Перец Маркиш - Стихотворения и поэмы
Вопиет, что опознала
Выкраденных лошадей.
Кони ржут и брызжут пеной,
Свищет кнут — в галоп короткий
Их пускают — ветер-кони!
Вот уж торг заводят там
Немцы — каждый в балахоне
И с подстриженной бородкой.
Вот, сойдясь в цене, степенно
Ударяют по рукам.
В зубы поглядят пытливо
Лошадям — и прочь с базара:
Спрыснуть сделку, рассчитаться
Завернут в шинок тотчас.
«Зверь — вот этот, с красной гривой!
Пегому как раз он пара...»
Вот народ — в шинке, в прохладце,
Глянь, идут и скамьи в пляс.
Обтирая лоб и скулы,
Содовую пьет без счета,
Пьет — и жаждою томится
Продавец. Прищуря взор,
Фыркает: «Тепла водица!»
Пьет сосед, весь мокр от пота,
Прочь отходят балагулы[18],
Кончив дельный разговор.
12
В путь тряпичники с мешками
Выступают на рассвете.
Тощи, полуголы, босы,
Палки выставя вперед,
Осторожными шажками
Ходят женщины и дети, —
Ворошат они отбросы,
Каждый что-нибудь найдет.
И мешкам пихают в зевы
Всякий хлам рукой проворной,
И мешки, раздувшись важно,
Множатся года и дни;
Без распашки и посева
Так вот и растя упорно,
Ближней фабрикой бумажной
Бредят, грузные, они.
Станет вдруг молва глухая
Всем тряпичникам известна, —
Смотришь, скопом сухопарым
Устремляются сюда:
Пыль клубя, возы с товаром
Тянутся в степи окрестной, —
Словно тучи, распухая,
Их чернеет череда.
В гости из большого мира
Приезжает днем счастливым
Коробейник: он с набором
Колец, брошек без числа.
Блещет на колечке дивом
Синий уголек сапфира,
И люба девичьим взорам
Брошка — медная пчела.
И обступят понемножку
Коробейника в местечке
Девушки из всей округи;
К пальцам толстым наугад
Примерять начнут колечки.
С хламом побегут прислуги:
Тряпку дашь — получишь брошку,
Обменяться каждый рад.
13
Доверху полны подвалы.
Громоздятся на подводах
Горы овощей и хмеля —
С урожаем повезло!
День приходит запоздалый
И — торопится на отдых;
Пробежит еще неделя,
И — развеется тепло.
Ищут в поределых травах
Место теплое утрами
Ребятишки на пригорке, —
Грустно солнце светит им.
В кучи сметены ветрами
Листья... Бедняки, собрав их,
Растирают, курят — горький
И душистый вьется дым.
Освежил рассвет крылечки
И на крыши сбросил иней.
Камышом, листвою прелой
Пахнет в воздухе сыром.
Нет купальщиков на речке,
Лишь кассира встретишь ныне:
Он купаться ходит смело
До морозов — день за днем.
Впрочем, утверждает каждый,
Что детина тот могучий
Тронулся, избави боже...
Прачки — слух идет в селе —
Видели его однажды:
На заре, в мороз трескучий
Лез он в прорубь без одежи —
Было это в феврале.
К вечеру, глядишь, по стеклам
Дождь стучит, косой и колкий;
Свесясь, как мотки шпагата,
Тучи низятся к земле.
И под небосводом блеклым
Ловят, ловят их проселки
И проезжих торовато
Оделяют в мокрой мгле.
Дождь три дня над деревенькой
В ней сухой не сыщешь кочки.
В узких улочках вдоль прясел
Бурный катится поток.
Выставляет кадки, бочки,
Чтоб намокли хорошенько,
Всякий, кто еще не квасил,
Не солил на зимний срок.
В липкой жижице на мили
Потонул простор и хмуро
Возвещает: за ворота
Носу показать не смей!
Так вот лето проводили,
В осень въехав, как в болото,
Этот — неизменной фурой,
Тот — подводою своей.
14
Осень — с грязью непроезжей!
За морозцем — слякоть снова.
Но — бессильные потуги:
Одолеть зима должна!
Вот приходит первоснежье,
Кроя голизну округи,
Словно платом из льняного,
Стираного полотна.
Санный путь пролег в просторе
Так теперь езда другая;
Лошадей лишь тронь — и сани
Заскользят средь белизны.
Бодрствуют пути в тумане,
Будто снег оберегая;
Сани мчатся в снежном море,
Как под парусом челны.
Что с того, что стужей небо,
Долгой и крутой, богато.
За певучим самоваром
Нет ни скуки, ни тоски:
Учатся считать ребята,
И выигрывают с жаром
Козок, слепленных из хлеба,
Друг у Друга старики.
15
Есть в краях свои повсюду
Поджигатели и воры.
Гицель[19], кем-то подстрекаем,
Наезжает что ни год,
Вот уж бабьи разговоры:
Мол, опять шалят под гаем:
Что ни год честному люду
Досаждает пришлый сброд.
Гицель с будкой обветшалой
Заявляется, кочуя.
Средь базара, спину сгорбя,
Остановится одёр.
Наутек куда попало
Мчатся псы, беду почуя;
Будто в человечьей скорби,
Молят: спрячь, пусти во двор!
Торжествуют мальчуганы, —
До ученья ли ватаге?
Пламенем горят глазенки,
Молотками бьют сердца.
Мастерит ловец арканы,
Детвора наперегонки
Псам вослед летит в отваге,
И веселью нет конца!
Судный день для псов бездомных, —
Не уйти им от расчета:
«Этот смерть обрящет в муке,
Выживет на время тот».
Настигает жертв охота
Даже в уголках укромных.
Лишь аптекарь «на поруки»
Своего щенка берет.
Любопытствуя, в окошки
Утром ранним кинут взгляды:
Никого не приневолишь —
Гицеля простыл и след!
Что ж? Пускай журятся кошки!
Вот так парень — хвастовство лишь!
Псы же сами, думать надо,
Сдохнут через пару лет.
Лишь вдали, где тын понурый,
Шесть худых собак недобро
Оскаляются в канаве,
Обретя судьбу свою.
Лапы вместе, сняты шкуры;
Спят они, нагие ребра
Солнцу знойному подставя, —
Спят и снятся воронью.
16
Лекаря имеет всякий
Городок, и адвоката,
И доносчика... Чуть ветер
Вздует пламя где-то вдруг,
Побежит со звяком ведер
Рой соседей, кинув хаты,
И стекутся вмиг зеваки,
И сомкнут гудящий круг.
Погибают до единой
Лавки... И от дома к дому
Ходит, за грехи наказан,
Погорелец в злой тоске.
На ухо один другому
Шепчет — дескать, видел раз он,
Как поблизости детина
Рыскал с банкою в руке.
«Лишь к зиме набили клети,
Как послал господь невзгоду —
Будь всеведущ, как пророки,
Отвратить беду сумей!»
Этот — как опущен в воду,
Стиснут рот, в морщинах щеки,
Вон из кожи лезут дети,
