной затее.
— Это настоящее безумие, — повторял он, — поразмысли обо всем хорошенько — и ты сам в этом убедишься.
Сабина, когда мы вечером увиделись с ней в театре, сказала мне то же самое. Оставив дочь с Котрином в ложе, она увлекла меня в фойе.
— Милый брат, что это вдруг тебе взбрело в голову? — спрашивала она с огорчением. — Зачем тебе без нужды ссориться с правительством, когда ты мог бы…
Я ответил ей, что не намерен клянчить у правительства депутатское кресло и что моя мысль о неизбежном падении нынешнего кабинета не связана с какими-то личными притязаниями, а вытекает из определенной философской формулы; я поклялся Сабине, что, хотя моя газета будет достаточно боевой, я не собираюсь нарушать норм вежливости — наглость мне самому не по вкусу.
Сабина похлопала себя по кончикам пальцев сложенным веером, покачала головой и снова принялась уговаривать меня, прибегая попеременно то к мольбам, то к угрозам, но я не сдавался: нет, нет и нет, — все уже решено.
— Ну, разумеется, ты предпочитаешь следовать советам всяких проходимцев и завистников, — рассердившись, бросила мне в лицо Сабина. — Поступай как знаешь, мы свой долг выполнили. — Она повернулась ко мне спиной и направилась в ложу.
Глава CXLVIII
НЕРАЗРЕШИМАЯ ПРОБЛЕМА
Газета моя вышла. Не прошло и суток, как в других газетах появилось заявление Котрина; вкратце оно сводилось к следующему: хотя он и не принадлежит ни к одной из политических партий, он все же считает необходимым заявить со всей ответственностью, что никакого, ни прямого, ни косвенного, отношения к газете своего шурина, доктора Браза Кубаса, он не имеет и выступает с осуждением идей и политической позиции этой газеты. Нынешний кабинет (как, впрочем, и любой другой, будь он составлен из столь же блестящих государственных умов), несомненно, предназначен для того, чтобы способствовать общественному прогрессу и процветанию.
Я просто не мог поверить своим глазам и даже протер их, прежде чем еще раз перечитал это неожиданное, неуместное и загадочное заявление. Если Котрин не принадлежит ни к одной из партий, то почему его так взволновал столь заурядный факт, как издание газеты? Мало ли людей одобряет или порицает правительство, однако они не делают таких заявлений в печати, да и не обязаны их делать. Я никак не мог понять, что побудило Котрина вмешаться и почему он так настроен против меня. До сих пор наши отношения были искренними и дружелюбными; при всем желании мне не удалось припомнить никаких разногласий, ни тени неудовольствия не возникало между нами после нашего примирения.
Зато память напомнила мне о различных услугах, которые я оказал Котрину; так, например, будучи депутатом, я помог ему получить поставки для судоверфи, — с той поры он занимался ими постоянно и еще недавно сам говорил мне, что по прошествии трех с небольшим лет они могут принести ему до двухсот тысяч рейсов. И даже это не удержало его от публичного осуждения своего родственника. Должно быть, какая-то очень веская причина побудила его решиться на подобный шаг, отплатив мне за все черной неблагодарностью; повторяю, что для меня его поступок оставался неразрешимой загадкой…
Глава CXLIX
ТЕОРИЯ БЛАГОДЕЯНИЯ
Столь неразрешимой, что даже Кинкас Борба не смог в ней разобраться, хотя долго и внимательно изучал заявление Котрина.
— Ну и черт с ним! — отмахнулся он. — Не стоит ломать над этим голову.
Что же до обвинения в неблагодарности, то Кинкас Борба отверг его целиком и полностью: возможно, оно даже и не лишено основания, но с позиций гуманитизма подобное обвинение абсолютно нелепо.
— Ты не можешь отрицать тот факт, что благодетель всегда получает гораздо больше удовольствия от своего благодеяния, нежели облагодетельствованный. Что такое благодеяние? Это акт, с помощью которого удовлетворяется какая-то потребность нуждающегося. Благодеяние оказано, потребность удовлетворена, и организм возвращается в исходное состояние — в состояние удовлетворенного безразличия. Представь себе, что у тебя брюки жмут в поясе; чтобы покончить с этим неудобством, ты расстегиваешь пояс, с облегчением вздыхаешь и даже испытываешь блаженство, но затем организм возвращается к прежнему состоянию безразличия, и разве ты вспоминаешь с благодарностью о своих пальцах, которые принесли тебе облегчение? Когда акт благодеяния завершен, то память о нем, естественно, улетучивается — она ведь не растение, привязанное корнями к земле. Разумеется, надежда на будущие благодеяния помогает облагодетельствованному сохранить воспоминание о благодеяниях прежних, однако явление это, — бесспорно, одно из самых замечательных из числа открытых философией на всех этапах ее существования, — объясняется тем, что наша память хранит воспоминание о прошлой нужде или, если выразиться иначе, нужда продолжается в воспоминаниях, которые воскрешают уже изжитое горе и заставляют человека принять необходимые меры предосторожности. Я отнюдь не утверждаю, что воспоминание об оказанном благодеянии не способно сохраниться само по себе, сопровождаемое более или менее сильным чувством благодарности, но это исключительный случай, не представляющий интереса для философа.
— Но если, — возразил я, — облагодетельствованный забывает о благодеянии, то еще скорее о нем должен забыть благодетель. Однако этого обычно не случается. Можешь ли ты объяснить мне, почему?
— Зачем объяснять то, что и так очевидно, — ответил Кинкас Борба и, помолчав, продолжал: — Ну хорошо, я постараюсь объяснить тебе все это поподробнее. Живучесть воспоминаний о содеянном благодеянии кроется в самой природе благодеяния и связанных с ним чувств. Прежде всего благодетель испытывает радость оттого, что им сделано доброе дело, а также от сознания, что люди способны на добрые дела. Затем у него возникает чувство превосходства над тем, кому оказано благодеяние, чувство, определяемое его положением и материальными возможностями; а подобное чувство, если судить по авторитетным источникам, наиболее сладостно для человеческого организма. Эразм Роттердамский в своей «Похвале глупости», говоря о значении лести в жизни человека, приводит пример с двумя мулами, которые услужливо почесывают друг другу спины. Оценивая по достоинству это наблюдение Эразма, я все же позволю себе развить его мысль и скажу, что ежели бы один из этих мулов мог чесать другому спину с большим усердием, то он, вероятно, испытывал бы при этом особое удовлетворение. Хорошенькая женщина без конца смотрится в зеркало потому, что знает, что она хороша собой, и испытывает чувство превосходства перед другими женщинами, менее красивыми или просто уродливыми. Так и совесть: добрые дела прибавляют ей красоты, и она не любит забывать о них. Угрызения же совести — не что иное, как ее гримаса при виде своего уродства. Помни, что хотя все на свете есть воплощение мировой души, благодеяние и связанные с ним чувства относятся к числу наиболее замечательных ее проявлений.
Глава CL
ВРАЩЕНИЕ ВОКРУГ СВОЕЙ ОСИ И ДВИЖЕНИЕ ПО ОРБИТЕ
Каждое предприятие, чувство, возраст проходит фазы, тождественные фазам жизненного цикла. Первый номер моей газеты наполнил мне душу сиянием новой зари, увенчал меня зеленью надежд, возродил во мне веселье молодости. Через полгода наступила старость, а еще двумя неделями позже — смерть, столь же незаметная, как и смерть доны Пласиды. В тот день, когда моя газета не вышла, я почувствовал себя путником, тяжело переводящим дух после дальней дороги.
