Эдуард Асадов - Полное собрание стихотворений в одном томе (сборник)

Пусть наши тропы каменисты,
Но пеший труд – хороший труд.
Идут веселые туристы,
И хоть устали, но поют.

В потертом рюкзаке – рубашка,
Блокнотик, мыло, чай с едой,
Транзистор, том стихов да фляжка,
Порою не совсем с водой.

Турист глядит не из окошка
На сказку рощ и птичий гам,
На рябь реки и дым картошки.
Он должен все потрогать сам.

Коль добредет в пыли и поте он
И на костре башмак прожжет,
Вы знайте, что турист неопытен,
Но он «дозреет», он дойдет.

А если чайник развалился
И рухнул, издавая свист,
Вы знайте, что турист влюбился
И что целуется турист.

В пути туристы не речисты,
Здесь каждый к правилам привык:
В дороге, знают все туристы,
Важнее ноги, чем язык.

Зато за шутки не взыщите,
Когда разложим огонек,
Ведь на привале, извините,
Язык куда важнее ног.

Тут исчезает молчаливость,
И сыплется, как из мешка,
Почти охотничья правдивость
С фантазиею рыбака.

Мы гостя песнею встречаем,
У нас ограничений нет:
Мы в наше племя принимаем
Без фотографий и анкет.

Жаль, нет тропинок до Антарктики,
А то дошли бы и туда.
И коль туристы не романтики –
То кто ж романтики тогда?!

Растет трава, стрижи летают,
В ночи галактика кружит…
Никто покоя не желает,
Ничто на свете не стоит.

Вот почему, полны отваги,
И летом, и в студеной мгле,
Неся мечты свои, как стяги,
Идут веселые бродяги,
Идут туристы по земле!

Человек лекарства глотает,
Ворот рубашки рвет.
Воздуха не хватает!
Врач тяжело вздыхает:
Долго не проживет…

Все скверно и безнадежно.
И как избежать сейчас
Вот этих больших, тревожных,
Тоскливо-молящих глаз?!

– Доктор! Найдите ж, право,
Хоть что-нибудь наконец…
У вас же такая слава
По части людских сердец!

Ну, что отвечать на это?
Слава… Все это так.
Да чуда-то в мире нету,
И доктор, увы, не маг.

Пусть было порою сложно,
Но шел, рисковал, не спрося,
И все же, что можно – то можно,
А то, что нельзя, – нельзя!

А что насчет «знаменитости»,
Так тут он спускает флаг.
Попробуй, пройди сквозь мрак
Барьера несовместимости!

Сердце стучит все тише,
Все медленней крови бег…
Ни черт, ни бог не услышит,
Кончается человек…

Но что это вдруг? Откуда?
Кто поднял поникший флаг?!
Гений? Наука? Чудо?
В клочья порвали мрак?!

Под небом двадцатого века,
В гуле весенних гроз,
Шагнул человек к человеку
И сердце ему принес.

И вовсе не фигурально –
В смысле жеста любви,
А в самом прямом – буквальном:
– На. Получай. Живи!

Чудо? Конечно, чудо!
Ведь смерть отстранил рукой
Не Зевс, не Иисус, не Будда,
А отпрыск земного люда –
Умница и герой!
Однако (странное дело!)
Куда ты ни бросишь взгляд –
Талантливых, ярких, смелых
Сначала всегда бранят.

И вот по краям и странам
Повеяло злым дымком.
Кто звал его шарлатаном,
Кто – выскочкой, кто – лжецом.

А тот, за морями где-то,
Словно под градом свинца,
Как сказочные ракеты,
Во тьме зажигал сердца.

И смело, почти отчаянно
Он всыпал расизму перца,
Когда, словно вдруг припаяно,
Забилось в груди англичанина
Черного негра сердце!

Все злое, тупое, дикое
Он смел, как клочок газеты.
Где выбрана цель великая,
Там низкому места нету.

Пройдут года и столетья,
Но всюду, в краю любом,
Ни внуки, ни внуков дети
Не смогут забыть о нем.

И вечно мы видеть будем,
Как смело, сквозь мрак, вдалеке
Идет он, как Данко, к людям
С пылающим сердцем в руке!

Если б все профессии на свете
Вдруг сложить горою на планете,
То, наверно, у ее вершины
Вспыхнуло бы слово: «Медицина».

Ибо чуть не с каменного века
Не было почетнее судьбы,
Чем сражаться в пламени борьбы
За спасенье жизни человека.

Все отдать, чтоб побороть недуг!
Цель – свята. Но святость этой мысли
Требует предельно чистых рук
И в прямом и в переносном смысле.

Потому-то много лет назад
В верности призванию и чести
В светлый час с учениками вместе
Поклялся великий Гиппократ.

И теперь торжественно и свято,
Честными сердцами горячи,
Той же гордой клятвой Гиппократа
На служенье людям, как солдаты,
Присягают новые врачи.

Сколько ж, сколько на земле моей
Было их – достойнейших и честных,
Знаменитых и совсем безвестных,
Не щадивших сердца для людей!

И когда б не руки докторов
Там, в дыму, в походном лазарете,
Не было б, наверное, на свете
Ни меня и ни моих стихов…
Только если в благородном деле
Вдруг расчетец вынырнет подчас,
Это худо, ну почти как грязь
Или язва на здоровом теле.

Взятка всюду мелочно-гадка,
А в работе трепетной и чистой
Кажется мне лапою когтистой
Подношенье взявшая рука.

Нет, не гонорар или зарплату,
Что за труд положены везде,
А вторую, «тайную» оплату,
Вроде жатвы на чужой беде.

И, таким примером окрыленные
(Портится ведь рыба с головы),
Мзду берут уже и подчиненные,
Чуть ли не по-своему правы.

Благо, в горе просто приучать:
Рубль, чтоб взять халат без ожиданья,
Няне – трешку, а сестрице – пять,
Так сказать, «за доброе вниманье».

А не дашь – закаешься навек,
Ибо там, за стенкою больничной,
Друг твой или близкий человек
Твой просчет почувствует отлично…

Дед мой, в прошлом старый земский врач,
С гневом выгонял людей на улицу
За любой подарок или курицу,
Так что после со стыда хоть плачь.

Что ж, потомки позабыли честь?
Нет, не так. Прекрасны наши медики!
Только люди без высокой этики
И сегодня, к сожаленью, есть.

И когда преподношеньям скорбным
Чей-то алчный радуется взгляд,
Вижу я, как делается черным
Белый накрахмаленный халат.

Черным-черным, как печная сажа.
И халатов тех не заменить,
Не отчистить щетками и даже
Ни в каких химчистках не отмыть!

И нельзя, чтоб люди не сказали:
– Врач не смеет делаться рвачом.
Вы ж высокий путь себе избрали,
Вы же клятву светлую давали!
Иль теперь все это ни при чем?!

Если ж да, то, значит, есть причина
Всем таким вот хлестануть сплеча:
– Ну-ка прочь из вашей медицины,
Ибо в ней воистину стерильны
И халат, и звание врача!

Осмотр окончен. На какой шкале
Отметить степень веры и тревоги?!
Налево – жизнь, направо – смерть во мгле,
А он сейчас, как на «ничьей земле»,
У света и у мрака на пороге…

Больной привстал, как будто от толчка,
В глазах надежда, и мольба, и муки,
А доктор молча умывает руки
И взгляд отводит в сторону слегка.

А за дверьми испуганной родне
Он говорит устало и морозно:
– Прошу простить, как ни прискорбно мне,
Но, к сожаленью, поздно, слишком поздно!

И добавляет: – Следует признаться,
Процесс запущен. В этом и секрет.
И надо ждать развязки и мужаться.
Иных решений, к сожаленью, нет.

Все вроде верно. И однако, я
Хочу вмешаться: – Стойте! Подождите!
Я свято чту науку. Но простите,
Не так тут что-то, милые друзья.

Не хмурьтесь, доктор, если я горяч,
Когда касаюсь вашего искусства,
Но медицина без большого чувства
Лишь ремесло. И врач уже не врач!

Пусть безнадежен, может быть, больной,
И вы правы по всем статьям науки,
Но ждать конца, сложив спокойно руки,
Да можно ль с настоящею душой?!

Ведь если не пылать и примиряться
И не стремиться поддержать плечом,
Пусть в трижды безнадежной ситуации,
Зачем же быть сестрой или врачом?!

Чтоб был и впрямь прекраснейшим ваш труд,
За все, что можно, яростно цепляйтесь,
За каждый шанс и каждый вздох сражайтесь
И даже после смерти семь минут!

Ведь сколько раз когда-то на войне
Бывали вдруг такие ситуации,
Когда конец. Когда уже сражаться
Бессмысленно. И ты в сплошном огне,
Когда горели и вода, и твердь,
И мы уже со смертью обнимались,
И без надежды все-таки сражались,
И выживали. Побеждали смерть!

И если в самых гиблых ситуациях
Мы бились, всем наукам вопреки,
Так почему ж сегодня не с руки
И вам вот так же яростно сражаться?!

Врачи бывали разными всегда:
Один пред трудной хворостью смирялся,
Другой же не сдавался никогда
И шел вперед. И бился и сражался!

Горел, искал и в стужу, и в грозу,
Пусть не всегда победа улыбалась,
И все же было. Чудо совершалось.
И он, счастливый, смахивал слезу…

Ведь коль не он – мечтатель и боец,
И не его дерзанья, ум и руки,
Каких высот достигли б мы в науке
И где б мы сами были, наконец?!

Нельзя на смерть с покорностью смотреть,
Тем паче где терять-то больше нечего,
И как порою ни упряма смерть –
Бесстрашно биться, сметь и только сметь!
Сражаться ради счастья человечьего.

Так славьтесь же на много поколений,
Упрямыми сердцами горячи,
Не знающие страха и сомнений
Прекрасные и светлые врачи!