Алексей Лозина-Лозинский - Противоречия: Собрание стихотворений

В Париже я первого мая
Шел вместе с огромной толпой.
Толпа эта, дружно шагая,
Знамена несла пред собой.

Сверкали штыками зуавы,
За нею идя по пути;
Толпа им кричала: «вы правы!
Вам следует с нами идти».

Тюркосы, жандармы, драгуны…
К стене шла рабочая рать,
Где баррикадеры Коммуны
Остались навеки лежать.

У кладбища, с лентою алой,
Стал речь говорить пред толпой
Какой-то седой и усталый…
И в блузе другой, молодой.

Я видел, что буря готова.
Лишь гимн был толпою запет,
Ей крикнули властно: «ни слова!»
Но «Vive la Commune!» был ответ.

И вдруг полились, как каскады,
Проклятья, и песни, и вой…
Пошли пехотинцы в приклады,
Толпу разогнали толпой.

Я был в стороне и угрюмо
Ушел одиноко бродить;
Гнала меня дряхлая дума,
Я плел свою вечную нить.

Да, речи над этим кладбищем;
И жизнь, и борьба средь могил…
Как быть я хотел полунищим,
Чтоб верил бы я и любил!..

Лишь верь – твоя жизнь уж богата…
Во что-нибудь верить… хоть час…
Ах, если бы пуля солдата
Меня доконала сейчас!

Зачем жить? Пустой и ненужный,
Я – мысли звенящая медь…
Пойти за толпой этой дружной,
Чтоб, вдруг опьянев, умереть?

Я вспомнил речей обещанья,
Свои молодые года,
О счастьи пустые мечтанья,
И думал я скорбно тогда:

«Не знает, что в будущем бросит
Судьба ему, что его ждет,
Какие возможности носит
В себе человеческий род».

Комната есть в моем сердце.
В ней на железный засов
Заперта тайная дверца.
Заперта много годов.

Сдвинуть его не хочу я,
Да и хотя не смогу,
Я, размышляя, ликуя,
В комнатах светлых живу.

Там все лучи мирозданья,
Всех проявлений земных
Ломятся в призме познанья
В радуги спектров живых.

Есть там созвездья, микробы,
Люди, глубины морей,
Нет только зависти-злобы,
Нет только черных теней.

Но иногда зарыдает
Где-то чуть слышимый зов,
Кто-то зловеще сдвигает
С запертой двери засов,

Ржавые петли откроют
Мне в подземелие ход
И глубина темнотою
Властно к себе привлечет.

Этою тьмой заколдован,
Вдруг застываю я, нем…
Кто-то там бьется, закован,
Кто-то хохочет над всем…

Кто-то, безбрежный, как степи,
Вдруг затоскует, замрет,
Кто-то, закованный в цепи,
Дикую волю зовет.

И из глубин бессловесный
Смех будто шепчет мне: «Марш!
К цели шагай неизвестной,
Вся человечия паршь!

Гэй, подыщи оправданье,
Шоры надень и шагай,
Ну, а меня, отрицанье,
Трус, на замок запирай!»

Ах, убегаю я, зная –
Если промедлить теперь,
В тьму навсегда запирая,
Хлопнется страшная дверь.

Тридцать пять лет я бродяжничал
Да и него ж не видал?
Пузо подтягивал, бражничал,
На печи лишь не лежал.

Унтером был я пожалован,
Много имел орденов…
Всё ж, брат, судьбой не избалован
В семьдесят восемь годов!

Как лишь война усмирилася,
Я на деревню пошел,
С сыном жена повинилася,
В череп всадил я ей кол.

Накуролесил без паспорта
Я, брат, за тридцать пять лет!
Эх, раз потурили нас с порта
За забастовку, мой свет…

Сволочь пришла, полицейские,
Значит, нас всех выселять
За «умышленья злодейские».
Ну и ядрена же мать!

Фить! Заперлися в ночлежке мы,
Как губернатор предстал,
Мы запалили полешками,
Чтоб тебя черт разодрал!

Форменный бой был и бойницкий!
Как застреляли в избу,
Тридцать пять парней в покойницкой
Вспомнили эту пальбу!

В Вологду старыми лапами
Я прошагал пехтурой!
Ладно, что славный этапами
Всё попадался конвой…

Клюнешь махорки где малостью,
Где и водчонки хлебнешь,
А и обчественной жалостью
Где заработаешь грош!

Ладно всё было, хошь шейкою
Я и платился не раз…
Ну, а в Вологде я с швейкою
Славных наделал проказ!

Сделал ей, значит, младенца я,
Счел себя за старика…
Уксусная тут эссенция…
Ну и сыграл дурака!

Как часто мне, бывало, Оля,
За шею ласково обняв,
Шептала на ухо: Оставь!
Не пей, Алеша, алкоголя.

Но я поддаться не позволю
Себе отнюдь! Я – вольный бард!
Люблю я ром и биллиард,
Хоть я весьма люблю и Олю.

И не моя родила воля
Солидный том моих стихов:
Явились чары этих снов
От полной чары алкоголя.

Да, я средь жизненного поля
Когда я трезв, я – сущий ноль…
Ведь вот что значит алкоголь,
Моя возлюбленная Оля!

Дыша теплом, полны мечтанья
Пески, холмы и лес маслин;
Луна заткала очертанья
Сетями светлых паутин;
Над бесконечностью равнин
Стоят созвездий сочетанья,
Как бы застыли заклинанья
Меж ширью неба и долин.

Перед шатрами до рассвета
На этот сказочный наряд
Арабы нежные глядят;
Пред ними в чарках сок шербета;
Задумчива, полуодета
Толпа девиц… И все молчат…
Лишь о любви и тайне где-то,
Волнуя, струны говорят.

У очага Шахерезады
Старик рассказывает сны.
Не шевелясь, его сыны
Внимать его сказаньям рады,
А за холмом, где лишь лампады
Небес глядят из вышины,
Смуглянкой страстные награды
Юнцу свободно отданы.

У гор раскидывают станы
Арабов дикие сыны:
На жертву им обречены
Купцов эменских караваны.
Милы арабам, всем страшны,
Их кони гордые,
С речною сталью ятаганы
И складки бедой сутаны.

Песок сияньем ослепляет.
В бездонной неба глубине
Ни тучки… Всё в бессильном сне…
Сидит, недвижно тень бросает
Араб на нервном скакуне;
Как хищник, очи напрягает,
Туда, где струйкой пыль витает
В зыбучей, знойной желтизне.

Ага, завидел он верблюда…
Он видит, как с его парчи,
С горбов, серебряные блюда
Кидают быстрые лучи…
Еще верблюды… Много люда…
Молчи, араб, и жди. Молчи.
Пускай идут, смеясь, покуда
Не прекратят их смех мечи.

Летят, как облако, семиты
Из-за холмов быстрее стрел;
Купцов разбросанные свиты
Берут пищали на прицел;
Вот залп… Другой уж не поспел,
Верблюды вмиг ордой отбиты,
Проводники их перебиты,
Никто укрыться не успел…

Несут в святилище Каабы
Свои богатые дары
Чернобородые арабы;
Перед порогом, на ковры
Снимают туфли, но мудры,
Они к Аллаху никогда бы
Не подошли смиренно-слабы,
Идут спокойны и добры.

А после тонут величаво
В харчевней дымных облаках;
Войны и силы злое право
Пред ними мечет всех во прах,
И их молчанье, гордость, слава,
Смелейших в скачке и боях –
Для робких – зависти отрава,
Для смелых – знанье, что есть страх.

И перед ними молодая,
Блудница кружится нагая,
Лаская дерзостью очей;
Хозяин гнется, подавая
Пахучий кофэ для гостей,
А в щели запертых дверей
На них глядит, волнуясь, стая
Гарема томных дочерей.