Иосиф Уткин - Стихотворения и поэмы

Комната… тихо… пыльно.
Комната… вечер… синь.
Динькает
Будильник:
Динь…
Динь…
Динь…

Час кончины —
Он приходит
Тихо-тихо,
Не услышишь.
И уходит молча счастье,
И уходят
Мыши.
Только горе неизменно.
Заржавел пасхальный чайник!

И задумаются стены.
И —
Молчанье.
Он заснежит, он завьюжит
В полночь, ветер белорукий…

И совсем теперь не нужен
Ни Талмуд,
Ни брюки.
Тихо.
Сумрак нависает.
Не молитва
И не ужин…
Пусть по-новому, Исайя,
Стол тебе послужит.
А потом — к иному краю.
В рай, конечно, не иначе…

Тихо!
Свечи догорают.
Тихо.
Сарра плачет…

О-о-о время!
«Плохо»… «Хорошо»…
Оно и так
И этак вертит,
И если новым
Срок пришел,
То, значит, старым —
Время смерти…
Да, если новым срок пришел,
То, значит, старым —
Фэртиг[56]…

До Кракова —
Ровно сорок,
И до Варшавы —
Сорок.
Но лучше, чем всякий город,
Свой, родной город.
Разве дворцом сломите
Маленькие, заплатанные,
Знаете, домики,
Где смеялись и плакали?
Вот вам
И меньше и больше.
Каждому свой мессия!
Инспектору
Нужно Польшу,
Портному —
Россия.

Сколько с ней было пройдено,
Будет еще пройдено!
Милая, светлая родина,
Свободная родина!
Золото хуже меди,
Если рукам верите…
И Мотэле
Не уедет,
И даже
В Америку.

Не-ет, он шагал недаром
В ногу с тревожным веком.
И пусть он — не комиссаром,
Достаточно —
Че-ло-ве-ком!
Можно и без галопа
К месту приехать:
И Мотэле будет штопать
Наши прорехи.
…………………………………
Милая, светлая родина,
Свободная родина!
Сколько с ней было пройдено,
Будет еще пройдено!!!

К нам
Закат стекает
Полянами крыш.
Влажно засверкает
Зеленая тишь.

А потом
Красиво,
Ниже и вперед, —
Золотым разливом
Медленно пойдет.

Голубясь и тлея,
Перельется вниз
И заголубеет
Дремлющий
Карниз.

А когда
Он, розов,
Задрожит светло —
Разразится
Бронзой
В столовой
Стекло.

И в одно мгновенье
Перекрасив пар,
Медным отраженьем
Вспыхнет самовар.

Чем у вас встречают?
Вот у нас — всегда
Золотистым чаем. —
Чудная вода!

И солдату снится:
В одинокий год
Бронзовая птица
Скатертью плывет.

А за нею чашек
Выводок смешной…
Да, вот этим краше
Многим дом родной!

Что ж,
Судьбы не хватит —
Значит, получай
Теплой благодатью
Разговор и чай…

Три столетья с лишком,
Господи спаси,
Кумом и чаишкой
Жили на Руси.

Три столетья ранен
Каждый,
Без войны,
Глупостью герани,
Нежностью жены.

Нас поит
Из крана
Радость не щедро?
— Подставляй стаканы,
Убирай ведро.

И туманом
Белым
Над семейством
Пар…
              … — Милый…
Не успела…
Нынче…
На базар…

Ротшильдом
Я не был,
Голод
Я прошел,
Можно и без хлеба
Очень хорошо.

Хуже, если снится
Роскошь тульских щек.
— Что ж,
Налей, сестрица,
Чашечку еще!

Нам с тобою сорок,
Кажется, вдвоем?
Мы еще не скоро,
Черт возьми, умрем!

А судьба
Какая!
Жить,
              любить
                                    и петь!
Посмотри, сверкают
Небо,
         стекла,
                        медь!

Посмотри, родная:
Небо, стекла, медь!
Хорошо бы, знаешь,
Под гитару
Спеть!

Эти годы
Пели,
Пели для меня
Голосом
Шрапнелей,
Языком огня.

Эти годы слышал,
Как рыдает
Твердь.
Как идет
И дышит,
И бряцает
Смерть!

И кричу я старой:
— Матушка, спою.
Принеси гитару
Старую мою!

Я спою,
Сыграю
Песню баррикад,
Ту, что, умирая,
Пел один солдат.

Молодое тело,
Молодость — в глазах,
Пел он,
И горела…
Кровь в его усах.

Умер, служба,
К ночи…
— Баюшки-баю,—
Так и не докончил
Песенку свою.

Я знаю,
Что такое:
«Спокойствие страны!»
Я вижу —
Кровь покоя
И молньи —
Тишины:

За бархатною пылью
Сомнительной нови,
Друзья,
Мы позабыли
Большую дань крови.

Друзья!
Мы помним мало
Вспоившую нас грудь,
Друзья,
Мы славим мало
И тех —
Кто лег, как шпалы,
Под наш железный путь!

По всем
Путям и тропам,
У всех
Морей и рек
Лежит, борьбой растоптан,
Прекрасный человек!

И девушки
Не пели…
И дом родной
Далек:
Лежит он
Под шинелью,
Без шлема
И — сапог…

Отволновались громы,
И вот
Умыты мы —
И пеною черемух,
И нежностью
Жены.

И вот
Мы помним мало
Вспоившую нас грудь,
И вот
Мы славим мало
И тех,
Кто лег, как шпалы,
Под наш железный
Путь!

Но в том
Душа не гибнет,
Кто сердцем
Не остыл,
И эта песня —
Гимном
Великим
И простым!

Кто виноват
В этих странностях был:
Пушкин,
Нужда
Или что-то другое,
Но тараканов
Я не любил.
И не любил я
Покоя.

Полная
Ранних обид
И досад,
Жизнь представлялась
Куда аккуратней!
Ладно,
Согласен:
Не райский сад.
Но почему…
Курятник?!

Я понимаю:
На счастье — паи…
Но если день
Начинается розов,
Ах, как прекрасно
Бренчат воробьи
И заливаются
Водовозы!

Я понимаю:
И солнце —
Не мне.
Но если солнце
Врывается резко,
Ах, как прекрасно
На дряхлом окне
Тлеет
Моя занавеска!

И — поразительно:
Чем голубей,
Чем высота
Над окраиной
Чище,
Костя гоняет
Сильней
Голубей
И выразительней
Свищет…

Каждая тварь
По душе,
По крови,
Кто бы он ни был
И что бы он ни был
Просит
Немного тепла,
И любви,
И голубого,
Хорошего неба…

Пусть
Я не строил,
Пусть
Не садил,
Но полюбил я,
Не скрою,
Крыши чужие,
Чужие сады
И вообще —
Всё чужое.

Правда,
Вначале —
Божиться готов! —
Не допускал я
Духовную грубость.
Ну, там…
Подоишь
Чужих коров
Или яичко срубишь.[57]

Больше любил я
В хорошую звездь
Так,
Чтоб невидим,
И так, чтоб
Неслышим,
Больше любил я
На крышу
Взлезть
И растянуться
По крыше.

Густо взойдет
Небосвод голубой,
Желтые звезды
Рассыплются густо,
И закачается
Над тобой
Многомиллионная
Люстра!

И тишина…
Тишина — кругом,
Так что уж
Некуда тише.
Только что тополь
Порхнет обшлагом
С левобережья
Крыши.

Это была
Настоящая тишь!
Звезды…
Луна…
И слюни:
Сплюнешь
Легонечко
И лежишь.
Полежишь…
И опять
Сплюнешь.
Как я плевал!
Как я плевал!
Я отдавался
Высокой работе.

Вдруг
Налетает девятый вал
В образе
Тети!

Осень — погода сходила с ума:
Ливни,
Распутица,
Скука…
Но скоро
Черные крыши
Покрыла зима
Белым,
Блестящим фарфором.

Клевое времечко, черт подери!
(В детстве декабрь удивительно ласков.)
Клевое дело
С утра
До зари
Нырять на салазках..

Но не дымила
У наших
Труба.
Шубы — нема…
И поник я
Бескрыло.
Надо заметить,
Что мне
Судьба
Шубы
Совсем не скроила.

Но не на всех,
Не на всех,
Не всегда
Дует судьба
Свои толстые
Губы.
Тетя —
К примеру —
Имела — да,
Очень хорьковую
Шубу.

Тетя —
К примеру —
Имела еще…
Тетя имела!..
Тетя имела…
Пару мясницких
Бульонных щек.
Ну,
И мясное дело.

Стал я, понятно,
Моментом богат.
Счастье плашкету
Моментом
Поперло:
Тетина блуза
От горла
До пят.
Дядины брюки
От пят
И до горла.

Можете кушать
И можете пить.
Тут начинается
Мутная ловля.
Тетя решила
Меня Посвятить
Господу
И торговле.

Начали с бога.
И, надо признать,
Здесь преуспел я
Немного.
Только потом —
Через душу
И мать —
Я дотянулся до бога!

Тетя старалась.
Но бог
Не помог.
И согласитесь сами,
Это — простительно,
Если, как бог,
Скажем,
Владеешь весами.
Тетя
(Божиться, убиться готов!)
Пусть —
Это мертвое,
Пусть —
Это вещи,
Тетя посмотрит…
И крылья весов,
Медные крылья…
Тре-пе-щут!

Да, и толста,
Да, и стара,
А умудрялась
Без всякого бунта
При покупателях
Полтора
Делать из фунта.

Что там —
Седины ученых мужей!
Тут — по призванью,
По сердцу…
К тому же
Тетя однажды
Учила уже
Дядю,
Покойного мужа.

Дядя — однако —
Моментом смекнул;
Дядя взглянул
На науку
Угрюмо.
Тетеньку
Дяденька
Обманул:
Взял
Да и умер.

Что же, я думаю,
Так твою мать!
Что же, скажите,
И мне помирать?
Добре, я думаю,
Добре!
Лучше я тетку угроблю.

Время не любит
Сидеть на мели.
Ну, так на стеклах
У тетушки в спальне
Вновь расцвели
И вновь отцвели
Серебряные
Пальмы.

И, начиная о марте
Вранье
И принимаясь
Картавить
И каркать,
На белопером снегу
Воронье
Мечет
Трефовые карты.

— Картам не верю!
И в карты, кажись,
Стал я проигрываться
С пеленок.
Жизнь —
Это шулер.
Подлая жизнь
Любит играть
На крапленых.

Картам не верю!
И верить нельзя:
Проигрыш — в доску,
А выигрыш — зерны;
В жизни,
Мои дорогие друзья,
Надо уметь
Передернуть.
В жизни,
Мои дорогие, всем
Надо прижуливать малость!
Чтобы по банку
Пятнадцать и семь.
Двадцать один
Получалось!
………………………………….
Эту главу
Загибаю на ах!
В дребезгах
Снега,
В облаке Пара
Даму в ротонде,
Даму в мехах
Прет, задыхаясь,
Седая
Пара!

В городе —
Визг,
В городе —
Вой.
На перекрестке
Акцизному
Жутко!
И козыряет городовой
У полосатой Будки.

И поднимает
Усатый мент [58]
Лапу,
Как заячью лапку…
Кони — секунда,
Кони — момент —
Прямо
На тетину лавку.

Сам — име-нин-ник!
А генерал
Любит покушать
И вкусно
И тонко…
— Нету теленка?!
Черт бы побрал,
Завтра же
Сделать теленка!

— Ах, негодяи!
Подлые, ах!
(Ах, преподобный!
Ах, отче,
Ах, Сергий!) —
Сердится дама.
У дамы в ушах
Бьются
Холодные серьги.

Сердится дама…
А тетя — добра;
— Завтра —
Хоть двести,
Завтра —
Хоть триста!..—
Из генеральшиного бобра
Прямо на тетю
Сибирские искры.

От генеральши
На улицу — страх!..
В дребезгах
Снега,
В облаке
Пара
Даму в ротонде,
Даму в мехах
Дальше проносит
Седая Пара!

Утром проснулся,
На стеклах — сад.
Солнце,
Узоры
И всякие штуки.
Стой и любуйся!
А тетя — мусат [59]
Мне, понимаете,
В руки.

Дескать, мерзавец,
Всё дрыхнешь
Да ешь,
И никакого толку.
Чтоб ты сгорел!..
Поднимайся и режь
Для генеральши
Телку.

Глянул я,
Братцы мои,
На зарю:
Утро — богаче Креза!
— Лучше я, тетя,
И верно сгорю,
Чем буду
Телок
Резать.

Костя
И вовсе
Смотрел не туда.
Был мой приятель
Характером резок:
— Телку не стоит,
А тетку — да.
Тетку бы надо
Зарезать.

Тетку бы надо
Сегодня днем
Перевести на ладан…
Да ты не бойся:
Мы только пугнем.
— Брешешь!
— В натуре.
— Ну, ладно…

Ладно, я думаю,
Я тебе дам,
Я тебе приготовлю
Триста телят
Для бобровых дам!
Я тебе, тетя милая, дам
Господа
И торговлю…
………………………………..
……………………………….
………………………………..
Только мы — в двери,
А тетка:
— Осел! —
Думаю:
Надо старуху срезать.
— Я на минутку,
Я, тетя, пришел
Вас, между прочим,
Зарезать… —
Сразу заткнулась.
В поджилках — дрожь.
На руки смотрит.
А в правой — нож.

Кинулась к двери,
А Костя — в дверях.
Тоже с пером[60]
И ни слова.
Тетя как взглянет,
Как взвизгнет…
Трах!..
Трах…
И готова.

Ангелы тете
Открыли покой.
Ангелы приняли
Теткину душу.
Господи,
Упокой…
Семипудовую тушу!

Костя стоит
И — ничего.
Руки как руки.
Фигура — прямая.
А я стою
И ничего
Не понимаю.

Странное дело!
Тетке капут.
(Тетя моя умирала редко.)
А канарейки
В клетке
Поют!
Поют и прыгают
В клетке!

А над Иркутском,
С веселой руки
Тете покойной
Давая фору,
Солнце вовсю
Разливает желтки
По снеговому фарфору.

И седину
Отряхает сосна.
И ледяные осколки
Повсюду…
Это — весна!
Это весна
Зимнюю Бьет
Посуду!

Это — рыбалка,
Это — загар,
Значит — рыбалки, и утки, и чайки?!
— Костя, шестай!
Канай на базар!
Тетя, прощайте.

Нате рубаху,
Нате кровать,
Нате… торгуйте сами.
Лучше уж попросту
Воровать,
Чем воровать
С весами…

Солнце встречало.
На желобах
Тлеют сосульки…
Командую:
Сжечь их!
Как запылают,
Как вспыхнут
И — баххх!
По тротуару —
Жемчуг.

И поклонилась
Бродягам сосна.
И зазвенели
Стеклянные груды…
Это — весна!
Это весна
Зимнюю
Бьет
Посуду!

Дома — скандал!..
Но знакомый народ
Мать утешал высотой поднебесной
— Бог не без сердца!
Может, помрет,
А не помрет,
Так повесят…

Только один,
Один человек
С бледным лицом,
С голубыми глазами,
Слезы скрывая,
Не поднял век,
Горе скрывая,
Замер.

— Милая Леля,
Да и для нас
Счастье могло бы
Чуть-чуть покапать!
Но у тебя —
Кроме скромных глаз —
Есть еще…
Папа.

Дом трехэтажный
(Кроме коня,
Кроме пролетки на толстых
                                                 шинах!)…
Что трехэтажного
У меня,
Кроме матерщины?

Нет, не с тобой.
Да, не с тобой
Мне эту грустную пристань
Оставить!..

Мудро глядит
Горизонт голубой
 Над городской заставой.
— Ой, человек,
Человек молодой,
Что?
И куда?
И доколе?
И покачало седой бородой
Облако
Над раздольем.

Но ни о чем!
Но ни о ком
Этой единственной ночью
Над голубеющим
Колпаком,
Под золотым
Многоточьем!..

— Костя,
Ты чувствуешь:
Ни о ком
Этой единственной
Ночью.
Костя,
Ты понял:
Мы сами — Ралле
Фирма…
И без обманов.
(Если обломится!)

Но в феврале
Вдруг
Загремел Романов.
За Петербургом
Поднялся Урал.
Дальше и больше,
Больше и дальше.
И над Иркутском,
Как зверь, заорал
Сам губернатор!
Сам генерал!
Сам
Генерал генеральшин!

Брызги рванули из-под камней!
— …Вдрызг укатаю!
Немедленно взяться…
Сукин-просукин!
Доставить ко мне
Этого мерзавца!!
Тетку ухлопал?!
Подумать — стыд!..
Добрый архаровец,
Добрый!

У генерала — усы,
И блестит,
Как эполеты,
Бобрик.
Он задыхается,
Делая шаг,
Чтобы остановиться,
И эполеты прыгают,
Как
Две недобитые птицы.

И адъютант
К эполетам прижат,
Держится
За аксельбанты.
И аксельбанты
Хрустально дрожат
На голубом
Адъютанте.

И рикошетом
К дворцу,
От дворца
Мечутся полуживые
Городовые без конца,
Городовые,
Городовые!

И кафедральная скала
Гулом доносится дальним…
Слышим,
Залаяли колокола
Эхом
На кафедральном.

Видим:
Иконы подняв,
Как щиты,
Двинулся город-по главной…
— Господи… защити,
Не выдавай,
Православный!

«Не выдавай» —
И срываться в момент
(Дескать, догонит милость).
— Дуй!.. —
Заворачиваем:
Мент?!
Не обломилось!

Он появился,
Как из воды,
Вырос,
Как неземной:

— Вы — куды?
— Мы — туды.
— Вы — к кому?
— Мы — к нему.
— Значит, никуды?
— Ну ды.
— За-а-а мной!..
……………………………………
Белый дворец
Из больших камней.
Медные ручки:
Боязно взяться!..
 «Сукин-просукин…
Ко мне… мерзавца!»

На губернаторе
Синий сюртук.
По сюртуку —
Горизонт из медалей.
— Здравствуйте,
Здравствуйте, милый друг!
Давно, — говорит, —
Не видались.

Старый барон
Генерально суров.
Главное — глазки:
Не смотрит, а греет!
— Ну-с, — говорит, —
Ты — из жидов?
— Нет, — говорю, —
Из евреев.

Кровь ударяет
В затылок ему!
— Власть не приемлешь
С пеленок?! Сукин-просукин…
А знаешь,
Кому
Предназначался
Теленок?

Знаешь…
Так что же ты,
Спятил с ума?
Вместо теленка…
Кровавая шалость!
— Нет, — говорю,—
Она — сама,
Сама, — говорю, —
Догадалась.

Тут невозможно —
Гремя и трубя,
Рухнула каменоломня…
«Да я тебе-е-е… э!
Да я из тебя… а!»
Дальше — темно.
Не помню.

Помню:
Без шапок
И босиком,
Оба пускаем дрожжи.
Ночь.
И серебряным косяком
Льет полосатый дождик.

Я нажимаю:
— Скорей, скорей,
Или стервятники
Сцапают пташек… —
Тьма.
Над графинами фонарей
Дождь светляками пляшет.

Шлепаем,
Как по морскому дну.
Костя сопит:
— Не могу я…
Дождь понимает:
Мы — в одну,
А он — в другую.

Дождь понимает нас хорошо:
Дальше и тише,
Дальше
И тише…
И вот он
На цыпочках прошел
По самой
Далекой

Крыше.
В синем мундире
И в орденах
Глянуло полуночье…

— Костя, мы живы!
Гуте нахт![61]
Ваше неперескочишь!

С детства — романтик,
Я шел.
Как на бал.
Друг был настроен,
Кажется,
Дрянно.
Друг возмущался,
Друг загибал
В господа,
В драбадана.

Друг произнес
Знаменитую речь:
— Гад на гаде,
Два гада — рядом.
Гадов поджечь,
Гадов пожечь,
Будь я
Гадом!

Справа — река.
Над течением бел.
Пар поднимался
Крылатым и сизым.
А в высоте —
Как открытый,
Горел
Бронзовый механизм.

— Костя, шестай…
Это не Рим.
Цезарь — не ты.
Не трепися впустую.
Город — не знаю,
А мы — погорим,[62]
Если к утру
Не плитуем.

Слышишь, отец:
Ни-ка-ко-го огня!
Будет
На радостях
Малохолить…
Костя,
Пойми,
Там у меня
Все-таки…
Леля…

Так, ни о чем,
Так, ни о ком.
Вздыхая попеременно,
Шли на восток,
Шли босиком
Два молодых
Джентльмена..

И вот однажды
(По-моему, в три)
Я это — Костю
Тихонько рукою:
— Костя, шестай,
А ну, посмотри,
Что это там такое?

Мы это —
Серыми повели.
Смотрим,
И, с толку сбиты,
Видим:
Поднялись,
Пошли ковыли,
Взятые
В ступу
Копытом.

Видим:
Пробитая солнцем
До дна,
Пыль и кипит и клубится,
Как на ветру…
А в просветах видна
Рыжая стать кобылицы.

Видим…
И ясное дело —
На ход.
Дескать, не вышло бы плоше.
— Топай!—
И — влево.
А нам — в проход —
Лошадь!

Красные брюки,
Синий мундир,
Солнце лицо озаряет.
Трекаюсь[63] с первого:
— Командир! —
А командир
Козыряет?!

А командир
Отдает нам честь?!
Руку подносит
К фуражке:
— С кем, извините,
Имею честь?.. —
И распускает ряжку.

И рассыпает
Свой рисовый ряд;
Можно сказать,
Как хочет,
Нас покупает…
И весь отряд
За командиром
Хохочет.

Ладно, что я
Не любитель был зря
Переводить красноречья:
Не возмутился.
А друг — в пузыря.
Друг
Разражается
Речью.

Он повторил
Знаменитую речь:
«Гад на гаде,
Два гада — рядом.
Гадов поджечь,
Гадов пожечь,
Будь я
Гадом!»

Словом, кипит,
Как слюна на камне.
Кроет и в душу
И в бога.
А командир,
Нагибаясь ко мне:
— Мало их там
Или много?

А командир говорит:
— Юнкерья,
Много их там
Или мало? —
И как посмотрит:
— Да ты
Ни черта,
Видно, не знаешь, малый?!

Видно, тебя
На великом смотру
Не было, малый,
С нами?..—
Он говорит мне,
А я всё смотрю
На эскадронное знамя.

Въелся глазами:
Военный атлас
Шелком
И кровью выткан.
Въелся глазами,
Смотрю,
А из глаз
Две серебристые нитки.

Переживаю такую муру
С дрожью,
С ознобом до кости,
Две-три минуты…
Да как заору:
— Ко-стя!

Костя, свобода…
Ядри ее мать!!!
И — понимаете —
С пылу
Гоп — к командиру.
И ну обнимать
Под командиром
Кобылу.

Вот было дело!
До глупого рад,
Я одурел, между прочим.
Плачу, смеюся…
А весь отряд
За командиром
Хохочет.

И командир говорит:
— Так и быть,
Топай, парнишка,
За нами.
Будет баклушами
Груши бить! —
И подмигнул
На знамя.

Мол, для других,
Настоящих драк
Нам пригодишься, малый.
— Кстати,
И малый ты не дурак.
Хоть и дурак —
Немалый.

И, собирая свой рисовый ряд,
Вырос в седле,
Как на троне.
Выбрал поводья,
Осел.
И отряд
Тронул.
………………………………
………………………………..
……………………………..

Ветер мотает
Бурятский ковыль.
И перепуганной птицей
Кверху
Взлетает дорожная пыль,
Вспыхнет
И снова садится.

Мимо идут,
Чередуясь, столбы.
Прямо
Перед глазами
Дым сумасшедший
Встает на дыбы.
Встал
Над Иркутском
И замер.

А в высоте —
Голубой водоем,
Полон до ручки созвездий,
Светит над нами…
Мы едем вдвоем
Передовыми
В разъезде.

Едем.
Понятно, глядим…
А вокруг —
Небо
И всякая травка.
Едем мы,
Едем мы,
Едем…
И вдруг
Пыль вырывается
С тракта!

Восемь копыт
По дороге кипит,
Искрятся…
Искры буквально
Из-под
Сверкающих
Из-под
Копыт,
Как из-под наковальни!

Гудом гудит
Утрамбованный наст,
Стонет.
И, как на ворота,
Пара седых
Налетает на нас,
Резко осаживаясь
С поворота!

Я как увидел,
Аж онемел.
Белый,
Белее мела.
Глянул на Костю —
И Костя
Как мел,
И тоже
Всё онемело.

Оба ни с места.
Стоим.
И вдруг
Затрепетали медали.
Я подъезжаю:
— Здравствуйте, друг!
Давно, генерал,
Не видались.

По генеральше цыганская дрожь
От каблучка
До сережек.
— Господи, — шепчет, —
Ты узнаешь,
Ты узнаешь,
Сережа?

Но генерал
К тарантасу прижат —
Нем,
Как и не было баса!
Вытянул руки,
И руки дрожат
На генеральских лампасах.

— Да не держите
Руки по швам.
Страхи какие на ночь!
Всё.
Остальное доложит вам
Вот —
Константин Иваныч.

Друг в лобовую:
— Попили квас,
Время попробовать
Чаю.
Будьте любезны.
Тетя о вас
Очень скучает…

Я на себя, — говорит. —
Беру
Ваше устроить
Свиданье…

Костя расстегивает кобуру.
Барыня, до свиданья!

Дважды мой конь,
Оседая, взыграл.
Даже не пикнув,
Не буркнув,
Лег,
Опрокинулся генерал
Рядом с супругой
На бурку.

Брови, как филин,
Насупил
И спит.
Строгий, лицо неземное.
Я отвернулся.
Вдруг слышу:
Сопит Костя
За мною.

Я на седле повернулся.
И вот —
Стало в гортани сухо!
Вижу:
Брильянт окровавленный
Рвет
Костя
Из мертвого уха!

Я его было
На бога беру:
— Брось,
Разменяю!.. —
А Костя
Зубы оскалил —
За кобуру,
Злой,
Как собака над костью.

Ужас по мне
Прорастает, как шерсть.
Я подлетаю:
— Поганый,
Брось!!! —
Не бросает.
И все мои шесть
Я по нему
Из нагана…

Дрогнул,
Откинул раскрылия рук.
И, как подстреленный ворон,
Заколесил,
Покатился мой друг
Ахнувшим косогором.

Заколесил,
Повалился у ног.
И над товарищем детства
Встал я, растерян и одинок.
Встал — и не мог
Наглядеться.

Детство мое!
Мой расстрелянный мир!
Милое детство?!

А рядом…
Я оглянулся:
Стоит командир,
Мой командир отряда.

Время шагает
В открытую дверь.
Юность моя —
За горою.
Где отыскать,
Где найти
Теперь
Мне
Моего героя?

Или от пули
Союзных держав
Парень свалился в атаке?
Или, виски
Кулаками зажав,
Учится он
На рабфаке?

Где ты:
В тени
Или на виду?
Умер, старик,
Или дожил?..
Мертвым,
Живым —
Но тебя я найду
И приведу к молодежи.

Пусть, окружив
Белозубой гурьбой,
Друг мой, хороший
И шалый,
Пусть посмеются они
Над тобой
И загрустят — пожалуй.

Пусть
Они скажут,
Прочтя о тебе,
Знавшем и солнце и ливни:
— Как хорошо
Оказаться
В борьбе
Не гимназистом наивным!..

Чтобы действительно
Сладость понять,
Горечи, други,
Попейте!
Надо познать эту жизнь,
Познать
Всю,
До копейки.