Андрей Болибрух - Воспоминания и размышления о давно прошедшем
Кстати, эта способность доставать билеты как-то пригодилась мне совсем в другой ситуации. Утром 31 августа 1972 года я лежал со своими друзьями Гришей Амирджановым и супругами Стесиными на пляже в Гурзуфе и играл в преферанс. Оставшись без двух на шестерной, я почувствовал, что мне невыносимо надоело и Черное море, и этот галечный пляж, и даже мои друзья, которых я очень любил и с которыми редко расставался. Я бросил карты в сторону Гриши (благодаря которому во многом и остался без двух взяток) на подстилку и сказал, что с меня довольно и что я уезжаю в Москву. «Но у тебя же нет билета» — ответил Григорий — «а достать его в этот день совершенно нереально». «И тем не менее, сегодня вечером я буду дома, можешь позвонить проверить» — сказал я с какой-то непонятной самому себе уверенностью. Интересно, что я действительно почему-то не испытывал никаких сомнений на этот счет.
Быстро собравшись, я вышел на шоссе и сел в первый же троллейбус, следующий по маршруту Ялта — Симферополь, в котором по какому-то стечению обстоятельств нашлось ровно одно свободное место. Приехав в Симферопольский аэропорт, я немедленно отыскал кассу брони, то есть такую кассу, в которой в последний момент продают невостребованные по брони билеты. К сожалению, у этой кассы уже стояла очередь человек в тридцать в ожидании тех же самых билетов, однако рядом с означенной кассой, буквально на расстоянии одного метра находилось еще одно окошечко без надписи, наглухо закрытое. По какому-то наитию я стал прямо к этому окошечку. Надо ли говорить, что через 5 минут это окошечко неожиданно открылось, кассирша продала ровно один билет на Москву — мне! — и вновь закрылось. Все произошло так быстро, что никто из соседней очереди не успел среагировать до того, как я отдал внутрь кассиру свой паспорт. И хотя потом мне досталось от окружающих немало «лестных» эпитетов, сделать уже ничего было нельзя. Через 30 минут я вылетел в Москву и через 8 часов, считая от момента неудачной картежной игры на пляже, я уже был у себя дома к громадному удивлению позвонившего вечером Григория. Этот случай так потряс его, что он с тех пор приписывал мне некие сверхъестественные способности даже в тех ситуациях, где я терпел полное фиаско. Мне кажется, в этой истории с авиационным билетом мне помогло то, что я правильно настроился на ситуацию, примерно так, как я делал в случае покупки театральных билетов: я заставил себя не слишком хотеть этого желанного билета и отнестись ко всему происходящему с изрядной долей отстраненности.
Однако, вернемся к моим театральным экспериментам. Они порой вели к очень интересным знакомствам и даже романам. Более других запомнился мне здесь случай, произошедший у театра Сатиры, куда я забрел на премьеру спектакля «Бег». Мне продала билет очень приятная молодая девушка интеллигентного вида, ясно дав понять, что это действительно лишний билет, а не повод для знакомства, и мы расстались до начала спектакля.
До сих пор помню то жуткое впечатление, которое произвел на меня спектакль. Мне кажется, что эта была худшая из всех когда-либо виденных мною премьер — полная неудача хорошего режиссера Плучека и всего актерского коллектива! Игра казалась мне невыносимо фальшивой, и после первого действия я покинул зал, буквально сбежав из театра. При выходе я столкнулся со своей соседкой, поступившей аналогично по тем же самым соображениям, мы разговорились, и я поехал ее провожать. Она жила на одной из станций Казанской железной дороги, мне было по пути, а собеседницей она была замечательной: прекрасно разбиралась в театре, литературе, живописи. Мы быстро выяснили, что у нас масса общих интересов и схожих оценок, и тут речь зашла о Солженицыне. Когда она узнала, что я не читал ничего из книг Александра Исаевича, кроме опубликованных в «Новом Мире», она всплеснула руками и тут же вынула из сумочки роман «В круге первом», сказав, что я обязательно должен эту книгу прочесть. Мы обменялись телефонами, и я сошел на своей станции с книгой Солженицына в руках.
Мне много приходилось читать впоследствии о трудных советских временах, когда за прочтение литературы и ее распространение привлекали к ответственности, но должен честно сказать, что ни я сам, ни мои друзья никогда не попадали в связи с этим в какие-либо неприятные ситуации. Когда я получал перепечатку Солженицына от Вали (так звали мою новую знакомую), я ни на секунду не испытал никакой настороженности, саму же книгу я читал, по обыкновению, в метро, нимало не беспокоясь по этому поводу. Возможно и здесь мне помогала моя философия. Я всегда любил свою Родину, был абсолютно лояльным членом общества и поэтому считал, что, несмотря на любые дурацкие распоряжения и указания, имею полное право читать все, что хочу. Я и сейчас считаю, что чрезмерная закрытость информации сыграла резко отрицательную роль в судьбе СССР и уверен, что, закрывая Солженицына, Платонова и даже Джойса, власти лишь создавали искусственный интерес к этим книгам, который в случае открытости принес бы им гораздо меньше вреда.
Так, благодаря Вале я перечитал почти всего Солженицына. Виделись мы нечасто, в основном, в театрах и на выставках, и знакомство это как-то само сошло на нет.
Библиотеки
Аббревиатура ВГБИЛ (Всесоюзная государственная библиотека иностранной литературы) стала родной для меня в аспирантские годы. Дело в том, что, начиная с первого курса университета, я жил в коммунальных московских квартирах (сменив три из них за 7 лет), заниматься чем-либо осмысленным там было невозможно, и все свое свободное время я проводил в читальных залах замечательных московских библиотек. Лучшей, самой комфортабельной из них была, безусловно, знаменитая «Иностранка». Никогда, ни раньше ни позже я не встречал более удобной для работы библиотеки. Просторные читальные залы с фантастически удобными шведскими письменными столами и креслами, уютные настольные лампы и ненавязчивое общее освещение — все это создавало неповторимую атмосферу, так способствующую любому виду творчества. В просторных холлах библиотеки периодически устраивались интересные выставки, здесь можно было посидеть, почитать газеты или просто погулять, заложив руки за спину, по мягкому упругому ковру в полной тишине и покое. Сколько километров отмерил я по этому маршруту, доводя до ума полученный мною результат по 21-ой проблеме Гильберта, или сочиняя очередную поэму-перевертень, находясь под влиянием любимого мною В. Хлебникова!
Рядом, через небольшую площадь в высотном здании на Котельнической располагался знаменитый кинотеатр «Иллюзион», и я часто совмещал посещение библиотеки с заходом в кинотеатр, порой делая это в обеденное время. Этому способствовала четко продуманная система контроля библиотеки: вы могли, не сдавая книг, а просто оставив читательский билет у входа, покинуть библиотеку на 3–4 часа, а затем вернуться. Этого времени вполне хватало на то, чтобы посетить «Иллюзион» или просто погулять на свежем воздухе, или зайти в замечательную кондитерскую в высотном здании, где продавался тогда прекрасный московский черный шоколад (увы, исчезнувший куда-то с началом перестройки, либо ставший совершенно несъедобным).
Сколько замечательных фильмов, составляющих классику мирового кино пересмотрел я в «Иллюзионе»! Всего Феллини, Антониони, Рене Клера, Бунюэля, Фоссбиндера и многих многих других. Помнится, на меня особое впечатление произвели тогда два фильма Феллини: «Джульетта и духи» и мало известный у нас фильм «Белый шейх». Было в этом фильме какое-то свойственное только Федерико Феллини завораживающее настроение, очень созвучное мне в те годы.
Между первым и вторым этажом Иностранки располагался телефон-автомат, сыгравший замечательную роль в жизни многих студентов и студенток МГУ. Дело в том, что библиотека первоначально имела уникальный статус: здесь можно было найти литературу не только по филологическим наукам или истории, но и по математике, физике, поэтому здесь пересекались студенческие потоки как с гуманитарных, так и с естественнонаучных факультетов университета. Ну а знакомства, конечно же, происходили у телефона, где в поисках «двушки» сталкивались представители разных специальностей и взглядов на жизнь. Некоторые из моих друзей нашли здесь «свою судьбу», а наш круг общения значительно расширился благодаря именно ВГБИЛ. К сожалению, впоследствии новый директор библиотеки стала избавляться от естественнонаучной литературы, чем на мой взгляд нанесла невосполнимый демографический урон студенчеству МГУ.
Здесь, в Иностранке, я впервые познакомился с сюрреалистической живописью, заказав как-то по каталогу альбомы С. Дали и М. Эрнста. Надо сказать, что вначале я получил отказ, и меня попросили объяснить, зачем мне, математику, неспециалисту в живописи это нужно. Однако я быстро нашелся, объяснив, что занимаюсь топологией, связанной с пространственными формами окружающего нас мира, после чего разрешение и альбомы были получены.
