Алексей Годин - Адаптированный Гораций

Закоротило от адаптации,
По ходу жизни тугой, Горация,
И околели, увы, грации,
Не в силах спеть о нашей мутации.

Не дли обиду — занятье глупое,
Ведь жизнь одна и уходит с трупами,
Чтоб жил отменно, далек от гадости,
От любви немея и радости.

Достигнув счастья, жизнь алкоголика
Уже не хочет другой, да и не надо мне, —
Найду еще бутылку под столиком,
Допью с тобою, любовь моя…

Блестя на ветвях орешника, шелестит
Магнитная лента. Люблю природу.
Как птица, что в летнем саду тихо кричит,
Пою я песни моего народа.

Дорогая Монголия, думаю о тебе,
Слезы из глаз катятся, неостановимы,
Душа рыдает, крыльями машет,
Я страдаю.

Зачем ты лежишь во прахе, зачем ты упала,
Когда бараном ты побежишь, вырвавшись, пыль
Подняв, к небу — из руин былого
Могущества?

Бурятская девушка, одинокая, как сердце,
Поет: «Веретено мотает, лошадь скачет,
Ветер свищет, жених лежит в поле,
Давно мертвый».

Так же Родина моя, ожидала давно счастья,
Но устала, скорбит о гибельности надежд.

Мне голос был: «Абрам, возьми бутыль,
Иди на остров, залезь на крышу,
Бутылку выпей». Звучал глухо
Прекрасный голос божественный.

Не оскорбляю волю божества,
Но слушаюсь, ибо нечестиво
И глупо волю забыть Бога.
Винище дую торжественно.

Вино в устах пророка хитрого
Имеет сладкий и пряный запах.
Я рад, что, место найдя в жизни,
Исполнил Твое желание.

Заметно промысла прибавилось,
Стада баранов на небе, дети.
Соленый ветер власы тронул.
Я слышу Твое молчание.

Я теперь уже все понимаю,
У меня ничего не болит.
Отчего же, скажи, так страдаю,
Сей похабный мотивчик свистя?..

Не найти золотого орешка,
Я уже ничего не хочу.
Посиди со мной, крошка, немножко,
А не то будет плохо врачу.

Человек очень трезвый, несчастный,
Почитая немую печаль
Я слежу за всем безучастно.
Сверху падают чайки, крича.

Ничто, помимо тусклой мглы и горя
Каналов узких, не напоминает
Что мы в аду, что вышли на просторы
Болот стигийских, тихо умирая.

Я жизнь веду на берегу Коцита,
Она горька и коченеют жилы,
Но в небесах сиянье антрацита
Мое лицо лазурью осветило.

Я больше это видеть не могу,
Пусть спит одна огромная Нева,
Пускай шуршит прожилками угу,
Шепча холодной кровью нет и да;

Вот отчего рука твоя легка,
Сама вода, горька и холодна
Губами рыбы говоришь пока,
Сердечко замерзает и хана;

Мой голос тонет, говорит хочу,
Я тоже рыба, клацаю губой,
Трусь плавником и жабрами шепчу
Что очень зябко в черноте немой;

Мой голос тонет в шелесте воды,
Я тоже рыба, к сети не успеть,
Вдыхает влага шепчущие рты,
Разорванные губы кличут смерть.

Не только, знаешь ли, для моциона,
Но потому что я к тебе питаю
Возвышенное чувство, предлагаю
Пройтись куда, пока мы молодые.

Они умрут, веселые забавы…

Снег выпал, не пора ли мне забыть
Как я с тобой по улицам стремился,
Забив тоску души своей избыть
За неженкой устало волочился?

Соплив твой нос, дружок, пойдем домой,
Я не забуду, ибо он растаял,
Покуда чую, что бреду, бухой,
И неженку преследую устало.

На каждом углу по мужчине
И женщина в каждом дворе.
И чтоб не увязнуть в пучине
Я тоже стремлюсь к детворе.

У девочки косы тугие
И скоро пора ей домой.
Сейчас она нас и покинет,
Вот чмокнула, машет рукой…

Но мы не умрем от досады
И вроде уже все равно
Когда молодая наяда
Скрывается в красном манто.

Летит менада, мне не видно дали,
И чая много новых впечатлений
Она забыла, что мы ей сказали
И энергично ищет наслажденья.

Вакханки-сестры шепчутся углами,
Мужчины смотрят из-за подворотни,
Но у нее сегодня два свиданья
И сложно думать, что она захочет.

Люблю менаду я, по осени и раньше,
Когда мосты еще торчат, качаясь,
Душа вздыхая и чего-то клянча
Спешит за нею, тень свою шатая.

Как будто я хвостатый инородец
С прекрасными зелеными зубами
И чудную лазурную улыбку
Запрятал в нависающих бровях.

Я сплю и вижу: ничего не вижу,
Глаза закрыла ночь, и холодок
Тревожит слух. Из перепонок соткан,
Из тонких, ледянея, ледяных.

Боюсь я холода. Он мне ужасен.
Вся движимость сковалась, не вздохнуть,
Веселье шаловливое и жалость
Немея, замирают, это смерть.

А в небе звезды, кровь играет брагой,
Девица ходит, кутаясь платком.
Да это ж Лесба, старая подруга,
Наяда резвая и нежная притом.

Куда как холодно, менада,
И скоро мы уже умрем, зато
С тобой попляшем нынче до упада
Огнем породы озарясь пустой.

Не кровь, но в жилах липовая слякоть,
На небо налипает тягучая грязюка,
Грязюка родная, я счастлив.
Что делать, когда такое большое сердце
Притягивает, отталкивая, пылинку?
А она молчанием черным зашита,
Она сказала: «Мне больше не надо жить».

Большое сердце, Исаакий,
Неву толкает — капуцинки-души
Как по артериям струятся по проспектам
И возвращаются к стареющему сердцу;
Нам надо камнем стать, нас тянет к камню
Как лейкоциты тянет к антрациту
Сейчас, когда на улице чума
И ледяную кровь с асфальта соскребают,
И чайки улетают, улетают…

Какую роль возьмешь в прекрасной жизни?
Что от небес услышишь, что прикажешь сердцу?
Упрямка славная была твоя судьбинка
Когда пространств чумных цвела зараза
И ночи хором славили приапа.

Соленый мед с асфальта соскребая
Немая муза ветру подвывает.
Фальшива ты, зеленая, звуча
Глухим лученьем темного луча.
Поминка той снежинки, что растает,
Желает полой быть, как ночь густая.

Кузнец, паяц, слепая поводырка,
У них веселье, тесная пробирка.
Какой раствор! Есть город и зима,
Мороз вчерашний, теплая чума.
Вранье течет: огромные каналы,
Мосты мерцают, хлюпают пеналы,

Соборы врут, треща колоколами,
Водичка, лгунья, льдышку оправдала.
Один скрипит, всех более наглец,
Второй страдает, падает венец.
Но лишь вода сама того хотела
Когдамест льдина вычернила тело.

Порезвившись, прощалась славянка,
Мы же встретили тотчас Семита
В узких улочках за чертою
Что уходят, как жизнь, под воду.

Я дышу углеродом кислым,
Чешуя моя серебрится,
Кожу лопая, тянутся перья.
Поздно мнить себя человеком.

Ибо рыбы кричат впустую,
Ничего в полуметре не слышно.
Видно, правда, как лязгают жабры,
Но бессмысленно это удушье.

Подождем покамест потопа,
Нам утопшие будут друзьями
И святая дрожащая муза
Щелкнет клювом прощай де, родимый.

Я глаза закрываю и вижу
Как кричит немая славянка,
Потихоньку струится зеленка
И никто ее, вроде, не слышит.

Черным телом боясь изумруда
Что по улице тихо струится, снедая свидетелей,
Льет в глаза свои, и оттуда
Усмехается тем, что остались, де зря вы заметили;

В черном небе, в соседнем проулке
Я кого-то молю об умершем тепле, но соленая
Ядовито мерцая и гулко
Претворяет молитву в похлебку с червями зеленую;

В светлой теми, где боль умирает
В зеленце сладковатой и кислой, в глухом безразличии,
Тем, кто в этой ночи замерзает,
Кровь мерцает моя то ясней, то тусклей, без различия.

Где крыланки, крича, уже не летают
Льдом холодным дыша, где совсем хорошо,
Где оттаялась вся водичка мерцая,
Набежав солонцой на ребристый пятак,

Носом зелень глотнув, ладья травяная
У которой стучит за ребром молоток,
Корабельщик утоп, одним из сердечек
Пьет волну, находя то уток, то поток;

Захлебнулась вода, и глубже, чем в тверди
Облак, легкий вечор, синий снег разбросав,
Тормозя по низам, забывшися вчерне,
Льдом холодным дыша, закрепил паруса.