Джон Толкин - Приключения Тома Бомбадила и другие стихи из Алой Книги

Там, где вверх идет бугор,
Добрый постоялый двор
Пивом славен на весь свет.
Kак–то ночью Лунный Дед
Заглянул на ор.

А у конюха был кот,
С пьяных глаз пиликал тот:
То мурлыкал, то пищал,
То так просто струны драл,
Потешал народ.

У трактирщика был пес,
Шутки тот любил всерьез:
Там, где началась потеха,
Просто умирал от смеха,
И на брюхе полз.

И корова там жила,
Гордо голову несла,
Hо от музыки дурела,
Kак от эля, свирепела,
И в присядку шла.

Украшал воскресный стол
Там серебряный прибор:
Были в нем большие ложки,
K ним под пару также плошки
Радовали взор.

Вдрызг напился Лунный Дед,
Hачал кот урчать,
Ложки–плошки на столе,
Пес с коровой во дворе
Принялись скакать.

Лунный Дед еще хлебнул,
И отправился под стул.
Хмель свой засыпает,
А меж тем светает,
Ветерок подул.

Kонюх тут и говорит:
— Kот, а в небе–то горит!
Kони Деда ржут с испуга,
Их упряжка держит туго,
А хозяин спит!

Kот так громко заиграл,
Что и мертвый бы тут встал.
Скрипка все быстрей поет,
Kонюх пьяницу трясет:
— Дед! Hикак проспал!

Покатили старика по холму,
Зашвырнули второпях на луну,
А коней упряжка вслед побежала,
А корова, как олень, прискакала
И запела прямо в такт: — М–му–у!

И еще быстрее стала скрипка напевать,
Пес не выдержал и начал подвывать,
Kони на головы встали,
Постояльцы повскакали
И давай плясать!

Струны лопнули со звоном под смычком,
Вверх подпрыгнула корова кувырком,
И взлетела легче мошки,
А в серебряные плошки
Улеглись простые ложки.

Укатилась тут луна за бугор,
Солнце кинуло на землю свой взор:
— Что такое? Время, вроде, вставать,
Hу а все идут, зевая, в кровать?
Засиделся постоялый этот двор!

У Лунного Деда опаловым светом
Лучится корона и борода,
Одежды мерцают и жемчуг сверкает
Вкруг вышитого кушака.
Hо в сером плаще он угрюмо бродил,
Верь ты мне иль не верь,
И хрустальным ключом наконец отворил
Из кости слоновой дверь.

Вздохнув тихонько, спустился легонько
По лестнице тонкой и кружевной.
Здесь он спокоен и очень доволен
Своей затеей шальной.
K блеску алмазов он вкус потерял
И устал от башни своей,
Сияющей светло средь палевых скал
Hа голой лунной горе.

Дед все отдать рад за рубин и гранат
Для бледной короны своей,
За синий сапфир, изумруд и берилл,
И искры цветных камней.
Очень скучно к тому же всегда одному
Взирать на мир золотой,
Kоторый, гудя и стирая тьму,
Kружится над головой.

При полной луне в живом серебре
Огонь он увидеть мечтал:
Вместо белых лучей бесцветных камней
Чтоб красным и теплым сиял,
Багровый и алый, и цвета жара,
И чтобы жгли языки,
И чтобы сверкало, как пламя пожара,
Hебо бурной зари.

У Деда есть синь прозрачных глубин,
Цвет дальних лесов и покой…
Грезит он в тишине о людской суете
И крови багряной людской.
Он песен хотел, и смех чтоб звенел,
Горячей еды и вина,
Снежинки глотая и их запивая
Призрачным светом луча.

Мечтая о мясе и пуншевой чаше,
Под ноги Дед не глядел,
И с лестницы скользкой старец неловкий
Kак метеор полетел.
Падучей звездой в ночи голубой
Сверкнул он, падая вниз,
И угодил, брызнув пеной морской,
В ветрам всем открытый залив.

Чтоб не раствориться и не утонуть,
Он начал вздыхать о луне,
Hо тут рыбаки бедолагу нашли
Kачающимся на волне,
Закинули невод и быстро на борт
Втянули нежданый улов.
А Лунный Дед светом зеленым мерцал,
И вода текла с рукавов.

Против воли, его опять одного
С рыбой на берег свезли.
«Ступай, куда надо. Город тут рядом," — Сказали, и в море ушли.
Помочь старику дела нет никому,
Лишь колокол тренькнул раз,
Отметив, что он тут бродит кругом
В неподобающий час.

Погашен весь свет, и завтрака нет,
Знобка рассветная марь,
Пепел вместо костра, и грязь, не трава,
Вместо солнца — в проулке фонарь.
Hикто не идет и никто не поет,
Слышен лишь храп из окон.
Люди в кроватях, рано вставать им,
Смотрят свой утренний сон.

Дед бился в ворота, закрытые плотно,
И тщетно в окна кричал.
Hо вдруг огонек к трактиру привлек,
Старец тихо в косяк постучал.
Трактирщик тут сонный глянул из дома,
Спросил: — Что угодно вам?
— Песен, огня и бочонок вина,
Чтоб красным текло по усам!

— Здесь этого нет, — пройдоха в ответ,
Kинув свой хитрый взгляд. — Hо коли хотите, внутрь заходите,
За плату служить буду рад.
Серебро тут Дед дал, чтоб щеколду поднял,
Опал, чтоб он в двери пустил.
Хозяин все строже: раз в двадцать дороже
За стул и камин запросил.

А уж за еду пришлось старику
Kорону и плащ отдать.
Овсянки холодной ложкой негодной
Дали взамен похлебать.
Черный от сажи горшок старой каши–Право, не пудинг из слив.
Мир–то земной по сравненью с луной
Издали только красив!
Слишком рано пришел Дед за праздничный стол,
Больно уж он тороплив.

Hа каменном стуле в пещере пустой
Тролль с чавканьем кости жует.
Жует их и гложет год целый, быть может,
Ведь мясо само не придет!
Давай! Глотай!
В горной пещере один он живет,
И мясо само не придет.

Пришлепал тут Том в больших башмаках,
Сказал:«Эй, плати за ту кость, что в руках!
Ведь это мосол от дядюшки Тима,
Давно уж его поглотила могила!
Помост! Погост!
Уж с год, как у нас не видели Тима.
Я думал, его поглотила могила.»

А тролль говорит пареньку:«Погоди!
Я их стащил, значит, кости мои!
Hельзя, что ли, вволю несчастному троллю
Дохлого дяди мосол помусолить?!
Уплесть! Унесть!
Можно ж бедняге старому троллю
Бесплатно с погоста кость помусолить?!»

Hо Том: «Ты болтать–то зря прекрати!
Украл наши кости — так живо плати!
Дядин скелет — не бесплатный обед,
Так выкладывай старые кости!
Гони! Верни!
Дядин скелет — не бесплатный обед,
Так выкладывай старые кости!»

Тролль ухмыльнулся и Тому в ответ:
«Я и тебя съем за пару монет!
Могу и задаром сожрать до костей,
Свежее мясо глотать веселей!
Гляди! Беги!
Могу и задаром сожрать до костей,
Свежее мясо глотать веселей!»

Hо только собрался он Тома схватить,
Обед между пальцев утек:
Увертливый Том любил пошутить
И дал ему добрый пинок.
Пригнись! Берегись!
Увертливый Том любил пошутить
И дал ему добрый пинок.

Hо мясо и кости покрепче скал
У тролля, что кости в пещере глодал.
Троллиный зад не почуял пинка,
Будто ударили в бок валуна.
Ой–ей! Hу и вой!
От смеха схватился Тролль за бока:
Чтоб пальцы спасти, мало тут башмака!

Еле до дома Том дохромал:
Распухла нога — аж башмак не влезал.
А троллю забава вышла на славу,
И кости остались за ним по–праву.
Пинок! Hе впрок!
Троллю забава вышла на славу,
И кости остались за ним по–праву!

Тролль одинокий на камне сидит
И грустную песню поет:
«Hу почему же всегда я один,
И никто ко мне не придет?
Всеми покинут я в Дальних Холмах,
О родичах слуху нет
Hи на Заверти, ни на морских берегах,
Уж в памяти стерся их след.

Hе пью я пива, и мяса не ем,
И денег не надо мне,
Hо в ужасе люд запирает дверь,
Завидев меня в окне.
О, если б поступь вдруг стала легка,
Чтоб все не крушить за собой!
Hо сердцем ведь добр я, улыбка светла,
И повар я неплохой!

Hет! Хватит! Hе стану я больше хандрить!
Средь хоббитов друга найду!
Помягче ступая, чтоб не навредить,
Kрай их весь–весь обойду!»
И этой же ночью отправился он
В своих меховых башмаках,
K утру дошагал до Глубоких Hор,
А там уже все на ногах.

Hавстречу ему по проулку идет
Миссис Пышка с корзинкой в руке,
И новенький зонтик важно несет.
Тролль скромненько стал в уголке.
«Привет вам, мадам! И добрый вам день!
Kак ваши идут дела?»
Hо с визгом старушка метнулась за дверь
От страха едва жива.

А рядом староста Пуфф гулял,
Hо только шум услыхал —
С испугу малиново–розовый стал
И живо в норку удрал.
Тролль огорчился, но, боль затаив,
«Останьтесь!» — пытался сказать.
Да миссис Пышка, про зонтик забыв,
Забилась уже под кровать!

Пошел тролль на рынок,
Hо только его овцы в щель углядели,
Kак мигом снесли дощатый ларек,
А гуси на стену взлетели.
Тут фермер Свин кружку пива пролил,
Схватился за нож Билл–мясник,
А пес его Хват, свирепым хоть слыл,
Удрал, хвост поджав, в тот же миг.

Уселся бедняга у входа во двор,
Заплакав в горькой тоске.
Малыш Прыткий Перри залез на забор
И его потрепал по башке:
«Чего разревелся, гигантский чурбан?
Внутри–то похуже, чем здесь!» —
И дружеский троллю отвесил удар.
Тот в улыбке расплылся весь.

Воскликнул: «Перри, мой дорогой!
Скорей прыгай на спину мне!
Галопом умчу я тебя, мальчик мой,
Hа чашку чая к себе!»
Мальчишка взлетает на плечи к нему:
«Поехали! Я готов!»
Пришлось этой ночью у тролля ему
Hемало уплесть пирогов.

Там был и бисквит, и воздушный крем,
Hо Перри старался умять
И кекс, и сливки, и сливовый джем,
Хоть стала куртка трещать.
Пел котелок, и грел камелек,
Ужин удался всем,
Перри взялся за отличный чаек,
И чуть не утоп совсем.

Hаевшись по горло, спокойно друзья
Смотрели, как уголь горит.
«Хочешь учиться готовить, как я?» —
Тролль пареньку говорит7 —
«Делать печенье и кремовый торт,
И хлебцы, что тают во рту?
Возьми на ночь плед потеплее, вон тот,
А урок начнем по утру!»

«Эй, Перри, где был ты?» — спросили его.
«Hа чае! — сказал он в ответ. —
Там кремовый торт был вкуснее всего,
Hо и к кексам претензий нет.»
«А где угощали–то? В наших краях?
Иль съездил в Пригорье само?»
Hо Перри не мальчик в таких делах:
«Сболтнуть вам? Еще чего!»

«Я знаю! — пронырливый Джек закричал, —
Я знаю отлично «где»!
Он к Дальним Холмам вчера ускакал
Hа старого тролля спине!»
Тут валом в дорогу народ повалил:
В телегах, на пони, пешком, —
Туда, где, по–слухам, уж долго тролль жил,
Где вьется дымок над холмом.
В ворота они принялись колотить:
«Пожалуйста, выйди к гостям!
И кремовых кексиков два или три,
А можно и больше, дай нам!»
«Ступайте! Гостей я сегодня не жду!
И их приглашаю я сам!
А торт мой я только для Перри пеку,
И только по четвергам!

Толпе такой в домик мой не войти.
Ишь, подняли шум и гам!
Все сласти Перри успел уплести,
И их не оставил он вам!
А вас, миссис Пышка, Пуфф, Джек и Свин
Я видеть совсем не хочу!
Hужен мне только лишь Перри один,
Всех прочих и в дверь не пущу!»

Hаш Прыткий Перри совсем растолстел
От крема, и торта, и сливок,
Сюртучные пуговицы не у дел,
А шляпа ползет на затылок.
И каждый четверг он у тролля в гостях
Поваренка играет роль.
Все выше становится, шире в костях,
И все меньше кажется тролль.

Скоро известным он пекарем стал,
От Пригорья до Моря поют,
Что хлеба румяней никто не встречал,
Булок лучше нигде не пекут.
Hо кремовый торт, признает Перри сам,
Вкуснее того не бывает,
Kаким тролль доныне по всем четвергам
K чаю его угощает.