Генрих Гейне - Лорелея (сборник)

Покинув прекрасной владычицы дом,
Блуждал, как безумный, я в мраке ночном;
И мимо кладбища когда проходил,
Увидел – поклоны мне шлют из могил.

С плиты музыканта несется привет;
Луна проливает мерцающий свет…
Вдруг шепот: «Сейчас я увижусь с тобой!»
И бледное что-то встает предо мной.

То был музыкант. Он на памятник сел
И голосом диким, могильным запел,
Струн цитры касаясь костлявой рукой;
Печальная песнь полилася рекой:

«Ну, струны, песенку одну
Вы помните ль, что в старину
Грудь обливала кровью?
Зовет ее ангел блаженством небес,
Мученьями ада зовет ее бес,
А люди – любовью!»

Раздался лишь слова последнего звук,
Могилы кладбища разверзлися вдруг,
Воздушные тени из них поднялись,
Вокруг музыканта, как вихрь, понеслись.

«Твой огонь, любовь, любовь,
Нас в могилы уложил.
Так зачем же из могил
Вызываешь ночью вновь!»

Все плачут и воют, ревут и кряхтят,
И стонут и свищут, бушуют, шумят,
Теснят музыканта безумной толпой:
Он вновь по струнам ударяет рукой:

«Браво, браво, тени! Пляс
Продолжайте
И внимайте
Песне, сложенной для вас!
В тишине спать сладко нам,
Как мышонкам по норам;
Но поднять и шум и гам
В эту ночь,
Помешать не могут нам!

Жить мы в мире не умели,
Дураки, мы не хотели
Гнать любви безумье прочь…
Так как нынче нам удобно,
Каждый скажет пусть подробно,
Как его вскипала кровь,
Как гнала
И рвала
На куски его любовь!»

И тощая тень, словно ветер легка,
Жужжит, выступая вперед из кружка:

«Подмастерьем у портного,
С ножницами и иглой,
Жил я; нрава был живого,
С ножницами и иглой;
Дочь хозяйская явилась
С ножницами и иглой,
И мое пронзила сердце
Ножницами и иглой!»

Хохочет веселых теней хоровод —
Сурово второй выступает вперед:

«Я Ринальдо Ринальдини,
Шиндерганно, Орландини,
Карла Мора, наконец,
Брал себе за образец.

Я ухаживал порою,
Как они – от вас не скрою, —
И в земных прелестных фей
Я влюблялся до ушей.

Плакал я, вздыхал умильно
И любовью был так сильно
С толку сбит, что спутал бес —
Я в чужой карман залез.

И беднягу задержали
Лишь за то, что он в печали
Слезы вытереть тайком
Захотел чужим платком.

С негодяями, ворами
Был упрятан я властями
По суду в рабочий дом,
Где томился под замком.

О любви святой мечтая,
Там сидел я, шерсть мотая;
Но мой дух в прекрасный день
Унесла Ринальдо тень».

Хохочет веселых теней хоровод,
В румянах выходит дух третий вперед:

«Царил я, бывало, на сцене,
Любовников первых играл,
„О, боги!” – ревел при измене,
Блаженствуя, нежно вздыхал.

Мортимер я был превосходный,
Мария была так мила!..
Но жесты я тратил бесплодно,
Понять их она не могла!

На счастье утратив надежду,
„Небесная”, – раз я вскричал —
И в грудь глубоко, сквозь одежду,
Вонзил себе острый кинжал».

Хохочет веселых теней хоровод,
Весь в белом выходит четвертый вперед:

«Я сладко дремал под профессора чтенье,
От сна отказаться мне было невмочь!
Зато приводила меня в восхищенье
Профессора скучного милая дочь.

Она из окошка мне делала знаки,
Цветок из цветочков, мой ангел земной!
Цветок из цветочков был сорван, однако —
Филистером тощим с богатой казной.

Тут проклял я женщин, богатых нахалов,
Чертовского зелья насыпал в рейнвейн
И чокнулся с смертью; при звоне бокалов
Смерть молвила: „Здравствуй, зовусь я друг Гейн!”»

Хохочет веселых теней хоровод;
На шее с веревкою пятый идет:

«Хвалился, пируя, граф дочкой своей
И блеском своих драгоценных камней!
Не надо мне, граф, драгоценных камней —
В восторге от дочки я милой твоей!

Запоры, замки дочь и камни хранят,
В передней лакеев стоит длинный ряд;
Лакеи, запоры меня не страшат —
Я лестницу смело тащу к тебе в сад.

По лестнице бойко в окно лезу я;
Вдруг слышу внизу окликают меня:
„Дружок, подожди-ка! Вдвоем веселей,
Любитель и я драгоценных камней!”

Так гриф издевался – и схвачен я был,
Шумя, ряд лакеев меня обступил.
„Эй, к черту вы, челядь, не жулик я, прочь!
Хотел я украсть только графскую дочь!”

Помочь не могли уверенья слова…
В петлю угодила моя голова!
И солнце, явясь с наступлением дня,
Дивилось, увидев висящим меня».

Хохочет веселых теней хоровод;
Шестой, с головою в руке, шел вперед:

«В любовной боли и тоске
Я лесом шел с ружьем в руке;
Вдруг слышу – ворон надо мной
Прокаркал: „Голову долой!”

Когда б мне голубя найти,
С охоты милой принести!
Так думал я, и тут, и там
Я долго шарил по кустам.

Чу! Шорох!.. Поцелуй!.. Опять!
Не голубки ли? Надо взять!
Спешу, взвожу курок ружья —
И что ж? Голубка там моя!

Невесту милую мою
В чужих объятьях застаю…
Охотник, промаху не дай!..
И залит кровью негодяй.

Тем лесом вскоре шел народ.
Меня везли на эшафот…
И снова ворон надо мной
Прокаркал: „Голову долой!”»

Хохочет веселых теней хоровод;
И сам музыкант выступает вперед:

«Пел я песенку когда-то;
Спета песенка моя,
Ах, когда разбито сердце —
Песни кончены, друзья!»

Быстрей завертелися тени вокруг;
Тут хохот безумный удвоился вдруг;
Раздался удар колокольных часов —
К могилам рванулась толпа мертвецов.

Забылись муки в тишине,
В оковах легких сна;
И вот она явилась мне,
Прекрасна и бледна.

Глядит так дивно и светло,
В ресницах жемчуг слез;
Как мрамор холодно чело
Под прядями волос.

Она сошла ко мне во тьму,
Как мрамор холодна,
И никнет к сердцу моему,
Как мрамор холодна.

Готов я страстью изойти,
И боль мне душу жжет,
Но сердце у нее в груди
Холодное как лед.

«Не бьется сердце здесь, в груди,
В нем холод ледяной;
Но знай, и мне дано цвести,
Цвести в любви земной.

Устам румянца не вернуть,
Застыла в сердце кровь,
Но ты тоску свою забудь,
Во мне – одна любовь».

И крепко-крепко обняла —
От боли замер дух —
И в ночь туманную ушла,
Едва пропел петух.