Варлам Шаламов - Собрание сочинений. Том 3

Слова — плохие семена,
В них силы слишком мало,
Чтобы бесплодная страна
Тотчас же зацветала.

Но рядом с песней есть пример
Живого поведенья,
Что не вмешается в размер,
Не лезет в отступленье,

Тогда короче будет срок
До урожайной жатвы,
Чему никто помочь не мог
Молитвой или клятвой.

И можно выжить среди льда,
И быть других чудесней,
Но лишь тогда, тогда, тогда,
Когда и жизнь — как песня.

Не упрекай их в формализме,
В любви к уловкам ремесла.
Двояковыпуклая линза
Чудес немало принесла.

И их игрушечные стекла,
Ребячий тот калейдоскоп —
Соединял в одном бинокле
И телескоп и микроскоп.

И их юродство — не уродство,
А только сердца прямота,
И на родство и на господство
Рассвирепевшая мечта.

Отлично знает вся отчизна,
Что ни один еще поэт
Не умирал от формализма —
Таких примеров вовсе нет.

То просто ветряная оспа
И струп болезни коревой.
Она не сдерживает роста:
Живым останется живой.

Зато другие есть примеры,
Примеры мщенья высших сил
Тем, кто без совести и веры
Чужому Богу послужил.

Кто, пораженный немотою,
Хватался вдруг за пистолет,
Чтоб доказать, чего б он стоил,
Когда б он был еще поэт.

Тот, кто хотел на путь поэта
Себя вернуть в конце концов,
Бегун кровавой эстафеты
Известных русских мертвецов.

Но рассудительные Боги
Не принимают смерть таких.
И им нужна не кровь двуногих,
А лишь с живою кровью стих…

Немало надобно вниманья,
Чтобы постичь накоротке
Значенье знаков препинанья
В великом русском языке.

Любая птичка-невеличка
Умела истово, впопад
Сажать привычные кавычки
Вокруг зазубренных цитат.

И нас сажали в одиночки,
И на местах, почти пустых,
Нас заставляли ставить точки
Взамен наивных запятых.

И, не моргнув подбитым глазом,
Не веря дедам и отцам,
Мы рвали слог короткой фразой
По европейским образцам.

Как ни чужда такая форма
Судьбе родного языка,
В нее влюбились непритворно
И вознесли за облака.

Бедна, должно быть, наша вера
Иль просто память коротка,
Когда флоберовская мера
Нам оказалась велика.

Тогда слова дышали в строчке
Запасом воздуха в груди,
Тогда естественная точка
Нас ожидала впереди.

И был период двухсотлетний,
Когда периодов длину
Любили вовсе не за сплетни,
За чувств и мыслей глубину.

Но страстный слог витиеватый
Давно уж нам не по нутру,
Слова пророков бесноватых
Давно мы предали костру.

Скучна, скучна нам речь Толстого,
Где двоеточий и не счесть,
Где позади любого слова
Знак препинанья может влезть.

Любой из нас был слишком робок,
Чтоб повести такую речь,
Где, обойдясь совсем без скобок,
Он мог бы всех предостеречь,

Чтобы в российской речи топкой
Не поскользнуться, не упасть,
Не очутиться бы за скобкой,
Под двоеточье не попасть.

Ехидно сеющий сомненья
Знак вопросительный таков,
Что вызывает размышленья
У мудрецов и дураков.

Зато в обилье восклицаний
Вся наша доблесть, наша честь.
Мы не заслужим порицаний
За восклицательную лесть.

И вот без страха и сомненья
Мы возвели глаза горе
И заменили разъясненья
Многозначительным тире.

По указующему знаку
Императивного перста
Мы повели слова в атаку,
И это было неспроста.

Нам лишь бы думать покороче,
Нам лишь бы в святочный рассказ
Не высыпались многоточья
На полдороге наших фраз.

А что касается подтекста
И лицемерных прочих штук,
То мы от них пускались в бегство,
Теряя перышки из рук.

А как же быть в двадцатом веке
С архивной «точкой с запятой»?
Ведь не найдется человека,
Кому она не «звук пустой».

Ведь дидактическая проза
Не любит «точки с запятой»,
Ею заученная поза
Всегда кичится простотой,

Той простотой, что, как известно,
Бывает хуже воровства,
Что оскопила даже песню
Во имя дружбы и родства.

И ни к чему ей философский,
Живущий двойственностью знак,
И в современный слог московский
Нам не ввести его никак…

Литературного сознанья
Осуществленный идеал
Находит в знаках препинанья
Консервативный материал.

Любой бы кинулся в Гомеры
Или в Шекспирово родство,
Но там не выручат размеры
И не поможет мастерство.

За лиру платят чистой кровью,
И, задыхаясь в хрипоте,
Гомеры жертвуют здоровьем
В своем служении мечте.

Они, как жизнь, всегда слепые
И сочиняют наугад,
Ведя сказания любые
Без поощрений и наград.

И разве зренье — поощренье,
Когда открылся горний мир?
Когда вселенная в движеньи
На струнах этих старых лир?

Высокопарность этой фразы
Гомерам нашим не под стать —
Им ни единого алмаза
Из темной шахты не достать.

Алмазы там еще не блещут,
Не излучают лунный свет,
И кайла попусту скрежещут,
Не добиваются побед.

Дрожи г рука, немеет тело,
И кровь колотится в виски,
Когда старательское дело
Готово вылиться в стихи.

И побегут слова навстречу,
И отогнать их не успеть,
И надо многих искалечить,
Чтобы одно заставить петь.

И суть не в том, что наш старатель
С лотком поэзии в руках —
Обыкновенный обыватель
И только служит в горняках.

В руках-то он не может разве
Лоток как следует держать?
Он просто золота от грязи
Не научился отличав.

Ведь это просто неуместно,
Недопустимо наконец,
Когда лирическую песню
Нам о любви поет скопец.

И разве это не нелепость,
Что приглашаются юнцы
Вести тетрадь с названьем «Эпос»,
Где пишут только мудрецы.

Мне жизнь с лицом ее подвижным
Бывает больше дорога,
Чем косность речи этой книжной,
Ее бумажная пурга.

И я гляжу в черты живые
Издалека, издалека
Глухие дали снеговые
Меня лишили языка.

Я из семейства теплокровных,
Я не амфибия, не гад,
Мои рефлексы — безусловны,
Когда меня уводят в ад.

Ни вдохновительный звоночек,
Ни лицемерный метроном
Не извлекут слюны из строчек,
Привыкших думать о живом.

То притворится январем,
Звеня, шурша, хрустя,
И льдом заклеивает дом,
Нисколько не шутя.

То он в обличье февраля,
Закутанный в пургу,
Свистя, выходит на поля,
И вся земля в снегу.

То вдруг зазвякает капель
Среди коньков и лыж
Как будто падает апрель,
Соскальзывая с крыш.

Нет, нам не открывает карт
Игра календаря.
Таким ли здесь встречала март
Московская заря?