Николай Краснов - Живите вечно.Повести, рассказы, очерки, стихи писателей Кубани к 50-летию Победы в Великой Отечественной войне
приложил к кровоточащему боку, быстро забинтовал. Сколько Ельшин тащил его, Савченко не знал. Он пришел в себя от резкого запаха нашатыря. Открыл глаза и увидел над собой лицо спасителя.
— Спасибо, браток, — едва слышно проговорил пересохшими губами. — Как твоя фамилия?
Назвав себя, младший лейтенант пожелал скорее выздоравливать и ушел, а Савченко унесли на носилках в санитарную машину.
После операции, придя в себя, он услышал разговор хирурга с медсестрой, упомянувших фамилию Ельшин.
— Что с ним? — подал едва слышный голос Савченко.
— С кем? — спросил хирург, обернувшись к раненому капитану.
— С Ельшиным.
— Это мы должны вас спросить, кто такой Ельшин. Вы эту фамилию раз десять упомянули, пока выдыхался наркоз.
— Это мой спаситель. На руках меня нес с передовой.
— Богатырь ваш Ельшин. Чтите его!
Именно богатырем и остался в памяти Савченко младший лейтенант Ельшин. Неужели чудом остался жив? Какой стал теперь? Узнает ли его? В тыловом госпитале, уже перед выпиской, Савченко разговорился со старшим лейтенантом из. соседнего полка. Когда Савченко рассказал ему, что остался жив
благодаря Ельшину, Веткин вдруг нахмурился и печально произнес: «Погиб твой спаситель…» Савченко был потрясен этим известием, хотя и знал, что ни один фронтовик не застрахован от смерти.
Вот что он узнал от Веткина. Взвод, если только можно было назвать взводом оставшиеся два пулеметных расчета, прикрывал отход батальона к небольшой высотке. В бою Ельшин сам сменил первого номера у пулемета. Веткин видел в бинокль, когда поднялся на высотку, что сразу несколько разрывов накрыли обе пулеметные точки. В живых там никого не осталось. У повалившегося пулемета Ельшина виднелась горка земли, из которой торчала нога…
Подошли немцы, попинали ногами и, смеясь и жестикулируя, скрылись в лощине…
Несколько дней после этого рассказа Савченко не подходил к Веткину, словно тот был повинен в гибели Ельшина.
Савченко поведал эту историю Макару Максимовичу.
— Да — а, — раздумчиво сказал тот. — Скромняга Епьшин никогда не рассказывал о себе.
— Он дома сейчас? — нетерпеливо спросил Савченко. — Увидеть мне его надо, непременно, Макар Максимович.
Макар Максимович понимал состояние фронтовика, рвущегося увидеть своего спасителя, только ведь Ельшина надо подготовить к такой встрече. Потерял человек всякую надежду на восстановление своего доброго имени. Недаром же говорил тогда, на пенечках, что еще не вернулся с войны.
— Ну вот что… тогда пойдем ко мне, полковник. Ты у меня посидишь, я его подготовлю к встрече… вместе пообедаем, фронтовое братство вспомянем. Да и заночуешь. У меня целый дом пустует.
— Горю нетерпением, — Савченко быстро поднялся со стула и зашагал первый к выходной двери.
Познакомив Корнеевну с необычным гостем, Макар Максимович пошел к Ельшину.
Алексей Михайлович ремонтировал старенький чемодан. Неожиданным появлением соседа, обычно занятого в это время в музее, был удивлен.
— Ты куда это собираешься, Михалыч?
— Да вот для Гали готовлю. В Москву и в Тамбов собирается. С бабкиным домом решать надо.
— Конечно, надо, — согласился Макар Максимович. — А я тебе весточку добрую принес… живую, можно сказать.
— Что значит живую? Загадку загадываете, Макар Максимович?
— Наоборот, отгадываю. Помнишь, ты мне заливал насчет правды, которой верить трудно?..
— Ну и что?
— Так вот… оказывается, рано или поздно всплывает правда‑то. Ты фамилию такую — Савченко — помнишь?
Ельшин положил на стол отвертку, которой завинчивал шурупчик, настороженно посмотрел на соседа.
— Что‑то не припоминаю. А кто он такой?
— Да ты получше память напряги… Савченко Сергей Сергеевич.
— Не помню никакого Савченко, да и не называли на фронте по имени — отчеству, вы сами знаете… Звание и фамилия… Не помню такого.
— Ты кого‑нибудь спасал на фронте, под Смоленском?
— Там все друг друга спасали, и я, конечно, спасал.
— А вот тебя человек запомнил, которого ты спас.
— Спасибо ему, что доброе дело помнит.
— А ты сам ему это сказать не хочешь?
Ельшин замер. Лицо его напряглось, под глазом забилась жилочка. Он неловко переступил протезной ногой, чтобы ближе подойти к Колодину.
— Как? Где сказать?
— Мы одного полковника пригласили помочь экспозицию музея составить, разговорились. Он со своим полком нашу станицу в сорок третьем освобождал, а в сорок первом на Смоленщине капитаном был. Вот тогда, вроде бы, и спас ты его.
— А где он сейчас? — уже возбужденно спросил Ельшин.
— Он у меня. С Корнеевной сейчас беседует. Я его позову. Ты не волнуйся только…
Ельшин сам открыл дверь и отковылял несколько шагов назад, впуская необычного гостя. Глаза его впились в незнакомое лицо пришельца, и Савченко сразу понял, что Ельшин не узнал его. Конечно, столько лет прошло! Из худенького капитана, которого Ельшин нес на руках, Савченко превратился в «полновесного полковника». Но Савченко сразу узнал Ельшина. Вытянутое лицо с белесыми бровями, крупный подбородок, словно рассеченный на две половины… Он!
Преодолевая спазмы в*горле, Савченко решил произнести слова, которые должны же расшевелить память Ельшина:
— Браток, дай глоток воды… И попрощаемся. Видишь, как меня распахало?..
Как налетный ветер вдруг схватывает рябью поверхность воды, так пробежали конвульсии по лицу Ельшина, но тут же засияло лицо от радости, будто солнцем*осветилась ветровая рябь.
— У разбитого блиндажа? — глотая воздух открытым ртом, спросил Ельшин и подался всем телом к Савченко.
Они хлопали друг друга ладонями по спине, потом уперлись руками в плечи, пристрастно всматривались в каждую черточку лица, и у каждого в глазах стоял грустный вопрос, обращенный к судьбе: как же так, столько лет жили, ничего не зная, и только невероятный случай свел!..
Макар Максимович стоял на пороге, наблюдая за побратимами, и ему завидно было, словно сосед неожиданно получил высокую награду. Да, для Ельшйна это было, наверное, самой высокой наградой.
Галя испуганно выглядывала из своей комнатки, Макар Максимович кивком головы показал ей, что все хорошо, все нормально.
— Галя! Дочка! — крикнул взволнованно Ельшин. — Иди сюда, познакомься с моим фронтовым побратимом. Вот капитан… простите, теперь полковник Савченко.
— Сергей Сергеевич, — представился Савченко. — Очень рад, что у моего друга такая дочь.
— Галя, — каким‑то необычным для него голосом, приказным, что ли, сказал Ельшин. — Готовь на стол, неси все, что у нас есть в холодильнике. Самого дорогого гостя встречаем!
— Ну вы тут поговорите, а мы с Корнеевной к вам в пай вступим, принесем тоже все, что ну. жно для такого случая.
Уже в сенях Макар Максимович расслышал слова Савченко: «А ведь мне тогда Веткин, твой комроты, в госпитале сказал, что видел в бинокль тебя убитым. Потому и не искал я тебя». И ответ Ельшйна: «Я Веткина через архив разыскивал. Погиб он в сорок четвертом».
…Сколько фронтовых воспоминаний было в тот день! Как преобразился Ельшин!
— Вот теперь, Макар Максимович, и я по — настоящему с войны вернулся. Теперь к моей высшей награде, что жив остался, прибавилась еще одна, не менее высокая: человек добро не забыл! — и Ельшин кинул счастливый взгляд на свата.
ЛЮБАША
К партизанам она пришла, разыскивая Сергея. В отряде его не оказалось, но девушка не захотела возвращаться в село.
Ее друзьями стали разведчики. Называли Любашей, хотя она сердилась — требовала, чтобы звали Любой.
Большие серые глаза Любаши заглянули в душу каждого разведчика. Наверно, многие из них тайно надеялись, что она не найдет Сергея…
Как‑то в отряд пришел связист из штаба партизанской бригады. Стройный паренек с большим черным чубом. Неловко было смотреть разведчикам на Любашу: жарко целовала она связиста, забыв обо всем на свете, непрерывно смотрела на его обветренное, смуглое лицо. Шептала:
— «Нашла… нашла».
Сергей увел ее в бригаду…
В тяжелом бою Любашу ранило в затылок и контузило. Санитарный самолет доставил ее на большую землю едва живую.
Только в сорок шестом, осенью, ее выписали из госпиталя… Сергей нетерпеливо метался по приемной, а Любаша в это время в кабинете главврача получала документы и последние наставления.
Чудаковатый профессор, сутулясь и хмуря брови, все заглядывал ей в глаза, задавал какие‑то странные вопросы: очень ли он седой, не темный ли у него кабинет. А потом попросил помочь ему отыскать на полу иглу от шприца. Нечаянно обронил со стула. Любаша не нашла ее. Профессор махнул рукой: «Наверно, под стол закатилась…»
![Леонид Леонов - Живая память. Великая Отечественная: правда о войне. В 3-х томах. Том 3. [1944-1945]](/uploads/posts/books/275812/275812.jpg)
