Олег Ладыженский - Перекресток

Наклонись, луна, над горбатым Стиксом,
Над безумием черной воды,
Заходи, весна, на часок проститься –
Тяжело умирать молодым.
Заходи, весна,
Посиди часок,
Прозвучи, струна,
Охлади висок.
Мне бы с кручи вниз,
Да обрыв высок.

Здесь ни мирных нив, ни войны трофеев,
Здесь лениво цветет асфодель,
И летит во мгле птичий клин Орфеев,
Отражаясь в стоячей воде.
Ах, куда ни кинь,
Всюду птичий клин,
Будто мне зрачки
Бритвой рассекли.
Берегли меня,
Не уберегли.

Вот и день прошел, вот и век, и больше –
Время сбора камней и теней…
Оглянись на нас, безымянный боже,
Оглянись и оставь в тишине.
Оглянись в ответ,
Там, где ты, там свет,
Там, где мы, в траве
Не оставлен след.
Мне немного лет,
Я была – и нет.

Нет, Эвридика, не приду.
Не плачь.
Не жди.
Поспели яблоки в саду,
Идут дожди.

Запахла осенью трава,
Сулит беду,
Болит с похмелья голова.
Нет, не приду.

За Ахероном – тишина,
Теней полет,
За Ахероном не струна –
Судьба поет,

Там каждый день нелеп, как тень,
Как жизнь в бреду,
Как та, что греет мне постель…
Нет.
Не приду.

А наверху сплошной бардак,
Все как всегда:
Судьба – паскуда, кровь – вода,
Дерьмо – еда,

На бой толпу ведут вожди –
Гори в аду!..
Не помни.
Не люби.
Не жди.
Я не приду.

Я стал другим, оглох, ослеп,
Пришел мой срок,
Я выстрою чудесный склеп
Из звонких строк,

Ты в нем увязнешь навсегда –
Оса в меду.
Ни ты сюда, ни я туда…
Нет.
Не приду.

Зачем я сел?
Зачем я встал?
За что плачу?
Я исписался, я устал,
Я не хочу!

Не верь! не жди! не надо! пас!
Я – мертв! Я – не…
Орфей, зачем ты в сотый раз
Идешь за ней?!

Клитемнестра тоже ждала Микенца,
Только все гордыня и нрав упрямый,
Ночью – плач в подушку, а днем – коленца
И ходьба вприсядку над волчьей ямой.

Ах, он, значит, Трою берет годами!
Ах, он у Ахилла подстилку отнял!
А у нас весна побрела садами,
А у нас любовник, один как сотня…

Он там шлемом блещет и выей крепок,
Мы здесь к шлему – рожки, а к вые – ножик,
Он там богоравный, прям с Зевса слепок,
Ну а мы в постели детишек множим.

Что? Вернулся барин? Несите вина! –
И велите, ванну чтоб наливали…
Да, у Клитемнестры была кузина.
Рохля, мужнин хвост.
Пенелопой звали.

А в лесной глуши – ни живой души,
Лишь змея спешит, да трава шуршит,
Да зеленый дуб, да пчела в меду,
Да коня ведет витязь в поводу,

Глохнет стук подков…
Этот лес таков.

Думает герой, голова горой,
Тяжкою стопой топчет мох сырой –
Гибнуть мне, как псу, во сыром лесу,
Лечь на меч-косу во ночном часу,

Не порвать оков…
Этот лес таков.

Как вода в горсти, протекает тишь,
Что ж ты, конь, грустишь, сушняком хрустишь,
Хвост – витая плеть, круп – амбара клеть,
Страшно околеть, под сосною тлеть,

Волк зайдет с боков…
Этот лес таков.

У коня печаль в налитых очах,
И герой зачах, тяжесть на плечах,
Да и мне, творцу, борзому писцу,
Грусть-тоска к лицу – с чем идти к концу,

Как спасать братков?..
Этот лес таков.

Я пишу, писец, добрый молодец,
Я – герою брат, я – коню отец,
Я им – тихий вздох, я им – в ножнах сталь,
Из машины бог, из кустов рояль,

В сапоге змея –
Это тоже я.

Мне ни пить, ни есть, мне ни встать, ни сесть,
Завершить бы бы песнь, только чем – Бог весть,
Про тропу в лесу, про чиряк в носу
Во ночном часу всяку чушь несу,

Цельный ковш вранья –
Утомился я.

У меня, писца, красен цвет лица,
Для меня, писца, тёмен смысл конца –
То ль на дне ларца блеск кощей-яйца,
То ль во мгле дворца чёрт зайдет с торца:

«Где душа твоя?»
А душа-то – я.

Ах, душа, дыши, не спеша пиши
За алтын-гроши, маковы шиши,
У гнилого пня, на закате дня,
Витязя храня, сохрани коня,

Дай им свет жилья…
Свет ведь тоже – я.

Испокон веков
Этот свет таков.

Если руки заняты, хоть хвост подай,
Если нет хвоста, подай хоть голос!
Первый, образ и подобье Господа,
Помнишь ли, как небо раскололось?

Как, еще вчера – счастливый баловень,
Рыцарь без упрека и изъяна,
Не любимцем шел, а тварью малою,
Из Эдема прямо в обезьяны.

У плеча беззвучно Ева плакала,
Ангелы злорадствовали: «Поняли?»
Ты молчал и шел. Зеленым яблоком
Клялся: «Я вернусь. Однажды. Помните…»

Он убил их всех. Рыжий, будто пламя,
Тетивой звенел и дождил стрелами,
Все полы в таламе устлал телами –
Мой герой, мой муж и мой бог.

Рядом бился сын, и копье с размаха
Уязвляло плоть. Руки Телемаха
Торопили смерть. О, седая пряха –
Бронзой ножниц кромсай клубок!

Двадцать лет ждала, не смыкая веки,
Двадцать лет текла, как ночные реки,
Об одном-единственном человеке
Умоляла я горизонт.

Два десятка лет – разве это много?
Лишь бы гладкой к дому была дорога,
Лишь бы у судьбы затупился коготь,
Лишь бы не накрыло грозой.

Он убил их всех. Каждый год разлуки
Умолял о жертве. Пою о луке,
О стреле и кольцах! Итакской суке
Довелось встречать вожака.

Умывайся кровью, моя Итака!
Двадцать лет войны – как монету на кон,
Двадцать лет пути стоят доброй драки,
После боя любовь сладка.

Хлещут годы жгучей плетью, за спиной молчат столетья,
Собирался вечно петь я, не заметил, как допел –

Задыхаюсь в душной клети, сбит с пути, лежу в кювете,
Стар, гляжу – смеются дети; одинок, бреду в толпе.

Где надежда? Где удача? Ноги – бревна, сердце – кляча.
Спотыкаясь, чуть не плача, по извилистой тропе

В ночь тащусь, еще не начат, но уж кончен. Силы трачу,
На ветру, как флаг, маячу – ах, успеть бы!.. Не успел.

Скалясь с облучка кареты, что ж вы, годы, так свирепы?
На таком, как я, одре бы не лететь, плестись шажком –

Сбит стрелою пестрый стрепет, смолк травы душистый лепет,
Смутен жизни робкий трепет, хрупок прах под каблуком.

От тоски неясной млею, как овца худая, блею,
Сам себя, дурак, жалею, сам себя гоню бегом,

Сам болезнями болею, сам в гробу тихонько тлею,
Белыми костьми белею… Сам – и другом, и врагом,

Сам и птицей, и стрелою, и пожаром, и золою,
Долей доброю и злою, желтой осенью жнивья,

Сам – и нитью, и иглою, легкой стружкой под пилою,
Круглым блюдом с пастилою и изюмом по краям.

Что же, все мои невзгоды – тоже я? Капризы моды
Или шалости природы – я, и только? Только я?!

Оглянулся – где вы, годы? Глянул вдаль – не вижу коды.
Отмахнулся – хворей кодлы, будто стаи воронья,

Улетают с хриплым ором, черной тучею над бором…
Думал – поздно. Думал – скоро. Оказалось – ни фига!

Прими моленья, небосвод, гляди – в пыли влачусь,
Подбрось поленья, небосвод, гляди – в пыли влачусь,

Пускай сгорю в твоем огне, от дыма прокопчусь,
Ты – царь, я – пленник, небосвод, гляди – в пыли влачусь!

Даруй мне гибельный пожар, гляди – в пыли влачусь,
Даруй мне лезвие ножа, гляди – в пыли влачусь,

Отдай меня моим врагам и в руки палачу,
Когда-то я от них сбежал, теперь в пыли влачусь…

Приди на помощь, грозный рок, гляди – в пыли влачусь,
Отмерь мне день, отмерь мне срок, гляди – в пыли влачусь,

От боя я не уклонюсь, покоя не хочу,
Отмерь мне тысячу дорог – в доспехи облачусь!

Пади грозою, небосвод, гляди – влачусь в пыли,
Казни слезою, небосвод, гляди – влачусь в пыли,

Забрось меня в кромешный ад, сотри с лица земли,
Отдай на злое волшебство, гляди – влачусь в пыли!

Горевшему легко ли тлеть? Гляди – влачусь в пыли.
Презревшему сладка ли плеть? Гляди – влачусь в пыли.

«Да он гордыней обуян!» – хихикают врали. –
На плешь ему набрось-ка сеть! И камнем – целься! Пли!"

Завистников мне, не вралей! Гляди – влачусь в пыли.
Огня мне на душу пролей! Гляди – влачусь в пыли.

От входа в тесный мавзолей страж-камень отвали,
Верни простор родных полей, гляди – влачусь в пыли!

Верни мне милость, небосвод – в пыли влачусь, гляди,
Мне битва снилась, небосвод – в пыли влачусь, гляди,

Я утром встал, а битвы нет, и сердца нет в груди,
И никого, и ничего – в пыли влачусь, гляди!

Низвергнутому с вышины – в пыли влачусь, гляди! –
Ни боль, ни раны не страшны – в пыли влачусь, гляди!

Страшусь не бешеной судьбы – бескрылья и тоски,
Виски болят от седины, не излечусь – гляди!

Зачем тебе беда моя? – в пыли влачусь, гляди.
Зачем тебе ничтожный я? – в пыли влачусь, гляди.

Я буду дорог лишь в бою, где копья – впереди,
А сверху – туча воронья. Я в битву мчусь – гляди!