Велимир Хлебников - Том 5. Проза, рассказы, сверхповести

Ты прав, мой храбрый Ганнибал,
Они не стоят разговоров.
Наш мир, поверь, не так уж плох,
Создав тебя, создав меня!
Создать двух-трех веселых блох, –
Совсем не тяжкая вина.

Итак, пути какой-то стоимости.
О! слава! стой и мости.
Причина: кость или изъян
Есть у людей и у обезьян.
Ты веришь этой чепухе?

Ей-богу, нет. Хе-хе!
Мы пляску их, смеясь, увидим,
А там, зевая, к предкам выдем.
Извергло их живое,
И вот, сюда явившись, двое
Приносят копоти огни,
Из новой истины клешни.
О тенях тени говорим!
Как много звезд там вдалеке.
Послушай, осаждая Рим,
Себя ударив по щеке,
Давил ты меньше комаров,
Чем сколько смотрит на нас ныне
<В> ночной доверчивой пустыне
Созвездий, пятен и миров.
На римском щеголе прыщей
Садится меньше и бедней,
Чем блещет звезд во тьме ночей.
И то, чему свистят,
И то, чему все рукоплещут –
Не стоит много (образ взят),
Когда кругом так звезды блещут.
Как два певца, что за проезд
До ближнего села,
Расскажут вам теченье звезд
И как устроена пчела.
Но слышишь – ходит кто-то,
В руке же древко дрота.

И снова, меж вас пролетая,
Вскрикну: «Иду я на вы!»
Горе: кайма золотая
Обвила пространство главы.
Чело, презиравшее неги,
И лоб, не знавший слова «страшно»
Налили вином печенеги
И пили так, славя мной брашно.

Я войско удальцов
Собрал со всех сторон
И нес в страну отцов
Плач смерти, похорон.

Я жертвой был течений розных,
Мои часы шли раньше звездных.
Заведён люд, <как> часы.
Чашкой гибели весы
Наклонилися ко мне,
Я упал по звезд вине.

Да, давно и я горел.
И, старее, чем вселенная,
Мутный взор (добыча хворости),
Подошла ко мне согбенная
Старушка милая, вся в хворосте.
Я думал, у бабушки этой внучат
Много есть славных и милых,
Подумал, что мир для сохи не почат
И много есть в старого силах.
«Простота, – произнес я, – святая», –
То я подумал, сюда улетая.

Я с простертою рукой
Пролетел в умов покой.

Я полчищем вытравил память о смехе
И черное море я сделал червонным,
Ибо мир сделан был не для потехи,
А смех неразлучен со стоном.
Топчите и снова топчите, мои скакуны,
Враждебных голов кавуны.

Знайте, что новые будут Бироны
И новых «меня» похороны.

Битвы доля бойцу кажется
Лучезарной, вместе лучшей.
Я не спорю.
Спорить сердце не отважится.
Враждовал я только с тучею.
Быт рукой судьбы ведом,
Ходит строгим чередом.

Да, да: ты прав, пожалуй,
Коперник, добрый малый.
Раз и два, один, другой,
Тот и тот, идут толпой,
Нагибая звездный шлем,
Всяк приходит сюда нем.
Облеченный в звезд шишак,
Он, усталый, теневой,
Невесомый, не живой,
Опустил на остров шаг.
Ужель от Карлов наводнение
Ведет сюда все привидения?

На острове мы.  Зовется он Хлебников.
Среди разъяренных учебников
Стоит, как остров, храбрый Хлебников.
Остров высокого звездного духа.
Только на поприще острова сухо –
Он омывается морем ничтожества.

Наши клятвы и обеты
Клеветой замыла злоба,
В белый холст мы все одеты
Для победы или гроба.
Иль невиданных венков,
Иль неслыханных оков.

Как на остров, как на сушу,
Погибая, моряки,
Так толпой взошли вы в душу
Высшим манием руки.
Беседой взаимной
Умы умы покоят,
Брега гостеприимно
Вам остров мой откроет.
О, духи великие, я вас приветствую.
Мне помогите вы: видите, бедствую?
А вам я, кажется, сродни,
И мы на свете ведь одни.

Я сомневаюсь и тоскую,
С глазами художника,
Как пламя безбожника,
Сижу на зеленом столбе,
Где тени заснули ночные.
Какую снять судьбу людей
На празднике веселом?
Нет, буду я глаголом:
«Аз есмь Бог,
Да не будут тебе Боги иные,
Кроме мене».
На северной стене,
Где хутор голубка,
Как невод рыбака,
Поймаю глаза верующих
Седых, чужих и юных.
Или надпись: «Всюду меру ищи!»
Потом, как сон, засну на струнах.
Иль ветром крыл чугунных
Углы покрою храма,
Его седую проседь:
Пусть время сбросит!
И мальчик спросит:
«Зачем же ласточек крыло у этих камней, мама?»

Одежда, прочь!
Ты жмешь в плечах.
Теперь былому небу ночь.
Их род зачах.
Книгою скрою Черные зори молнии ног.
Ислам моя рубашка,
Но жмет меня подмышкой;
В Коране я дурашка,
Хотя –
Степная молодежь клянется этой книжкой.

Дитя!
А эта точек, черт и запятых
Таинственная связь,
Таинственный глагол
Из многоточий,
Как будто бы петух,
Положенный на стол,
Затворил покорно очи,
Круга белого боясь,
Круг разрушить меловой
Боится глупой головой,–
Безбожной веры имя.
Нет, пойду тайком сосать
У коровы доброй вымя.
Бойся разума осад.

Я холод сумрачной рубашки
Тому, чей разум спятил.

Я божество лесной букашки
В стране коры сосновой.
Твой длинный язык, дятел,
Здесь божество суровое.
Но чаще: прохожий, запиши так,
Что мы – катушка ниток.
Нет, виды одежд умножу я
И оденусь как безбожие!

Обнажена у ноги я.
Видишь – молния синеет.

Ты нагая, мы нагие,
Нами небо пламенеет.

Белый воздух бурным кружевом
Не закрыл полей руки.

Что ж хорошего? тем хуже вам,
Что портнихи – пауки.

Нету веры, есть веревка!
Небо в нас и небо там.

Пусть морским узлом уловка
Нас привяжет к высотам.
На площади меж улиц
Мы неба куском завернулись.
Звездами пеги, рябы и пестры
Молнии-сестры.

Я волящий меч!

Я мыслящая печь!

Не гордясь мышиным пиром –
Серой тысячью страниц,
Мы проносимся над миром
Вереницею зарниц.
Холод строгих плоскостей,
Чисел нежные кривые,
Чтоб мятежней без властей
Самоправились живые.

Оденусь тучею малиновой,
Висит над пашнями она.