Игорь Северянин - Том 2. Поэзоантракт

Шампанским пенясь, вдохновенье
Вливалось встрофы — мой бокал.
За все грехи земли — прощенье
Из сердца я в него вливал.

Я передумал, — и в осколки
Бокал прощенья превращен:
Вам, люди-звери, люди-волки,
Достойно отдан мною он!..

Когда Саул скорбел душой,
  Давид, взяв арфу в руки,
Рождал на арфе золотой
  Успокоенья звуки.

Он вдохновенно пел псалмы,
  Внушенные Владыкой,
Что миротворили умы
  Лишь Истиной великой.

Что умаляли скорбь души,
  Спасая от печалей,
Бодрили дух не сказкой лжи,
  А правдою скрижалей.

Ничто не трогало царя, —
  Лишь арфы песнопенье,
Над ним властительно царя,
  Давало утешенье.

Чайка летела над пасмурным морем,
Чайка смотрела на хмурые волны:
Трупы качались на них, словно челны,
Трупы стремившихся к утру и зорям.

Коршун кричал над кровавой равниной,
Коршун смотрел на кровавые лужи;
Видел в крови, замерзавшей от стужи,
Трупы стремившихся к цели единой.

Каркая, горя вещунья — ворона
Села на купол сельского храма.
Теплые трупы погибших без срама —
Памятник «доблестных» дел эскадрона.

Клянусь тебе, Сестра, здесь, на твоей могиле,
(Как жутко прозвучал мой голос в тишине!)
Да, я клянусь тебе, что я достигнуть в силе
Того, что ты всю жизнь душой желала мне!

Борьбы я не боюсь, хотя я слаб; но тело,
Я знаю, ни при чем, когда силен мой дух.
Я тотчас в бой вступлю отчаянно и смело:
С щитом иль на щите — одно из двух!

Как потрясен невыразимо
Ужасной вестью целый свет:
У дальних берегов Цусимы
Эскадры русской больше нет.
Мечты безжалостно разбиты,
Страдают скорбные сердца.
Такого страшного конца
Не ждал никто, и все «убиты».
Убиты смелые надежды,
Убита вера, грустен взор.
Разгром эскадры и позор
Закрыть нас заставляют вежды,
Как облако вершину гор
Порой невольно закрывает.
Кто виноват в разгроме флота,
То лишь Господь Единый знает.
Тускнеет славы позолота
Когда-то доблестных знамен.
Вокруг потоки льются горя,
А сердце стонет: «Где же он?
Где он, певец элегий „С моря“?»
В его саду цветет сирень…
Любовь в нем бродит… Близко лето…
Увы, для юного поэта
Ночь не сладка, не ярок день —
В нем нет вопроса, нет ответа.
Живой недавно — ныне тлен,
Как призрак полуночной тени,
Он не нуждается в сирени,
Не для него любовный плен.
Не для него моря и птицы,
И бег родного корабля.
Не сложит он своей царице
Элегий с моря, ей внемля.
Не скажет нежною, как греза,
Душой своей влюбленных слов,
И безответен детий зов,
Как безответны детьи слезы.
Пусть я, который так же юн,
Как он, почивший сном могильным,
Пусть я, стихом своим несильным
Певавший сумрачный Квантун,
Потоком слез своих обильным,
Прославлю звучность чутких струн.
И я скажу тебе, подруга
Его возвышенной души:
Не плачь, родная, не тужи,
Не призывай к себе супруга!
О, не смущай его покоя
Невыразимою тоской,
Многострадальною слезой,
Как правда чистой и святою.
Он пал со славою в сраженьи
В борьбе за родину свою.
В слезах я юношу пою,
В слезах святого вдохновенья!
В слезах святого вдохновенья
С тобой я сердцем говорю,
Молясь благому алтарю
О ниспосланьи утешенья
Тебе, страдалица-жена.
Твои младенческие годы
Пусть оживит, как жизнь природы,
Твоя печальная весна.
И наши скорбные сердца
Пускай утешит смысл Завета
В устах угасшего поэта:
«Да воля сбудется Отца!»

Давно иль недавно, когда — безразлично,
      Но я полюбил!
Давно иль недавно, когда — безразлично,
  Но я полюбил поэтично
    Шуршание крыл
      Мечты фосфоричной.

И в воздух взлетел я! и вижу оттуда:
      Лицо у земли!..
И в воздух взлетел я, и вижу оттуда:
  Лицо у земли, и лицо то… Иуды!..
    Очнулся в пыли —
      Мне сделалось худо…

Я бы дорого дал за прощенье твое,
За когда-то чудесное счастье мое,
За улыбку твоих зацелованных губ,
За мгновенье, когда для тебя был я люб.

Я готов на страданья, на пытки идти,
Чтоб прижать тебя снова к иссохшей груди,
Чтоб молить о прощеньи у маленьких ног,
Чтоб слезами омыть твой невинный порог.

Возвратись — возврати мне желанный покой
И живи, и умри для меня и со мной.
Возвратит мне чудесное счастье мое
Только взгляд, только слово былое твое!

Где воздух дышит ледовито,
Где мрак ледян, где мрачен лед,
Ярка, как след аэролита,
Мечта свершает свой полет.

Там паутиной сна повита
Природа в строгости красот.
Здесь не достигшая зенита
Мечта хоть отдых там найдет.

Насмешки, жадные, как тигры,
Не воспретят затеять игры,
Там не вспугнут мечту грехи.

И как в волшебной детской сказке,
Ее лелеять станут в ласке,
Как внучку лед, седые мхи.

Не раз ходил при тусклом фонаре,
Мерцавшем в похоронном городишке,
В каморку к ней; со мною были книжки.
Она жила близ рощи, в серебре.

Бывало, ночь мечтает о заре,
Любя, томясь… Трещат в камине шишки.
Шатун-Мороз скрежещет на дворе.
Ведь хорошо? — хотя бы понаслышке!

Она — во мне, я — в ней, а в нас — роман.
Горячий чай. Удобная кушетка.
И красного бургонского стакан.

Целуемся, смеемся, плачем, детка,
Но страсть молчит: так дремлет океан.
Вот счастье где, но это счастье — редко!

Я — у Земли в плену, а терем твой — Эдем,
Но мы встречаемся, Звезда моя, с тобою.
И сколько общего у нас: как ты, я нем,
А ты, как я, в реке отражена водою.

Да, знаем встречи мы, сведенные волною,
Неведомо к чему, неведомо зачем…
Мы связаны с тобой, как звучный стих поэм —
С немою скорбию, как небеса — с землею.

Как я люблю тебя, твоей любви не зная!
Как я печалюся, когда ты, угасая
В румянце утреннем, вдруг скроешься в волне!

Не видишь ты меня, но по тебе я брежу…
Не нужен я тебе, но я тобою грежу…
Ты льешь лучи на мир, а светишь только мне.

Все клонится ко сну
В желтеющей природе.
Кивает дуб клену
При солнечном заходе.

И грустно, грустно мне
Смотреть на смерть в природе
В осенней тишине
При солнечном заходе.