Василий Казин - Кузница №1
На Первый Всероссийский С'езд пролетарских писателей с совещательным голосом приглашаются по одному представителю от литературно-творческих групп Пролеткультов и других рабочих литературных организаций, а также по одному представителю: Пролеткультов Московского, Петроградского, Ц. И. К. Всероссийского Пролеткульта, Наркомпроса, Ц. И. К. Российск. Коммунистич. партии, Ц. И. К. Советов, Ц. И. К. Проф. союзов, Союза Советских Журналистов, Роста, Московского Совдепа, Лит. Отдела Наркомпроса, Дома Печати, и прессы.
Персонально, с решающим голосом, приглашаются товарищи: А. В. Луначарский, М. Горький и Н. Ленин (почетными членами), В. Кириллов, М. Герасимов, В. Александровский, М. Сивачев, С. Родов, С. Обрадович, В. Казин, М. Волков, Самобытник (Маширов), П. Орешин, И. Филипченко, Я. Бердников, М. Праскунин, Демьян Бедный, С. Фомин (Кречетов, Моск. Пролеткульт), И. Шувалов, Е. Е. Нечаев, Гр. Санников, Н. Н. Ляшко, С. Ганьшин, Ф. Шкулев, И. Ерошин, Соколов (Сокол Красный), И. Устинов, (Член Сурик. кружка), Г. Устинов, Н. Полетаев, Ф. Киселев, А. Динин, Н. Тихомиров, П. Арский, Кузнецов, А. Крайский, Садофьев, Н. Рыбацкий-Мазин, Власов-Окский, Грошик, Малашкин, Царев-Торский, И. Ионов, А. Чапыгин, М. Артамонов, Чумбаров-Лучинский, Леонтий Котомка, Н. Дегтярев, И. Кубиков, В. Плетнев, Оков (Казань), И. Ильин, В. Кузьмин, С. Фахторович, И. Шершнев, Поморский, И. Логинов, К. Лоптин, Ермаков, И. Назаров, Степан Брусков, Заводский, Н. Отсоли, В. Попов, Изгнанник.
За всеми справками Организационное бюро по созыву с'езда просит обращаться по адресу: Москва, Никитский бульвар, д. N 8 Дом Печати, Мандатная комиссия.
ЗВЕНО
Звеном звенит звено,
Прикованное к цепи.
Сообщества давно
Не видел я нелепей.
Со стариками молодежь
Застряла лет так за-сто,
Зато у них найдешь
Самовлюбленность часто.
Эх мы, да мы, да мы.
Да что там пролетарий,
Мы — старожилы тьмы
И кто нас в этом старей.
О ТРУДОВОЙ СТИХИИ В ПОЭЗИИ
Не даром в старое время называли поэтов пророками. Поэзия всегда шла впереди жизни. Еще лет десять тому назад, до войны и до революции, когда жизнь еще катилась мирно и гладко и на первый взгляд не было еще и признаков грядущих потрясений, в поэзии уже тогда появилось сильное недовольство прежними формами, а следовательно и содержанием. Очень нашумели тогда футуристы, отвергавшие всю прежнюю поэзию, начиная с ее формы и кончая содержанием, но своего нового, ценного почти не давшие, ибо они все-таки не изменили содержания поэзии, а только усложнили форму, где изуродовав ее, а где и обновив.
Наиболее же провидящие и наиболее искренние представители поэзии, как напр., Андрей Белый, стали прямо заявлять, что слово изжило само себя, что оно недостаточно для выражения теперешнего содержания жизни, что наступил «кризис слова».
В настоящее время представляется необходимым поставить на очередь дня этот большой, сложный и крайне важный для самой жизни вопрос: действительно ли слово изжило себя, как утверждает Андрей Белый, или же кризис заключается в том, что изжило себя многое в содержании прежней поэзии, и многого чего-то недостает.
Говорю: изжило себя многое в содержании, а не само содержание поэзии, ибо таковое вечно и неисчерпаемо, как природа и как человек; но обновление этого содержания, но перемещение некоторых центров необходимо.
В этой небольшой статейке вовсе не беру на себя обязанности всесторонне осветить этот большой вопрос, а только ставлю его, повторяю, на очередь дня.
И только одно несоответствие является для меня совершенно несомненным и, думается, крайне важным:
Почему в прежней поэзии такое важное значение придавалось половой любви человека, и такое по сравнению малое значение — труду, творчеству человека, между тем как в жизни миллионов людей, крестьян и рабочих, труд имеет огромное значение.
Думаю: никто не усомнится в том, что в труде, в самом обычном простом труде, ну хотя бы в труде дворника, подметающего мостовую после дождя, не меньше поэзии, чем в отношениях между полами, а знаете ли вы хотя одно стихотворение, посвященное этому действию человека, между тем у всякого разболится голова, если он вздумает перечитать все стихи, содержание коих определяется в такой формуле:
Луна
Балкон
Она
И он.
Кроме того мы знаем массу имен писателей, посвятивших себя воспеванию даже не простой любви человеческой, как она есть, а исключительно отклонениям в этой любви, ее извращениям.
Почему такое странное несоответствие?
Очевидно потому, что люди близкие к труду, рабочие, были очень далеки от поэзии и как производители ее и как потребители.
Недавно в разговоре со мной, один из лучших знатоков поэзии в России, Андрей Белый, сказал мне:
— Знаете что? В ваших стихах, в стихах Казина, Герасимова, Александровского, есть что-то новое…
Я переспросил:
— Может быть, так что-нибудь?
— Нет, знаете, все новое, ритм особый, но что такое это новое, я не знаю.
Долго думал я над словами Белого и вспомнил, как он в бытность нашу в Московском Пролеткульте, разбирал стихотворение Казина «Каменщик». Вот оно слово в слово:
Бреду я домой, на Пресню,
Сочится усталость в плечах,
А фартук красную песню
Потемкам поет о кирпичах.
Поет он, как выше, выше
Я с ношей красной лез,
Казалось до самой крыши,
До синей крыши небес.
Глаза каруселью кружило,
Туманился ветра клич,
Утро тоже взносило,
Взносило красный кирпич.
Бреду я домой на Пресню,
Сочится усталость в плечах,
А фартук красную песню
Потемкам поет о кирпичах.
Как большой мастер, хорошо знающий свое дело, Белый разобрал это стихотворение и со стороны ритма, и со стороны музыкальной его инструментовки, нашел его первоклассным, и в заключение сказал, что общий смысл стихотворения, заключающийся скрытым образом в ритме и звуках, значит: Утро трудовой культуры.
Теперь, может быть, еще и преждевременно, но мне хочется крикнуть:
— Кризис слова миновал, слово ожило, наступило утро трудовой культуры. Оно тащит красный Казинский кирпич на небо.
Я вчитался, вдумался в произведения Казина, Герасимова, Александровского, Гастева, Родова, Праскунина и др. Они иногда ни слова и не говорят о работе, о труде, но в самом ритме их стиха веет сильная, здоровая трудовая стихия, то новое, о чем, мне кажется, знает, но что еще не решается назвать Андрей Белый.
Да, я теперь уверен, что приток свежих, неиспорченных рабочих сил вольет новое содержание в поэзию, а будет новое содержание, появятся и новые формы. Сейчас это еще только нащупывается, но времени впереди много, а сил еще больше — весь трудовой народ.
МОТИВЫ ТВОРЧЕСТВА МИХАИЛА ГЕРАСИМОВА
В своей книге «Завод Весенний» Михаил Герасимов выступает как поэт, который сумел соединить в своих произведениях все богатство техники отмирающей буржуазной культуры и пролетарское чувство коллективного труда. Не как робкий ученик, повторяющий слова своих учителей, не как новичок, озирающийся со страхом в мало знакомом ему мире искусства, а как сознающий свою силу властелин выступает Герасимов.
Мы все возьмем, мы все познаем,
Пронижем глубину до дна.
… Нет меры гордому дерзанью: —
Мы — Вагнер, Винчи, Тициан.
… Мы клали камни Парфенона
И исполинских пирамид,
Всех сфинксов, храмов, Пантеонов
Звенящий высекли гранит.
Уверенный в грядущей победе того коллектива, от имени которого он произносит это стальное «мы», сознающий, что все прекрасное и творческое в прошлых культурах есть также плод усилий того же коллектива, — Герасимов весь, целиком увлечен заводом, символом пролетарского труда, солидарности и борьбы. То гневнокарающий, то ужасающий своей грандиозностью, то нежно поющий одним рабочим понятные песни, то весенний и солнечный, но всегда родной и близкий, свой, рабочий, — завод Герасимова становится центром мира, средоточием творческой воли грядущего, свободного человечества.
В звуках завода Герасимов слышит «не вой, а птичьи голоса», для него в заводе «воздух пеньем напоен». Шумы и звоны завода Герасимов претворяет в живые образы, разнообразие ритмов он умеет собрать в единую величественную симфонию. «Сколько звона, сколько пений» подслушал Герасимов на заводе. Для него -
Звоны бронзы, медных сосен,
Клекот меди и железа,
Смелый свист в ветвях стропил,
Крик в листах стального леса —
«Песни жизни, песни сил».
Не только многозвучен, но и многокрасочен завод Герасимова:
