Давид Бурлюк - Стихотворения
1915 г. Москва
Картина
Красивозадая Венера
Ему служившая моделью
К изображению потерь
Бело нанесенных метелью
Чтобы снести хрустально иго
Зимопрокатного мороза
Сама Венера Каллипига
Костра у ножек держит розу.
Ей помогают два амура
Раздуть земные пламена
И сам Борей надувшись хмуро
Глядящий тел сих группу на.
В замке
Сегодня утром ты окну
Склонилася одной рубашке
На шумную глядя сосну
Над коей облачны барашки
Ты увидала старый ров
Зацветший вязнущей водою
И стадо жадное коров
Пастись пришедших под стеною
Из раздела «Манускрипты Давида Бурлюка»*
«Трудолюбивый муравей…»
Трудолюбивый муравей —
Пример для будничных людей.
Тебе же, муза-егоза,
Гораздо ближе стрекоза.
Пускай придет в сосульках хлад,
Когда торговец коксом рад,
Замерзнут всех друзей дороги,
У музы посинеют ноги…
Но в сердце будет вешний жар
Искусства своевольный дар,
Что до сиянья лето дней
Сереет ласкою своей.
Япония («Над пагодами ход погод…»)
Над пагодами ход погод
По хризантемной сути
Минута час неделя год
Натурой светлой ртути
Над пагодами звон сосны
Волны зеленой лепет
Когда улыбками весны
В гипнозе ветра трепет
Походкой ухищренной гейш
Мой взор равно прикован
Страна лежит на грани меж
Где Кобэ град основан.
Фудзи («Но к ночи потеплевший ветер…»)
Но к ночи потеплевший ветер,
Весь день казавшийся прохладным…
Был вечер нежно шеколадным —
Коричневатый Гала-Петер.
Или от грохота экспресса,
Иль чуя близость океана…
Но мысли тайная лиана,
В горах разыгранная пьеса.
Для жертв вагонной рельсотряски
Не снявшая высокой маски
Осталася сплошным секретом
БЛИСТАТЕЛЬНАЯ ФУДЗИ-ЯМА[34]
Под туч фиолевым беретом
Снега взносящая упрямо.
Горное
Глубокомысленным туннелем
Сквозь недра каменногоры
Скалам Байкала хмуросерым
Пронесший глаз своих дары,
Чтобы отметить водопады
И клики птиц, и взлетоснег,
Венчавшие гранит-громады
Над пиршеством июньских нег.
Японские ночи
Тик так тик так
По гравию шаги
Луна ветвях пятак
Блестит для других
В доме СЛУЧАЙНОМ
Звучит самисэн[35]
Все необычайно для меня
с ЭН
Японии ночи
От прозы умчат
Кохи и оча[36]
К сакэ[37] приручат.
Улица Токио
Улицу бросало направо и налево,
Мост упал на колени, принимая меня,
Шумом безумным дома оглушало,
Ночь старухой смотрелась окно.
Беззубой проституток было мало
Червивое вино…
Вот — огарок дня…
«Зимним часом вдоль залива…»
Зимним часом вдоль залива,
Льдистой корочкой хрустя
У священно озер бива
Прохожу неспешно я.
На холмах краснеют храмы
Изогнулся взлет ворот
Из-за туч веселой рамы,
Что небесный ширит свод
Огасавара (Бонин)
У троп крутых растут мимозы,
Сафьян земли им — колыбель,
Вкруг хижин белые сеози,
Нихон деревни карусель.
Я мимо шел и тростью тронул
Мимоз пугливую семью
И желтые исчезли тоны,
И кротость жизни узнаю.
Мимоза лепестки свернула,
Незримой сделалась очам
Тоскливо серая акула
Их золотой сглотала гам.
Из раздела «Разное»*
Отрывок
Я занимался слишком долго
Твоими отмелями, Волга.
Одной из, тяжких в омут, гирь —
Был сердцу старый монастырь.
Теперь я дряхл, годами сед.
В гробу лежит, засох сосед,
Но прежней злобе не истлеть —
Не истрепать отмщенья плеть:
Неумолимее червя —
Навек — злопамятность моя!
Летний инок («В цветах полеты струны пчел…»)
В цветах полеты струны пчел
Прозрачный мед душа тычинок
Как грудь Венеры круглый дол.
И — черный престарелый инок.
Ушедший в жертвенный покой
Где каждом слоге — вдохновенье,
Благословя своей рукой
И птиц, и насекомых пенье,
Моря распространенных крыл
и сонмы вопиющих глоток
Зарядку солнцем жизнепыл
Самцов без правил и оброток
Цветущих облак знойнокуст
Летучую, как призрак, стаю
Для ненасытножадных уст
Что восхищается, сгорая!
Прозрачный инок, инок, инок
Ушедший в черные цветы
Чтобы затеять поединок
Во имя бездны — высоты!
1907 год
(Чернянка)
переработано в 1931 году.
Грабители времени (набросок)
В квартиру влетели сломали запоры
Дверь сорвалася с петель
Убийцы, грабители, воры
Ветер, огонь иль метель?
Зубы стучат дребезжащий звонок
Грабители в масках растрепан пробор
Сломалась рука там хрустит позвонок
Часы револьверы умолк разговор
Жестокие фразы, костлявые руки за глотку
Вот деньги, но жизнь пощадите
Что вся в кружевном, голубую кокотку
Не надо сапфиров брильянтов триремы
Кричит исступленно грабитель
Мгновенья, нам годы подай!
Мы грабим лишь… ВРЕМЯ!!!
А.А. Экстер и её собачка
Четвероногое созданье
Лизало белые черты
Эллады брошенное зданье
В заклятьи синевысоты
Пылали светозарно маки
Над блеском распростертых глаз
Им упоительные знаки —
Лучом колеблемый алмаз!
1908–1931
Мечты о браке
My mother moon makes me mute[38].
Отсталый и немного точный
Приходит и смеется вдруг
Румяный плод пушистосочный
Владетель множества супруг.
Я и святые
Я стал святым приятелем
Я с ними заодно
Они теперь стараются
Мне подавать вино.
Я стал святым потребностью
Они помолодев
Для голой непотребности
Мне тащат в спальню дев.
Святые станут грешными
Меня не ублажив
Не угостив орешками
Не наточив ножи.
Я стал и сам святителем
Порока строю храм
Хожу в чиновном кителе
Давно привык к дарам.
1921–1931
Иоког<ама> Н<ью->Й<орк>
Несозданные шедевры
Под симфонией зимних небес
Тонким цинком одеты поля
Ты лепечешь персты оголя
Этот фрагмент не созданных месс
Не пришедших поэм, не рожденных панно
И скульптур, что объемах живут
Ведь немногим в потоке людском суждено
Донести неразбитым хрустальный сосуд
Где магически мир отразясь
Держит с тайной вернейшую связь.
1907
Чернянка, Тавр<ическая> г<уберния>
1931
Нью-Йорк, Америка
«Домик был подслеповатым…»
Домик был подслеповатым,
А забор совсем глухим…
Старикашкой охромевшим
На березу опираясь.
В доме жил слепец прилежный,
Ухом тягостно тугим,
Ликом тяжко виноватым,
Ртом гнусаво-распотевшим,
Духом тайною мятежным
Вечно к небу порываясь.
Мысли о жизни