Хуан Хименес - Испанские поэты XX века

Глазом зовется глаз
не потому, что мы его видим,
а потому, что он видит нас.

Как вести диалог —
вот тебе мой совет:
сначала задай вопрос,
а после… слушай ответ.

Но глядя в свое отражение — также
ищи и другого, другого…

Новый век? Разве доныне
не грохочет все та же кузница?
И вода, извечная узница,
течет не по старой долине?

Сегодня — всегда доныне.

Я снова слышу: во мгле
плененная плачет вода,
из сердца живой скалы
на волю рвется она.

Ищи двойника, человече,
чтобы всюду ходил за тобой
и во всем бы тебе перечил.

Если пришла весна,
пчелы, оставьте воск,
летите на луг, к цветам.

В раздумьях своих одиноких
я многое видел ясно,
в чем истины нет ни крохи.

Все благо: вода и жажда;
все благо: и свет и мрак;
и мед цветов розмарина,
и мед безымянных трав.

Лавры и похвалы —
их предоставьте, поэты,
всем остальным.

Проснитесь, поэты! Пора.
Смолкли уже отголоски,
разгораются голова.

Не «я» основного, нет,
самого сущего «ты»
ищет в себе поэт.

Другую истину скажу:
ищи такое «ты», что не было твоим
и никогда не будет им.

Все оставлять другим?
Мальчик, наполни кувшин,
он тут же станет пустым.

Половину ты правды сказал?
Скажи половину другую,
и скажут — ты дважды солгал.

Час моего сердца —
это и час надежды,
и безнадежности час.

Сон отделяет от бдения
то, что важнее всего —
пробуждение.

Я думал, — в моем очаге
давно уже умер огонь.
Поднес я руку к золе
и опалил ладонь.

Да будет труд разделен.
Пусть злые наточат стрелу,
а добрые пустят ее.

Внимание! Следует знать,
что одинокое сердце сердцем
нельзя признать.

Пчелы и певцы,
ищите не мед, — цветы.

Гвадалкивир! Слезы в горле.
Здесь, в Санлукаре, ты умираешь.
Рождение я видел в Касорле.

Под сенью зеленых сосен
бурлила хрустальная влага.
Таков он был, твой источник.

Река из грязи и соли!
Тебе, как и мне, возле моря
снятся истоки и зори.

Однако…
                — Ах, да, однако
есть горсть настоящего пепла
под его театральным пожаром.

Что есть истина? Может, река?
Она непрерывно течет
и лодку вместе с гребцом
мимо нас, как волну, пронесет.
Или это сон моряка,
где всегда и якорь и порт.

Скажи, предскажи нам, поэт,
что завтра сбудется с нами?
— Завтра речь обретут немые:
сердце и камень.

А искусство?
                    — Только игра,
Подобная только жизни,
подобная только огню.
Пылающий пепел костра.

Когда его возлюбленной не стало,
решил он одиноко встретить старость,
заглядывая в память неустанно
и в зеркало, что от нее осталось,
в которое смотреть она любила:
сберечь хотел он, как скупец богатство,
в том зеркале все то, что раньше было,
чтоб время не могло к нему вторгаться,
чтоб в запертом дому оно застыло.

Но минул год, и вспомнить захотел
он глаза своей любимой. Голубые?
Иль черные? Зеленые, быть может?
«О, господи, какими они были?!»

По улице он как-то шел, угрюмый,
шел сквозь весны раскинутые сети —
глубокий траур, замкнутое сердце!
Но вот в окне зашторенном, в просвете
меж занавесей, вдруг глаза блеснули.
Он прочь пошел… Те были словно эти!

— Милая, уходим в океан.
— Если не возьмешь меня с собою,
я тебя забуду, капитан.

Капитан на мостике уснул,
на руки поник он головою,
и во сне послышалось ему
…если не возьмешь меня с собою!..

Возвратился из далеких стран,
не один — с зеленым попугаем.
…Я тебя забуду, капитан!..

И опять уплыл за океан
со своим зеленым попугаем.
Я тебя забыла, капитан!