Фердинанд Фингер - Избранное

О, женщина, перед мужчиной преклонись,

Пред тем, с кем ты живешь на свете,

Пред мужчиной, твоему ребенку подарившим жизнь,

Перед кормильцем, лучшим на планете.

Жалеть не будешь, холить и хвалить,

Не купишь туши для ресниц – ты это знаешь?

И на помаду может не хватить.

И босиком без туфелек не очень погуляешь.

Так вот, чтоб это все иметь – его цени.

Не забывай, мужчина – он большой ребенок.

Ведь твой кормилец – рядом на твоем пути,

Который так тебе знаком еще с пеленок.

Кому ты скажешь утром ласковое слово,

Твой муж к нему привык до лампочки давно.

А дети выросли, разъехались, здоровы, слава Богу,

И пропадает слово – некому сказать его.

Одна-одна стоишь в пустыне одиноко,

Ни словом поделиться, словно ты нема.

Однако есть спасенье – ведь неподалеку

Есть братья наши меньшие, что ждут тебя.

Вот им и выскажи, чем ты болеешь.

Вот им и выскажи, что чувствуешь – тогда

Глаза собаки все поймут и душу обогреют.

Душа утонет вдруг в мурлыканье любимого кота.

«Проснись, красавица, проснись!» [16]

Колокола звенят в весеннем рае.

Скорее с головою окунись

В любовь, что дарит середина мая.

Какая ветреница ты, любовь,

Шалишь и манишь, весело играя.

И мне напоминаешь вновь и вновь

Веселую грозу в начале мая.

«Проснись, красавица, проснись»,

Уже звенят на сбруе колокольца,

И конь копытами нетерпеливыми стучит,

И стук влюбленного в твое оконце.

О, мир! В тебе таком многообразном

Вчера я встретил женщину одну,

Которую знавал и пожалел о том разнообразье,

Которое в ее лице я встретил наяву.

Палитра красок: хитрость, жадность и двуличье,

К ним прилепились наглость, глупость и еще:

Там невтерпеж «читать чужие письма

Заглядывая нам через плечо» [17] .

В ней фарисейство, доведённое до совершенства,

Мошенницы в ней ловкость, лень брюзжанье и еще

Гордыня непомерная – тот вечный знак злодейства

Ну, все что в человеке плохо – все ее.

Сегодня повстречал я женщину одну,

Которую знавал, перед которою мужчина – на колени.

С ней, Жизнью-птицей вверх, а не ко дну.

В ней – Доброта, Порядочность и Честность на пределе.

В ней – Тихость и Покладистость и простота,

Та Простота, в которой воровством не пахнет.

Самоотдача, Преданность и Красота,

В ней спрятанная Льстивость колокольчиком не звякнет.

И если ты в таком многообразии нашел

Такую женщину, невероятную такую.

Считай – Господь к тебе ее привел.

Ты не пролей ее слезы, не возжелай ты женщину другую.

В том чудесном кафе, что на Unter den Linden,

Я сидел вечерком с кружкой пива в руке.

Майский вечер, шумок, свет луны, пахнут липы.

Кофе пахнет за столиками невдалеке.

Я сидел, наблюдая за жизнью вечерней,

Что веселье дарило Берлину весной.

И к вечерней той жизни Роллс-Ройс незаметно

Подкатил – господин сел за столиком рядом со мной.

Не спеша заказал он стакан минеральной,

И стаканчик с пузырчатой влагой смаковал не спеша.

А напротив сидел господин небогатый.

Рядом с ним молодая девица – жена, не жена.

И бифштекс полновесный – напитанный кровью

Оба резали ножиком и не спеша

Наслаждались едой и, наверно, любовью,

А бутылочка «Руж» так была хороша.

А ведь тот господин – что возник из Роллс-Ройса

Мог десяток кафе в свой карман положить,

Но кусочек бифштекса откусить не так просто

И с бутылочкой «Руж» так не просто дружить.

Кружку пива допив, я ушел по-английски,

Поняв цену деньгам и Роллс-Ройсу тому,

Было искренне жаль мне того господина,

Жизнь которого, видно, подходила к концу.

Я был свидетелем убийства красоты,

Когда вдруг роковой раздался выстрел.

И камнем вниз лебедка с высоты

Упала, вдруг сложив прекраснейшие крылья.

А лебедь дальше в клине полетел,

Вдали исчез, наверное, не осознав потери,

А я в ошеломлении стоял – смотрел.

Не верил я в расстрел любви, и нервы были на пределе.

Вот год прошел – то озеро я посетил,

Глаза мои вдруг стаю лебединую там увидали,

Малышки-лебедята под прикрытием чудесных крыл

Такою стайкою прекрасной проплывали.

А недалёко лебедь одинокий проплывал.

Как будто что искал, не находя, метался.

Наверное, убитую любовь он вспоминал.

Затем годами он на озере не появлялся.

Наверно, как и мы, он умер от тоски,

Тоски непоправимой и не излечимой.

О, человек! Любовь не убивай – ты сбереги

Единственное, что дается нам Судьбой неотвратимой.

Над рекой опустился туман.

Мне лица-то, что рядом, не видно.

Только песнь – соловьиный дурман —

Все волнует меня непрерывно.

Хорошо, что туман скрыл лицо,

Не обидно, что резко сказала,

Как кукушка в чужое гнездо,

Ты зачем в душу мне залетала?

Растворился в рассвете туман,

Тот, что душу послал на расправу,

И исчез в том тумане обман

Тот, который – любовной отравой.

Но погибла любовь навсегда,

И судьбу той любви я приемлю,

Ведь жестоко птенцов из гнезда

Кукушонок бросает на землю.

Я вышел на балкон, и надо мной звезда

Таинственным вдруг засияла светом,

В вечернем сумраке ты, как всегда,

Покоя не даешь душе поэта.

Миллиарды лет летел твой свет издалека

Земля ещё планетой не предстала.

И дней семи творения ведь не было тогда,

А та звезда уже существовала.

Но вот случилось – божеской рукой

Земля возникла – разум появился.

И этот разум с той далекою звездой

Каким-то странным образом соединился.

Я знаю, что бессмертною душой,

Преодолев законы Времени и Тяготенья,

Я улечу и буду в Вечности с тобой,

Души ведь не касается земное тленье.

Там, наконец, вдали от суеты земной,

Душою, обращенной к Богу,

Я там пойму – кем выглядел живой.

Пойму, какую на Земле прошел Дорогу.

Дорогой полной преступлений и греха

Или дорогой нравственной и чистой

Предстанет перед Богом в голости моя Душа

И, может, оправдается перед Пречистым.

Влюблен я в вас, и это очевидно,

Я этим чувством дорожу, как никогда,

Признаться вам в любви не стыдно,

Когда смотрю я в ваши с поволокою глаза.

Как я хочу в любви своей признаться,

Но, к сожалению, я вижу вас в кино,

Актрисе можно в страсти поклоняться,

Но из картины на свидание позвать мне не дано.

Ну, и пускай, достану копию картины,

И буду день и ночь смотреть ее с экрана на стене,

И буду страсть мою делить наполовину,

Любовь мою поглаживая нежно по спине.

Ты – покровительница всех ушедших душ,

Свидетельница встреч порой ночною.

Луна ночную посещает глушь,

Высвечивая мертвых имена, скользя над их плитою.

Ты – повелительница и отливов, и приливов на земле.

Таинственным лучом своим в окошко

Ты освещаешь вдруг портреты на стене,

Скользишь по стенам и лицу сторожко.

О, сколько тайн ночных высвечиваешь ты,

Объятья страстные, признание влюбленных,

Ограды на могилах, их виньетки среди тьмы.

Могилы предков, временем сраженных.

Объятые кладбищенскою тишиной

Там привидения, вампиры бродят.

Под лунным светом человек своей ногой

На кладбище ночами не приходит.

Луна – ты море или тихую реку,

Дорожкою таинственной, серебряной перерезаешь

И птицы крик ночную тишину

Под лунным светом резко нарушает.

Луна, луна – ты вечный спутник наш.

Скользящий в облаках таинственно ночами.

И над развалинами Рима свет твой не погас,

По Божьей воле вечно он над нами.

Мой друг, скучаю бесконечно по тебе,

Волнуется прибой душевного порыва

Особенно при буйстве красок по весне,

Особенно, когда природа так волнительно красива.

Когда в кипенье красок нет тебя,

Тогда и радость вовсе не знакома.

Тогда не ощутимо счастье бытия

Когда, любимая моя, тебя нет дома.

О, как позвать тебя издалека,