Всеволод Князев - Стихи. Посмертное издание

Когда она коснется губ – мне чудятся мелодии органа,
И песни дальние, и яркость алых роз…
И в миг любовь моя, как гроздья маков, пьяна,
И на щеках страстей пурпурные румяна,
Которые не смыть струям обильным слез…

Но слезы просятся… Ужель в огне влюбленном
Мне жаль умерших грез лазурной чистоты?..
Нет, нет, не надо их!.. Здесь, в храме озаренном
Одною ей, одной ей освященном, –
Так много, – пьяной, пусть, – но вечной красоты!..

В моем саду опавшие сирени,
В моем саду поблекших роз кусты;
От них ползут», причудливые тени,—
И отражаешься и движешься в них ты…
Вот, вот пришла,— ты всходишь на ступени…
Тепло я чувствую магической черты…
О, подойди! Дай мне обнять колени!..
Исчезла… Нет… О, блеклые цветы!

У меня на душе беспросветная осень…
Облетели душистые грезы — цветы…
И брожу я один среди дремлющих сосен.
Им одним доверяя осколки мечты…
Может быть, и вернется ко мне солнце весен,
Может быть, и рассеется мрак пустоты.
Я не знаю… Теперь на душе моей осень —
И не любишь меня, и не веришь мне ты…

На небесах в тревоге затаенной
Ползет рой туч, как сонм угрюмо-сонный.
Одетых в мантии и куколи, черниц…
Передо мной встает ряд бледных лиц.
Ряд позабытый мною, разлюбленный…

Но ты пришла… И я душой влюбленной
Не вижу тьмы… Все тучи пали ниц…
И я, и ты с красой твоих ресниц —
На небесах.

И с тучами к твоим ногам склоненный,
Клянусь,— я твой, в пыл битвы увлеченный,
Пред пышным блеском царских багряниц,
Недвижимый среди тиши гробниц,
И к Вышнего престолу вознесенный,
На небесах!..

Я иду к какой-то мрачной тайне,
Я не знаю сам – куда иду…
Счастье все случайней и случайней,
Песни все бледнее и печальней, –
И чего-то я напрасно жду…

Жду и жду, и сам чего не знаю…
То ловлю далекую звезду,
То горю, горю, и не сгораю,
То люблю, то с злобой проклинаю,
И куда-то все иду, иду…

Мы встретились с нею в вагоне, –
В вагоне мы встретились с ней…
А после на белом балконе,
Где близко колонна к колонне, –
Среди пышноцветных аллей…

Мы встретились с нею два раза,—
Два раза мы встретились с ней…
Два глаза, два глаза, два глаза
Мне ярче топаза, алмаза
И всех драгоценных камней!

К Тебе, Господи, я с молитвою…
Прости все мои согрешения,
Сохрани и услышь в час моления,
В час моления перед битвою…

На Тебя одного уповаю я –
Днем томительным, ночью радостной,
Днем и ночию с мукой сладостной,
Как свеча, пред Тобой сгораю я…

Утром ранним, ранним утром
Будто нежным перламутром
Вся усеяна земля…
В это утро нас здесь двое,—
Я и ты, мое былое,
Ты и я…

Мы так близко, мы так близко…
Ты мой остов обелиска, —
Обелиска бытия,
Что судьба создать стремится
К той поре, как закатится
Солнце для меня…

Мне грустно… Я один, я здесь совсем один
С своей тоской, с своим прошедшим счастьем…
Кипучая толпа с безумным сладострастьем
Не для меня, – я здесь совсем один…

Один, как порванной струны последний звук,
Один, как стон в душе живой когда-то…
Здесь, без отца, без матери, без брата –
Мой грустный стих – не песни светлой звук…

Нет, счастья нет в ликующей толпе,
Ни в блеске ярких роз, ни в вихре наслажденья, –
Я чувствую его в молитвенном забвенье
Средь милых и родных, не слыша о толпе…

Белые стены… длинные корридоры,
Больничные халаты, и люди, как тени,
Я и одни мои мечты—узоры.
Мои мечты—узоры, мои сирени…

Захочу — и будут мои мечты прекрасны,
Захочу — и будут алмазные взоры…
Над одними мечтами, над одними не властны
Белые стены, длинные корридоры…

Я приеду… войду с синим лацканом
В его комнату, полную книг…
Сяду в кресло – быть может, обласканным
А быть может, и нет… В один миг
Всё мне скажут глаза, осененные
Кружевами прошедших минут…
Разлюбившие или влюбленные –
Они мне никогда не солгут….
Не солгут… и покорны и вверены
Обаянью ожившего сна,
Можем снова найти рай потерянный,
Рай при смутном мерцаньи окна.

В черной шляпе, в черной шляпе, в длинной шляпе с перьями —
Она вся была созвучье с древними поверьями…

Каждый миг казалось, выйдут в кринолинах дамы…
Выйдут в танце, выйдут в танце из ста­ринной рамы…

В платьях белых, в платьях черных, в платьях темносиних,
И она там будет первой, первой там среди них…

С ее шляпой, с ее шляпой, с длинной шляпой с перьями —
Я стал близок с солнцем, с солнцем, с райскими преддверьями!

В ноябре над землею серебряный свет…
С ним прекрасным, с ним лунным так нежно одет
Белый сад белым снегом… Печали,
Что так долго весенними днями сжимали
Мое сердце, ушли… Их уж нет…

Я люблю, я влюблен в этот тихий ответ
Всем прошедшим мечтам… В пасторали
Можно плакать о них… Но едва ли
В ноябре!

Двадцать пять, то угрюмых, то ласковых лет
От огней послесвадебных белых карет —
Пусть прошли, пусть, как миг, пробежали…
В ярком золоте, в бронзе лазурные дали!..
Каждый год им пьянящий, как солнце, привет
В ноябре!

Когда к черным и белым клавишам
Прикоснутся твои милые пальцы,
И сыграешь ты всем окружающим
Позабытые старые вальсы, –
Я в восторге, глаза затуманившем,
У изгиба останусь рояли,
Для тебя все забывшим, оставившим
И влюбленным в твои печали…
И когда со светом растаявшим
Ты и все вы уйдете куда-то, –
Я губами к милым мне клавишам
Припаду до луны заката…

Я снова влюблен!.. Это так смешно…
Ах, мне кажется, это не может быть…
Но вот смотрю в книгу, смотрю в окно,
И не могу забыть, и не могу забыть…

На улице грязно, фонари горят,
Но, как никогда, улицы полны…
И все на меня смотрят, и все говорят:
«Вот и Вы влюблены, вот и Вы влюблены!..»

Вот я еду к нему, лацкан синий надев,
Вот его дом, вот его окно…
Говорю кому-то: «здравствуйте», не разглядев…
Как все смешно, как это все смешно!..