Семен Надсон - Полное собрание стихотворений

Слишком много любви, дорогие друзья,
   Слишком много горячих забот!..
Непривычно участье тому, кто, как я,
   С детских дней одиноко бредет…
Я, как нищий, – я дрогнул вчера под дождем,
   Я был болен, и зол, и суров,
А сегодня я нежусь за пышным столом
   В ароматном венке из цветов.
Смех, и говор, и звонкие песни звучат,
   И сверкают ночные огни,
А в душе – незажившие раны болят,
   Вспоминаются темные дни…

Расчетливый актер приберегает силы,
Чтоб кончить с пафосом последний монолог…
Я тоже роль сыграл, но на краю могилы
Я не хочу, чтоб мне рукоплескал раек…
Разжалобить толпу прощальными словами
И на короткий миг занять ее собой –
Я знаю, я б сумел, – но жгучими слезами
Делиться не привык я с суетной толпой!
Я умереть хочу с холодным убежденьем,
Без грома и ходуль, не думая о том,
Помянут ли меня ненужным сожаленьем
Иль оскорбят мой прах тупым своим судом.
Я умереть хочу, ревниво охраняя
Святилище души от чуждых, дерзких глаз,
И ненавистно мне страданье напоказ,
Как после оргии развратница нагая!..
Но я бы не хотел, чтоб заодно с толпой
И ты, мой кроткий друг, меня бы обвинила…

Когда заносчиво над стонущим рабом
Поднимет гибкий бич властитель разъяренный,
И вспыхнет стыд в рабе, и, корчась под бичом,
Глядит он на врага со злобой затаенной, –
Я рад: в грядущем я уж вижу палача
Под львиной лапою восставшего народа:
Нет в воинстве твоем апостолов, свобода,
Красноречивее подъятого бича!..

Снилось мне, что я болен, что мозг мой горит
   И от жажды уста запеклись,
А твой голос мне нежно и грустно звучит:
   «Дорогой мой, очнись, отзовись…»

Жизнь едва только тлеет во мне, но тебя
   Так мне жаль, ненаглядный мой друг, –
И в тревожной тоске я стараюсь, любя,
   Пересилить на миг мой недуг.

И на миг я глаза открываю… Кругом
   Полумрак; воспаленный мой взор
На обоях, при свете лампадки, с трудом
   Различает знакомый узор.

Где-то хрипло часы завывают и бьют…
   По стенам от цветов на окне
Прихотливые тени, как руки, ползут,
   Простираясь отвеюду ко мне.

Ты стараешься ближе в лицо мне взглянуть
   И мучительно отклика ждешь,
И горячую руку свою мне на грудь,
   На усталое сердце кладешь.

Я проснулся… Был день, мутный день без лучей;
   Низко белые тучи ползли…
Фортепьянные гаммы и крики детей
   Доносились ко мне издали…

Осень веяла в душу щемящей тоской,
   (Сеял дождь, и, с утра раздражен,
Целый день, как в чаду, проходил я больной,
   Вспоминая печально мой сон…

Ах, зачем он был сном, лишь обманчивым сном,
   И зачем наяву ты меня
Снова, пошлая жизнь, обступила кругом
   Суетой и заботами дня?!.

Беспокойной душевною жаждой томим,
   Я беречь моих сил не умел;
Мне противен был будничный, мелкий удел,
И, как светоч, колеблемый ветром ночным,
      Я не жил, – я горел!
Целый мир порывался я мыслью обнять,
   Целый мир порывался любить,
Даже ночь я боялся забвенью отдать,
   Чтоб у жизни ее не отнять,
   Чтоб две жизни в одну мне вместить!
И летели безумные, знойные дни
То за грудами книг, то в разгаре страстей…
Под удары врагов и под клики друзей,
   Как мгновенья, мелькали они.
Для лобзаний я песню мою прерывал,
Для труда оставлял недопитый бокал,
   И для душных оград городских
Покидал я затишье родимых полей,
И бросался в кипучее море скорбей,
   И тревог, и сомнений людских!
И бессильная старость еще далека,
И еще не грозит мне могильной плитой…
Отчего ж в моем сердце глухая тоска,
Отчего ж в моих думах мертвящий застой,
Зной недуга в очах, безнадежность в груди?
   Или жизнь я исчерпал до дна, –
И мне нечего ждать от нее впереди?
   Где ж ты, вождь и пророк?.. О, приди
И стряхни эту тяжесть удушья и сна!
   Дай мне жгучие муки принять,
Брось меня на страданье, на смерть, на позор,
   Только б полною грудью дышать,
   Только б вспыхнул отвагою взор!
Только б верить, во что-нибудь верить душой,
   Только б в жизни опять для меня
Распахнулись затворы темницы глухой
   В даль и блеск лучезарного дня!..

Если в лунную ночь, в ночь, когда по уснувшему саду
Ходят волны тепла и струится дыханье цветов
И вдали, за рекой, открываются жадному взгляду
Широко-широко озаренные дали лугов;
Если в лунную ночь ты в глубокой аллее терялся,
И глядел, и дышал, и внимал, как струится волна, –
Знай: ее ты видал! То не белый туман расстилался,
То, легка и стройна, пред тобой пролетала она…

Если в зимнюю ночь, в ночь, когда, словно зверь, завывает,
Сыпля снегом, метель и в закрытые ставни стучит,
И глубокая мгла, точно саван, поля одевает,
И седая сосна за окном, нагибаясь, скрипит;
Если в зимнюю ночь ты сидел пред горящим камином, –
Знай; ее ты видал!

Ты болен?

Нет, здоров.

                    Здоров, а сам лежит,
И даже окна в комнате закрыты;
Какой скучающий, какой бесстрастный вид!
А вечер так хорош, так пышно он горит.
Луга и лес зарей, как золотом, облиты…
Сойди хоть в сад…

К чему?

                    Да просто подышать…
Как чудно дышится такими вечерами!
Посмотришь вдаль – и глаз не в силах оторвать.
Где ты найдешь, лентяй, такую благодать
Там, в ваших городах, за душными стенами?
Черемуха в цвету, сирень уж отцвела.
И тишь и сон вокруг; не прожужжит пчела,
Не шевельнется лист, – всё мирно отдыхает,
Всё нежится в волнах душистого тепла
И звездной ночи ждет и день благословляет!

Отец, да ты – поэт!

                    А как тебя назвать,
О мой премудрый сын? Иль, может быть, Опять
Из пыли прошлых лет вы воскресили моду
С плеча трунить над всем, всё гордо отрицать,
Звать бредом красоту и презирать природу?
Когда-то в юности и сам я был таков:
Носились в воздухе тогда идеи эти, –
Но мог ли думать я, что старый прах отцов
В упорной слепоте наследуют и дети.

Мертва душа моя: ни грез, ни упованья!
Как степь безводная, душа моя мертва,
И только, как и встарь, над тайной мирозданья
В работе тягостной пылает голова.
Вопросы жгут меня, и нет им разрешенья
И нет конца. Как цепь, звено вслед за звеном,
Кипят в груди они, и тяжкие сомненья
Встают в мозгу моем усталом и больном.