Себастиан Брант - Корабль дураков; Избранное
Как тот кроит и шьет штаны
Необычайной ширины.
А возвращаясь, наш дурак
Глядит с моста и видит — рак
Ползет по дну, его клешни —
Совсем как ножницы они,
И как иголка — каждый ус.
Мужик был груп, но не был трус:
Сопротивлялся рак, однако
Со дна реки достал он рака.
Добычу залучив такую,
Домой вернулся и, ликуя,
Твердил соседям: «Право слово,
В деревню я привез портного.
Он будет нам кроить штаны
Необычайной ширины».
Поверила его жена
И раку принесла сукна.
Со всех сторон бегут крестьяне,
Они несут портному ткани,
Кричат, хохочут дураки:
«Крои, портной, для нас портки!
Да как же без портков мы жили?»
На сукна рака положили,
Рак пятится, как всякий рак,
И падает под стол во мрак.
Дивится на него народ.
А пожилой Гейнц Обормотт
Сказал: «Вот видите, ей-ей,
Портной смущается людей.
Смотрите, ножницы он точит,
А шить при нас портной не хочет.
Я б на ночь свечку дал портному, —
Тогда зашьет он по-иному».
Его совету вняли люди,
Они оставили на груде
Материй рака, и ушли,
И свечку на столе зажгли.
Но рак в портновстве не мастак,
И опрокинул свечку рак.
В каморке стало вдруг темно,
И вскоре вспыхнуло сукно,
Оно сгорело, а потом
Сгорел и стол, и даже дом.
А рак уполз к мышам в нору,
Его нашли там поутру,
Затем судили, как ведется,
И бросили на дно колодца.
Да чтоб не вылезал уродец,
Землей засыпали колодец.
Так напугал деревню рак,
Что с этих пор, вступая в брак,
Должны и парень и невеста
Землей засыпать это место.
Таков у них обычай древний,
И он блюдется всей деревней.
А если крикнешь: «Раки, раки!» —
Не миновать жестокой драки,
Торговца раками побьют
И раков в порошок сотрут.
А Фюнзинген во всех столицах —
Доселе притча во языцех.
И ежели крестьянин глуп,
Невежествен, неловок, туп,
Во всех делах мирских — младенец,
То говорят: он фюнзингенец.
Таких людей видал не раз
Ганс Сакс, сложивший этот сказ.
ПОЧЕМУ СОБАКИ ТАК НЕНАВИДЯТ КОШЕК, А КОШКИ МЫШЕЙ?
233
Однажды я завел беседу
Со стариком, сказав: «Поведай,
Откуда взялся сей раздор,
Не ослабевший до сих пор, —
Раздор меж кошками и псами;
И почему войну с мышами
Кошачий род ведет нещадно?»
Старик сказал: «Вопрос нескладный.
Любой мужик уж, верно, знает,
Отколь она проистекает —
Та распря кошек и собак,
Что не уладится никак.
Пустой вопрос ты задаешь».
А я в ответ: «Поведай все ж!»
Тут молвил он: «В былые годы
Псы всевозможнейшего рода,
Те, что принадлежат дворянам,
Попам, крестьянам, горожанам,
Сошлись совет держать — и так
Решило сборище собак:
«Пошлем двух старых, знатных псов
Послами в Рим без лишних слов,
Чтоб к папе в Риме обратиться
И льготы от него добиться
Скоромную вкушать еду
И в пост и каждый день в году —
На это мы имеем право,
Ведь служим мы попам на славу,
Таскаем дичь им, а потом
Им стережем и двор и дом».
Услышал папа просьбу псов,
Он выполнить ее готов.
Печать на грамоту кладет
И привилегию дает.
Послы в Германии опять
И всех собак спешат созвать
Из ближних мест и издалече.
В Штосфюрте было место встречи.
Вот грамоту читают им,
И их восторг неудержим.
Тут псы из тех, что постарее,
Пустились обсуждать скорее,
Как лучше грамоту укрыть,
Чтобы навеки сохранить.
Ведь люди рады псам нагадить
И их от вольности отвадить.
Но сундуками и ларями
Собаки не владеют сами.
Тут некий престарелый пес
Так, поразмыслив, произнес:
«Давайте грамоту доверим
Котам. Друзья нам эти звери,
И помогают нам в беде
Уж много лет они везде.
Да, им удастся, несомненно,
Наш клад припрятать драгоценный —
По чердакам они шныряют
И понапрасну не болтают».
Вот грамоту на сохраненье
Котам, не медля ни мгновенья,
Вручают псы. И на чердак,
Чтоб людям не найти никак,
Ее унес усатый кот.
Когда же минул первый год,
Собакам снова отчего-то
На грамоту взглянуть охота.
Коты давай искать под крышей, —
А грамоту изгрызли мыши.
И в страхе шлют коты ответ,
Что грамоты у них уж нет.
И с этих пор всегда клянет
Собака весь кошачий род,
Отсюда и берет начало
Вражда, которая настала
Меж ними, в этом корень драк,
Которых не унять никак.
Коты же с этих самых дней
Возненавидели мышей:
Зачем-де грамоту сожрали!
Коты преследовать их стали,
А также крыс, всегда, везде,
Им спуска не дают нигде,
И в гневе бешеном своем
Их душат ночью, душат днем.
Меж тем на сборище собак
Участники решили так:
Двух псов отправить в Рим опять,
Чтоб снова грамоту достать,
Раз мыши прежнюю сожрали.
Послы немедля побежали,
С собой взяв денег на еду.
А было жарко, как в аду.
Когда в Италию пришли,
Послы в харчевню забрели
И так винцом наугощались,
Что как собаки налакались
И стали лапами скрести
И мордой яростно трясти, —
Гав, гав, — и уши навострили,
И зубы яростно вонзили
Друг в друга пьяные собаки,
И кувырком в ужасной драке
Они летят с горы крутой,
Шагов с полсотни высотой,
Так что почтенным псам в овраге,
При всей их доблестной отваге,
Пришлось, увы, лишиться жизни.
Меж тем, собаки в их отчизне
Послов и ныне поджидают.
Все на дорогу выбегают.
С тех пор, лишь пес сойдется с псом,
Нюхнуть собрата под хвостом
Он норовит: быть может, тот
Домой ту грамоту несет —
И затевает с ним вражду,
Бумаги не сыскав в заду;
И вот про этот стыд и срам
Ганс Сакс поведал в шутку вам.
МОНАХ И УКРАДЕННЫЙ ПЕТУХ
234
Во Франкфурте не позабыты
Еще монахи-кармелиты,235
Чья братья святостью кичилась.
С одним из них беда случилась.
Когда в великую субботу236
Святили куличи, заботу
Паписты эту очень чтут,
Монашек юный тоже тут
Искал с мальчишкою вдвоем,
Где позажиточнее дом,
Чтоб куличи святить мирянам
И яйца. Он, не будь болваном,
К богатым бюргерам237 зашел,
А в доме том обильный стол
Был, соответственно приличью,
Уставлен курами и дичью,
Еще дымящейся, и дух
Весь воздух насыщал вокруг.
Монашек, проглотив слюну,
Подумал только: «Ну и ну,
Вот если мне бы стол такой!»
И когда мальчик вдруг спиной
К нему случайно повернулся,
Монах с опаской оглянулся
И тут же, не боясь греха,
Зажаренного петуха
Рукой проворною схватил
И между ног под рясой скрыл.
Затем занялся куличами:
Сперва благословил речами,
Затем кропил святой водой.
Когда ж он уходил домой,
Мальчишке дали два яйца
И проводили до крыльца.
Монашек, очутившись дома,
Два хлебца взял у эконома,
Сумел еще винца достать
И все припрятал под кровать.
Он, видно, чаял объеденья
После полунощного бденья,
Но, как читатель здесь прочтет,
Случилось все наоборот.
Во время службы в нетерпенье
Считал он каждое мгновенье.
Ну вот и ей пришел конец,
Домой торопится хитрец.
Но не успел он под кровать
Залезть и петуха достать,
Как постучали в дверь у кельи.
И тут, забывши о веселье
И о приверженности к мясу,
Он сунул петуха под рясу.
Вошел монах, его приятель,
И сообщил, что настоятель
Зовет монашка тут же в храм.
«Ты будешь нынче в ночь к мощам
Приставлен, охранять святыни,
Носительницы благостыни,
Да отпущенья продавать,
И до заутрени давать
Для поцелуя «агнец божий»238
Тому, кто платит подороже».
Беднягу пот прошиб от страха —
Не выдал бы петух монаха!
Но все-таки поплелся в храм
И сел, как велено, к мощам.
Но дверь открыта у собора,
И вот бежит собачья свора,
Почуявшая запах мяса,
Что издает монашья ряса.
Монаха довели до дрожи,
У бедного мороз по коже.
Он проклинает песью свору
И мыслит в страхе: «Быть позору!»
Он их попробовал прогнать,
Те скалить зубы да рычать!
Еще тесней сомкнулась стая.
Монашек, голову теряя,
Испытывал мученья ада…
А тут вдруг всенощную надо
Ему служить, его ждут там.
Другой монах присел к мощам,
А наш прошел в алтарь… тогда
И разразилася беда —
За ним немедля по пятам
Псы ринулись чрез божий храм,
И когда он напялил ризу,
Его обнюхивало снизу,
Расположась в священном месте,
Кольцо из ненасытных бестий;
Когда он надевал стихарь,239
То, как обычно это встарь
