Дмитрий Михаловский - Поэты 1880–1890-х годов

Когда б я мог порвать оковы тела,
         Умчаться вольною мечтой
И долететь до крайнего предела
         Пучины вечно голубой, —

Я бытия не ждал бы там другого,
         Не жаждал там блаженств иных
И, отрекаясь от всего земного,
         Не звал видений золотых;

Нет, только позабыть все злые раны
         Души моей хотел бы я
И, погрузясь навек во тьму нирваны,
         Найти покой небытия.

Лазурное небо — его одеянье,
         Подножье — пылающий ад,
А знойные вихри самума — дыханье,
         Звук голоса — грома раскат.

Как царь среди вечного движась простора,
         Сверкающей ризой одет,
Плывет, и от ярко горящего взора
         Кругом загорается свет.

И каждое утро владыка вселенной
         Родится и вечером гаснет опять.
Но имени вечного смысл сокровенный
         Ни люди, ни боги не могут познать.

Туча промчалась и землю дождем напоила.
         Ночь безмятежна. Кругом тишина;
Но в тишине этой слышится дивная сила,
         В сумраке веет незримо весна.

Еле одеты прозрачной листвою березы,
         Капли бесшумно с ветвей их текут,
Словно струятся отрадные, тихие слезы —
         Скоро те слезы цветами взойдут.

Мне снился сон: кругом кипит сраженье,
Под звуки труб идет за строем строй,
Но среди шума, грома и смятенья
         Стою бессильный и немой.

Призывный клич я слышу среди стона,
Сквозь дым, огонь и тьму передо мной
Знакомые проносятся знамена,
         Но тщетно рвусь за ними в бой.

Мне снился сон: кругом кипит сраженье,
Свободен я, стою вооружен,
Но среди шума, грома и смятенья
         Не узнаю своих знамен.

Гаснет закат. Мой челнок над уснувшей рекою
         Тихо скользит, всё безмолвно кругом;
Слышу я только, как рыба всплеснется порою
         Или камыш прошуршит под веслом.

А надо мною сквозь сумрак густеющей ночи
         Звезды несчетные ярко горят,
И, под веслом отражаясь, небесные очи
         В искрах серебряной зыби дрожат.

Снова воскресли забытые долго виденья,
         Снова встают золотые мечты,
Шепчут мне яркие звезды: «Напрасны сомненья,
         Всё, чего жаждешь, изведаешь ты.

Там, в этой бездне, где нет ни годов, ни мгновений,
         Всё, что прошло уже, всё, что придет,
Всё, что скользит над землей, как минутные тени,
         Вечно в мерцании нашем живет».

За нею ты гоняешься напрасно
И хочешь закрепить ее черты,
Когда в ней всё пленительно, неясно,
Изменчиво, как первые мечты.

Хотя бы к цели ты летел стрелою,
Как тень свою, ее нельзя догнать,
Но только воротись — и за тобою
Она сама погонится опять.

В грядущее нам света не пролить;
         В порыве суетных мечтаний
Мы только тщетно силимся сломить
         Времен незыблемые грани.

Жизнь наша — сумерки: и ночь и день;
         И мы напрасно ждем ответа,
Что перед нами? Вечной ночи тень
         Иль первые лучи рассвета?

Умер волшебник. Безмолвно над свежей могилою
         Стелется вечного неба простор.
Тихо. Но в сердце звучит с возрастающей силою
         Стройный, незримо-таинственный хор.

Снова рыдают Тангейзера страстные струны,
         Снова поет у могилы Вольфрам,
Глухо откликнулись Эдды зловещие руны,
         Близкую гибель пророча богам.

Буря ревет и грохочет в ущелии диком,
         С плачем и свистом летит ураган,
В молниях мчатся Валкирии, с бешеным криком
         В огненном вихре несется Вотан.

Озера блещут зеркальные тихие воды,
         Манит зеленая светлая даль;
Вдруг озаряя высокие стройные своды,
         Кровью и пламенем светит Грааль.

Умер волшебник. Но всё, что он вырвал у рока:
         Боги, герои, вражда и любовь,—
Всё, что в минувшего бездне таилось глубоко, —
         В звуках и образах носится вновь.

Мне снился сон: лучами золотыми
Был полон сад, фонтаны и цветы;
Скользили тени милые, меж ними
Я узнавал знакомые черты…

Мне голоса знакомые звучали,
Но я гнался за новою мечтой
И жадно ждал чего-то в смутной дали,
Где гаснул день за гранью золотой.

Казалось, в этот мир опять возможно
Вернуть всё то, что жизнь могла мне дать,
А я душой рвался уже тревожно
Туда, к недостижимому опять.

                   Зачем пытаться воскресить
Напрасно то, что в глубь веков года умчали?
                   Кипящей жизнью надо жить,
Все радости ее делить и все печали.
         Как, равнодушно будем мы внимать
         Угрозам, клятвам, воплям и моленьям?
         Исхода битвы молча ожидать,
         Когда всё полно гневом и смятеньем?
         Нет, каждый отклик радости живой
         И каждый вопль смертельной тяжкой боли
         Отдастся сам блаженством и тоской
         И отзовется в сердце поневоле…
         Но образы неясны и бледны,
         Среди борьбы, тревог и колебанья
         Они, скользя, меняют очертанья,
         Как смутные томительные сны.
Когда ж во глубь веков они уйти готовы
         И потонуть во тьме минувших дней,
Спадают разом их случайные покровы,
         И скрытый смысл их светится ясней.

Да, пламя жгучее в груди не угасает:
         Его минутный яркий блеск исчез,
Оно не рвется вверх, кругом не озаряет
         Кровавым заревом луга и лес, —

Ночь надвигается всё ближе, всё чернее,
         И в искрах дождь не брызжет золотой, —
Но угли жаркие лежат на сердце, тлея,
         Пока не станут пеплом и золой.

Смеркается. Знакомыми полями
Подходит поезд к станции. Лесок
И мельница за прудом и кустами,
         Еще минута и — звонок.

А тройка ждет уже, тревоги, горе —
Забыто всё, и хочется скорей
Уйти и потонуть в немом просторе
         И тихом сумраке полей.

Пусть лучшие давно промчались лета,
Над пламенем твоим бессильны дни:
Светлей и ярче первого рассвета
Горят твои вечерние огни.

День наступил, спешит густой толпою
         Ко храму древнему народ:
Сегодня в первый раз своей рукою
         Царь-отрок жертву принесет.

Засыпана цветами вся дорога,
         Гремит браминов стройный хор,
Но он глядит задумчиво и строго,
         И полон скорби детский взор.

Звучат везде священные напевы,
         Горят алмазы и жемчуг.
Его красавицы встречают девы
         И замыкают в чудный круг.

Весельем дышат лица молодые,
         Всё полно жизни, красоты,
И солнце льет потоки золотые
         На ткани, мрамор и цветы…

Но вот и храм — и холодом и тенью
         От сводов веет вековых,
Там в сумраке под вечно хмурой сенью
         Безмолвно всё — и хор затих.

У стен стоят немые изваянья,
         Во мрак вперив недвижный взор:
Праджапати — источник мирозданья,
         Варуна — вечности простор;

И рядом Чандра, тихая богиня,
         Царица светлая ночей,
Что плавает в лазуревой пустыне
         В венце серебряных лучей.

И Сурия, живой огонь вселенной,
         Кем мир согрет и озарен,
И сам великий Брама неизменный
         Среди явлений и времен.

И замерла толпа безмолвно на пороге,
И ждет, чтоб царь колени преклонил свои,
Но он вошел — и встали мраморные боги
Пред тем, кто миру нес учение любви.