Виктор Гюго - Том 12. Стихотворения

Величие души храните в испытаньях,
И будет благостным ваш день!
Да не коснется вас, прелестное созданье,
Ни безнадежной скорби тень,
Ни горе двух сердец, познавших охлажденье,
Ни холод мертвенный, что веет с темных крыл
Оцепенелого забвенья
На тех, кто голову склонил…

К вам песнь моя летит, вас утешать готова,
Из сердца, полного огня.
Скорбели много вы, — любви поверьте снова,
Любите небо, мир, меня!
Пусть приласкает вас, смягчив души страданье,
Заря — дочь сумрака, любовь — скорбей дитя,
Все, что во мраке льет сиянье,
Улыбкой в дымке слез светя!

Лишь там, где светишь ты и дышишь,
И я живу… Погибну я,
Коль просьб моих ты не услышишь
И оторвешься от меня!

Зачем мне жить печальной тенью
Той радости, ушедшей прочь,
Скорбеть под сумрачною сенью
Небес, что охватила ночь?

Я как живой цветок ограды:
Весна — вся радость у него,
Исчезнешь ты, как луч из сада, —
Кругом все пусто и мертво!

Ловить сиянье глаз любимой —
Вот все, что в жизни я хочу;
Ты упорхнешь… Тоской томимый,
И я из мира улечу

К небесной синеве безбрежной,
Что колыбелью мне была…
Лишь ты своей рукою нежной
Удерживаешь здесь орла.

О, как поникну я в печали,
Когда умолкнет легкий шаг!
Твоя ль уходит жизнь, моя ли —
Увы, я не пойму никак.

В твоей душе я не однажды
Вновь черпал силы в трудный миг;
Так птицу, что припала в жажде,
Поит живительный родник.

Нам открывает жизнь вселенной
Святая, страстная любовь,
Ее лишь пламя неизменно
Мир озаряет вновь и вновь.

Да, без любимой вся природа —
Пустая, скучная тюрьма,
Где горькие влачатся годы,
Где не мила и жизнь сама.

Куда ни взглянешь — все уныло;
Тьма нависает надо мной,
И праздник мрачен, как могила,
И как изгнанье — край родной.

Не будь глуха к моим моленьям
И в скорби не покинь меня,
Но радуй сладкозвучным пеньем
Наш сад, малиновка моя!

Чему обрадуюсь душою,
Что отпугнет мои мечты,
Что делать с жизнью мне самою,
Когда уйдешь отсюда ты?

В сени ветвей, в дневном сиянье
Порхая, ты несешь с собой
Мои молитвы, и желанья,
И песнопений дар живой.

Что делать с полем, где туманом
Ложится скорбь — росой седой?
Что делать мне с цветком медвяным?
Что делать мне с ночной звездой?

Что делать мне с угрюмой чащей,
Где кроткий взор сиял вчера,
И с розой, чашечку клонящей
С вопросом: «Где моя сестра?»

Уйди, коль ты над сердцем властна, —
И я умру, лишась всего.
Лишь тень былого — мир прекрасный,
Когда не видишь ты его.

На что мне благостная лира,
Душевных доблестей расцвет,
И утра блеск синей сапфира,
Коль в нем твоей улыбки нет?

В лучистых днях, в ночах туманных
Что буду делать — бледен, тих,
С лобзаньями без губ желанных,
С росою слез без глаз твоих?

Как саван, бледный пруд лежит в чащобе леса;
Полянка тихая в кустах укрылась там;
Все глубже, все темней густой листвы завеса.
В сплетении ветвей видна ль Венера вам?

Видна ль Венера вам над дальнею грядою,
Вам, кто в вечерней мгле и счастлив и влюблен?
Туман на дно ложбин лег белой пеленою,
Трава, зашелестев, могил тревожит сон.

О чем шуршит трава? Что говорит могила?
«Пусть любит, кто живет! А нам под тисом спать…
Целуйтесь горячей: мир сумраком покрыло.
Вам наслаждаться, жить, а нам — лишь вспоминать.

Любите пламенно! Любовь угодна богу.
О вы, бредущие по дремлющим лесам!
Частица той любви, что в дальнюю дорогу
Мы взяли, в мир иной, в молитве светит нам».

Те, кто мертвы теперь, блистали в днях минувших.
Светляк, таясь во мгле, фонарик засветил.
Колышет ветерок траву в полях уснувших,
Дыханье господа тревожит сон могил.

Укромной хижины чернеют очертанья;
Доносится с лугов шаг мерный косарей;
Звезда — цветок небес — льет тихое сиянье
Огнистым венчиком мерцающих лучей.

Пришла пора любви, и расцветают вишни;
И ангел вечера на крыльях голубых
Сливает, унося, зов мертвых еле слышный
С любовью страстною, с лобзаньями живых.

Раз вечером сказала мне она
С улыбкой: «Друг, что смотришь неустанно,
Как меркнет день, сменяясь мглой туманной,
Как первая звезда встает, ясна?
Что ищет взор твой в вышней той пустыне?
Оставь ее; взгляни мне в душу ныне.

В безбрежности прохладной темноты,
Читая в ней узор созвездий зыбкий,
Что ты найдешь взамен моей улыбки?
Наш поцелуй чем там заменишь ты?
Скинь сердце мне облекшие покровы.
Знай, звезды в нем бесчисленны и новы!

В нем столько солнц! Коль любим мы с тобой,
Все дивной в нас является усладой;
И свет любви, встающей над преградой,
Затмит и блеск Венеры над горой.
Лазурь ничто, как ни была б бескрайна;
В моей душе небесней неба тайна!

Нас вспыхнувшей звезды пленяет жар,
И много вкруг чудесного таится.
Так сладостны и розы и денница,
Но слаще нет для нас любовных чар!
Свет истинный, огонь животворящий —
Луч, от одной души к другой летящий!

Любовь в глуши пещер ценней светил,
Неведомых иль познанных от века.
Приблизил бог, на благо человека,
K вам женщину, а небо отдалил.
«Любить и жить! — вот смысл его завета
Смотрящим ввысь. — Все призрак, что не это!»

Любить! Всё в том. И бог нам так велит.
Оставь же высь с ее холодным светом!
Мой взор, тебя ласкающий приветом,
И лучший свет и красоту дарит.
Любовь — мир чувств, мечты и пониманья;
В ней — сердца жен с умом мужей слиянье.

Любимый! Ты, деля восторг со мной,
Не слышишь ли гармонии чудесной?
То голоса природы всей окрестной
Поют любовь, став лирою одной.
Так будем же любить! В просторах луга
Забудь про высь! Я к ней ревную друга!»

Любимая так говорила мне,
Чело рукой поддерживай стройной,
С мечтой в глазах, пленительно-спокойно;
И голосом, чуть слышным в темноте,
Мне, радуясь, прекрасна, безмятежна,
Любимая так говорила нежно.

Восторг сердец дыханье прерывал.
Ночных цветов приоткрывались чаши…
Деревья, где, скажите, вздохи наши?
Где речи те, скажите, выси скал?
Да, жалок наш удел, когда такие
Исчезнуть дни должны, как все другие!

Клад памяти, что приумножен тьмой!
То давних дум ночные кругозоры!
То отсветы вещей померкших! Взоры
Минувшего в их прелести былой!
Как бы извне, с порога, те святыни
Задумчиво я созерцаю ныне.

Беда ль придет к нам после ясных дней, —
Отныне нам забыть о счастье надо;
Надежды ли исчерпана отрада, —
Уроним чашу в глубину морей.
Забвение — волна, что все схоронит,
И кубок в ней, что брошен нами, тонет.

Однажды, в сумерках вечерних, на дороге
Я встретил путника в широкой римской тоге.
Он был похож на тень в закатном свете дня.
Замедлив гордый шаг, прохожий на меня
Взглянул, и молнией его сверкнуло око.
Он тихо вымолвил: «Я был горой высокой
И небо затмевал в дни древности седой.
Оковы сна сорвав с души своей слепой,
По лестнице существ я на ступень поднялся
И превратился в дуб. Народ мне поклонялся,
И шелестом глухим я тишину будил.
Потом в песках пустынь я долго львом бродил,
И мне внимала ночь, и мне внимали звери.
Теперь я — человек, я — Данте Алигьери».