Микола Бажан - Стихотворения и поэмы

В багряно блестящей кабине
Пронизывая этажи,
На головоломной вершине
Полет равномерный сдержи!
Любимая, выйдем! Рукою
Тихонько тебя обниму,
С узорных террас над Москвою

Вглядись в предрассветную тьму…
Вон там, вдалеке, заалело —
Там вспыхнуло солнце огнем,
И ветер стремительно, смело
Их обнял в полете своем.
В кипении света и ветра,
Заре величавой сродни,
На вышке университета
В молчании встали они.

Рокочущей дали приливом,
Прибоем трудов и забот,
Рожденьем гудков говорливым
Их утренний город зовет.
Вот он распростерся, могучий,
Безмерный, чудесный, большой,
Как жизнь — неустанно кипучий,
Как сердце земли — молодой.
Румянцем окрасились воды,
И вспенены пышно сады,
Зари лучезарные всходы
Над зеленью дальней аллеи,
В теснине у Красных ворот
Встает, закружился, белея,
Высотных домов хоровод.
И в утренней мгле светло-синей,
Потоками звезд замерцав,
Их стены — как искристый иней,
Как глетчера льдистый рукав.
Раскатом внезапного грома
Мгновенно прорезана высь:
С соседнего аэродрома
Ракетные птицы взвились.
Уже, промелькнув метеором.
Несутся в безмерной красе
Над круто отброшенным бором,
Над сизым Можайским шоссе.
На Киев нацелен крылато,
Пробил облака стратоплан,
И вот уже ветром примята
Трава приднепровских полян.
Как близко лежат все просторы,
Все дали, вся ширь, вся земля!
Как сходятся мысли и взоры
На выси всемирной Кремля!
Земле не случалось гордиться
Твореньем такой красоты,
Как дивная эта столица —
Созданье бессмертной мечты.
Счастливец, кто влил свои силы
В единый и мощный поток,—
Чьи руки металл возносили,
Чей звонко стучал молоток,
Кто клал кирпичи терпеливо,
Кто почву ударом рассек,
Кто творчества смелым порывом
Себя возвеличил навек.

«Ты помнишь, как мы вырастали,
Этаж на этаж возводя,
Вот эти шлифуя детали,
Вот эти ступени кладя?..
Ты помнишь?..» Она замолчала,
Схватясь за перила, глядит,
А город колышется ало,
Как дальнее море, гудит,
Мильонами красок играет,—
И первая вспышка лучей
На стенах домов расцветает
Всё радостней и горячей.

Струятся рассветные реки,
Вливая лучей волокно
В подоблачной библиотеки
Раскрытое настежь окно.
И солнечных зайчиков стаи
На книгах играют сильней,
Волной золотой устилая
Подножье великих людей.
И, бронзовый, на пьедестале,
Ильич устремляет свой взор
В родные московские дали,
Открытые с Ленинских гор.
И двое строителей рядом
С террасы глядели в тот зал,
Где свет, рассыпаясь каскадом,
Лицо Ильича озарял.

Как будто вчера лишь впервые
В хранилище люди вошли
И Ленина книги родные,
Как первый свой вклад, принесли.
Нет, нам не забыть эти годы,
Когда, всё стройней и ясней,
Вставал здесь для счастья народа
Дворец жизненосных идей!
Его воздвигали мы оба,
Трудились уверенно мы,
Хотя содрогался от злобы
Мир войн, грабежа и чумы.
Пусть корчится за океаном,
Готовя войну, Уолл-стрит,—
Но знамя над домом-титаном
О мире земле говорит.
Так вспомним единственный в жизни
Тот день — не забудется он:
Залогом побед коммунизма
Лег первый гранит и бетон!
Нам памятен подвиг народа
И ночи в сверканье огня:
Три года промчались, три года,
Так быстро, как будто три дня!
Шипящими звездами сварки
Ты щедро расцвечивал высь.
Сквозь переплетения арки
К тебе мои взгляды неслись.
И мне, улыбаясь лукаво,
Подружки твердили не раз:
«Под небо взберется он, право,
Стремительный твой верхолаз…»
Под небо! Пусть звезды слетают
На зданья стальное плечо
И вспышками искр опадают,
Разбрызгиваясь горячо.
Под небо! Мы знали: возводим
Под небом советской земли
Высокий маяк всем народам,
Чтоб разум и мир расцвели.
И я, комсомолка Полтавы,
Горда, что вложила свой труд
В святилище света и славы,
Отныне стоящее тут.

На стройке трудясь спозаранку —
Ведь битва была горяча,—
Здесь встретила я, полтавчанка,
Избранника-москвича.
Работала здесь и училась
Под небом, навеки родным.
Здесь сердце младенца забилось
Впервые под сердцем моим.
Я к телу ладонь прижимаю,
И чувствую трепет его,
И в мыслях целую, ласкаю
Его — малыша моего.
Играй же, родимое, ласться,
Толкайся любовно, шутя,—
Зачатое в счастье для счастья
Мое дорогое дитя!
Расти, вырастай, торжествуя!
Вовек не клони головы!
Тебя, как свой дар, приношу я
Под светлое солнце Москвы.
Тебя оно греет. Какие
Огни еще так горячи,
Как эти огни золотые —
Москвы животворной лучи?..

Пронизаны солнцем чудесным,
Строители встали, стройны.
Над каменным склоном отвесным,
У кромки сплошной крутизны.
«Я сваривал эти вот звенья».
— «Я краном те плиты несла.
Бессмертную радость творенья
Нам наша Отчизна дала.
Руками, подобными нашим,
Таких же рабочих людей
Мы реки каналами вяжем,
Деревья растим средь камней.
Кругом оглядимся безмолвно:
Ты видишь ли с Ленинских гор
Арала шумливые волны,
Туркмении пестрый ковер?
Ты видишь, в лесные массивы
Стальные гиганты вошли
И Волги несметные силы
В Москву на плечах понесли?
Ты видишь, за дымкой тумана,
Где плавни днепровские спят,
Размерно качаются краны,
Плотин поднимается ряд!
И новые звезды России
Сверкают, простор озарив,
И смотрится в дали степные
И светоч для всей Украины
Зажжет у Каховки народ,
И Днепр, оживляя турбины,
В бетонное русло войдет.
Для счастья людских поколений
Мильонами рук возведем
Бессмертные наши строенья,
Как стяг над бессмертным Кремлем…»
Склоненные у парапета,
Глядят они молча вперед,
Туда, где в тумане рассвета
Громада Кремля предстает.
Там, выстроясь неколебимо,
Как доблестных витязей ряд,
Как воины и побратимы,
Могучие башни стоят.
Повиты немеркнущей славой,
Они поднялись над Москвой,
Как мира оплот величавый,
Как символ свободы людской.
Здесь сердце и разум вселенной,
Ее золотое чело…
И солнце, как щит драгоценный,
Над Спасскою башней взошло.

И снег и дождь…
Чужбины невеселая печать.
Лишь только тополь, гол и тощ,
Ветвями мерзлыми не устает стучать.
Тот южный край,
Обрыв степей над черно-белым морем,
Где ржавый камень, да сухой репей,
Да перекрестья тонких мачт
                        под Хаджибейским косогором.

Куда его судьбина завела,
Что делать здесь изгнаннику-поэту?
Фортуне покорясь, идти своей дорогой,
Или внимать речам красавицы нестрогой,
Иль в кабаке скучать под звон стекла,
Под шум компании, напившейся к рассвету?
Встречать шпиона острый взгляд
Иль взоры озорных красоток
И слушать пьяный крик солдат,
Орущих песню в сотню глоток?..
Тяжелый год,
Невероятный год,
Год двадцать пятый нового столетья.
Как он, бездомный странник, всё снесет —
И этот гнет, и испытанья эти,
И самодуров тупоумный бред,
И самодержцев, правящих народом?..
О нет, не то предсказывал поэт
В часы прощания со старым годом!
Он вспомнил полночь ту —
Приют их дружный над Невою,
И пунш, взлетевший тенью голубою,
И лиц знакомых каждую черту.
Припомнил он слова надежд святые,
Рылеева горячий тост
И всех друзей, что встали в полный рост
Во имя славы Польши и России.
И вспомнил он, как, замечтавшись вдруг,
Забывший роль хозяина Бестужев,
Внезапное волненье обнаружив,
Подыскивал слова для песни вслух.

Откуда, из каких глубин,
Будя сердца,
Как тайное оружье, вынес он
Ту песнь про кузнеца?
Как сталь, упругие слова,—
То кровь на них иль просто ржа?
Бестужев пел о трех ножах,
Которые кузнец сковал.
И первого ножа удар —
В живот вельмож и в жир бояр.
И был второй отточен нож
На всех ханжей, на всех святош.
Удара третьего ножа
Царь-батюшка пусть ждет, дрожа.

«Ну что ж, дай бог!» — так за столом
С Бестужевым Рылеев пел вдвоем,
И все, кто слышал звуки этой песни,
Что пел бунтарь, весь устремись вперед,
Встречали их, как слово доброй вести.
Так начинался двадцать пятый год.

Седые русские равнины,
Где выть ветрам, снегам мести.
Молчанье снежной Украины.
Степей пустынные пути.
Тот южный край, одетый в лед,
И море, вмерзшее недвижно в небосвод.
Так, значит, тут он тоже не чужак,—
Пусть нет его скитаниям конца —
Здесь тоже знают песню о ножах,
Здесь тоже ждут прихода кузнеца…

В дорогу! Дождь не кончился еще.
К Лицею путь далек, не скоро быть рассвету,—
И он с собой уносит песню эту,
Укрыв ее плащом.