Игорь Северянин - Том 2. Поэзоантракт

Нет, не Толстой колосс, — его душа,
Достигшая культурного развитья.
И связана она эфирной нитью
  С Божественным Ничем.

Он был пигмей, и он влачил, греша,
Свое сушествованье в оболочках
Зверей и птиц, он жил в незримых точках
  Растительностью нем.

Душа его, как вечный Агасфер,
Переходя века из тела в тело,
Достигла наивысшего предела:
  За смертью — ей безличья рай.

И будет дух среди надзвездных сфер
Плыть в забытьи бессмертном и блаженном,
Плыть в ощущеньи вечности бессменном.
  Рай — рождества безличья край!

Без естества, без мысли жизнь души,
В бессмертии плывущей без страданья, —
За все века скитаний воздаянье.
  Ты мудр, небес закон святой!

В движенье, мир порока, зла и лжи:
Твоя душа еще в развитьи низком!
В движенье под его величья диском!
  Весь мир — война, и мир — Толстой.

Я умру в наступившем году,
Улыбаясь кончине своей…
Человек! ты меня не жалей:
Я ведь был неспособен к труду —
Я ведь сын тунеядных семей.
О, я сын тунеядных семей!

Чем полезным быть людям я мог?
Я в стремлениях властен, как Бог,
А на деле убог, как пигмей…
Человек! ты меня не жалей.
Сколько стоят пустые стихи —
На твой взгляд эта пестрая ложь?
Ничего или ломаный грош…

Отвернись, человек: в них грехи,
А грехи-то твои, коль поймешь…
Но перу, призывавшему мразь
К свету, правде, любви и добру,
Почерневшему в скорби перу,
Дай пожить, человек, и, смеясь,
В наступившем году я умру.

Как хорош сегодня гром утра!
Бледно-розовы тона…
Как бежит привольно Иматра —
Образец для полотна!

Жизнь долга, жизнь без любви долга…
О, куда зовет мечта?
И терзает сердце иволга,
Как дней давних красота.

Душа пророчит, как оракул,
Мне ледяные вечера.
Как раньше я алмазно плакал!
Как плакал тускло я вчера!

Ты не придешь, не забрильянтишь
Моей источенной слезы:
Я для тебя, как вишне — ландыш,
Как челн — для влажной бирюзы…

Непонятый, осмеянный, все ближе
Я двигаюсь, толкаемый, к концу…
О, бессердечье злое! удержи же
Последний шаг к костлявому лицу!..

Святой цветок божественных наследий
Попрала ты кощунственной стопой,
И не понять тебе, толпа, трагедий
Великих душ, поруганных тобой!

Смотрю ли я на водяные стали,
Безмолвный сфинкс на запустелом мысе,
Туда, туда — в оранжевые выси!
Туда, туда — в лазоревые дали!

Опять душа полна стрелистой рыси…
Мне хоры грез, и жизнь, и воздух дали
Всегда вдыхать лазоревые дали,
Всегда впивать оранжевые выси.

Задремли, милозвездочка!
Отдохни, милоласточка!
В сновидении розовом
Колыхайся всю ночь.

Да бегут тебя горести,
Да хранят тебя радости…
Если в яви нет счастия,
Наше счастье — во сне.

Так пейзажи печальные,
Заурядно-унылые,
Украшает причудливо,
Взор чаруя, туман.

Так и жила бы ты в безвестности
  Для ласки жаждущей души,
Когда б не встретил этой местности,
  Полузаброшенной в глуши.

Так ты и свыклась бы с избушками
  И коротала бы свой век,
Судьбой довольная, с подружками,
  Как деревенский человек.

Так и не знала бы ты сладости,
  Но и туманности идей,
Ценила б маленькие радости
  И прожила бы без затей.

И жизнь растения убогая
  Тебе была бы по плечу.
Прошла бы ты своей дорогою,
  А я своей, — да не хочу!

Какой привлек тебя приманкою,
  Иль сблизил нас с тобою Бог —
Я полюбил тебя крестьянкою,
  А сделать «барыней» не мог.

А ты меня, моя желанная,
  Не стала делать «мужиком».
Ты мне всегда казалась странною,
  И странен я тебе — умом.

Ах, нет у нас единомыслия,
  Да и не будет никогда:
Тебе я чужд пытливой мыслию,
  Ты равнодушием чужда.

Всегда в когтях у цепкой бедности,
  Не наживали мы добра.
Не хорошела ты — от бледности,
  Я — от невзгоды серебра.

Так наши жизни мирно сгублены
  Любовью глупою одной,
И силы силами притуплены:
  Мои — тобой, твои же — мной.

Расстаться поздно, горемычная, —
  Друг другом жизнь озарена…
Итак, история обычная
  Здесь в сотый раз повторена.

О, люди, жалкие, бессильные,
  Интеллигенции отброс,
Как ваши речи злы могильные,
  Как пуст ваш ноющий вопрос!

Не виновата в том крестьянская,
  Многострадальная среда,
Что в вас сочится кровь дворянская,
  Как перегнившая вода.

Что вы, порывами томимые,
  Для жизни слепы и слабы,
Что вы, собой боготворимые,
  Для всех пигмеи и рабы.

Как вы смешны с тоской и мукою
  И как несносны иногда…
Поменьше грез, рожденных скукою!
  Побольше дела и труда!

Вся в искрах-брызгах от взмаха весел,
Ты хохотала, и я был весел.
Я утомился и якорь бросил,
А шаль сырую на флаг повесил.

До поздней ночи играли шутки,
И наши песни смеялись звонко.
Кружась, кричали над речкой утки,
И лес, при ветре, ворчал спросонка.

Хотелось ласки — и стало грустно.
Заколыхалась от счастья лодка.
А ночь дышала тепло и кротко
И колыхала сердца искусно.

В зеленой тишине хрустят шаги.
  Хрустят шаги:
  Идут враги.

В зеленой тишине шаги хрустят.
  Шаги хрустят —
  Кого хотят?…

Шаги хрустят в зеленой тишине…
  Смерть — в тишине.
  Забудься в сне.

Весь малахитово-лазурный,
Алмазно-солнечным дождем,
Как лед прозрачный и ажурный,
Каскад спадает колесом.

Купает солнце луч пурпурный,
И пыль студеная кругом.
Как властен бег стремленья бурный!
Я быть хочу ее вождем!

А пена пляшет, пена мечет
И мылит камни и столбы.
Парит на небе гордый кречет

И говорит без слов: «Рабы!
Когда б и вы, как водопад,
Вперед неслись, а не назад!»