Лев Мей - Стихотворения
На рубеже 1850–1860-х годов в творчестве Мея намечается еще одна линия, говорящая об усвоении поэтом художественных принципов реализма. В его стихотворениях возникают картины живой современной действительности, приближающие произведения этого рода к жанру «физиологического очерка» («Дым», «Тройка», «На бегу»). Возможно, Мей был на пороге нового этапа своего поэтического развития.
6«Псковитянка» занимает особо важное место в творчестве Мея и очень значительное — в истории русской исторической драматургии.
Хотя Мей остается в этой драме в пределах историко-бытового жанра, здесь нашли отражение такие коренные социальные вопросы эпохи 1860-х годов, как самодержавие и народоправство, власть и народ, власть и отдельная человеческая личность с ее правом на счастье и даже протест.
Мей был один из первых серьезных художников эпохи 1860-х годов, попытавшийся поставить в драматической форме эти вопросы: завершение «Псковитянки» относится к 1859 году, тогда как драматические хроники А. Н. Островского и трилогия А. К. Толстого были созданы уже в 1860-х годах. Оба писателя так или иначе учитывали опыт Мея, хотя, конечно, подлинным пролагателем путей для исторической драматургии (в том числе и Мея) был Пушкин.
Поэту не удалось последовательно и верно решить выдвинутые жизнью вопросы. Однако мощный общественный подъем 1860-х годов, а также меевский гуманизм помогли ему выразительно и сочувственно показать свободолюбивый дух народа (для него вече — народ), наделить образ Грозного не только чертами мудрого государственного деятеля, но и человека, готового кроваво отстаивать принцип самовластья, человека, равно опасного и для «виновных» и для «правых», В памяти читателя и зрителя остаются прежде всего не народолюбивые декларации Грозного, а страшный рассказ о кровавой расправе его в Новгороде:
Вот целый месяц с Волховского моста
В кипучий омут мученых бросают;
Сначала стянут локти бечевою
И ноги свяжут, а потом пытают
Составом этим огненным, поджаром,
Да так в огне и мечут с моста в воду…
А кто всплывет наверх, того зацепят
Баграми и рогатиной приколют
Аль топором снесут ему макушку…
Младенцев вяжут к матерям веревкой —
И тоже в воду…
Глубоко впечатление от четвертого действия драмы, когда в напряжении и страхе ждут вступления царя в Псков его ни в чем не повинные граждане.
Не в пользу Грозного говорит и финал пьесы: жестокость царя приводит к гибели его собственную дочь Ольгу и ее жениха Тучу. Смерть Ольги выглядит явным возмездием Грозному.
Двойственность заложена и в построении драмы. В ней как бы два конфликта: первый — между народом и самодержавной властью; второй, частный, — между отдельными лицами и деспотом, разрушающим их счастье. Причем исторический конфликт автор пытается решить при помощи частного.
Двуконфликтность «Псковитянки» была в известной мере следствием того, что частный конфликт предшествовал в замысле историческому. Драма была частично написана в 1849 году, когда Мея глубоко интересовала проблема национального характера. Отсюда, кстати, необязательные бытовые сцены, идущие от раннего замысла пьесы.
Из немногочисленных отзывов, появившихся после опубликования «Псковитянки», наиболее интересный принадлежал Ап. Григорьеву, который сразу указал на противоречивость драмы и увидел средоточие всей пьесы в третьем и четвертом ее актах (вече и въезд Грозного во Псков).
Сравнивая Мея и Островского, Григорьев отмечает также, что у Островского быт — это «самая жизнь, самая правда», он нужен писателю, так как из него вырастают драматические конфликты. Быт же в «Псковитянке» не участвует в коллизии и поэтому приобретает чисто этнографическое значение.
Характерно, что Григорьев решительно выступил в своей рецензии против С. М. Соловьева, следование которому исказило, по его мнению, образ Грозного в драме. Хотя дело было, конечно, не в Соловьеве, а в самом Мее, в том, почему он продолжает сохранять верность его идеям и через десять лет, совсем в иную уже эпоху.
В обстановке складывающейся революционной ситуации охранительные тенденции воззрений Соловьева стали особенно заметными, и это обусловило в эту пору резко отрицательное отношение к нему демократического лагеря. Для Мея же именно концепция Соловьева, который не замечал классового характера государства, оказалась прибежищем во время надвигающейся бури.
И все-таки чувством Мей в «Псковитянке» был не до конца с Соловьевым.
Можно судить драму Мея с точки зрения современной исторической науки, говорить о степени правдивости психологической и исторической трактовки образа Грозного установленным ныне фактам, но гораздо важнее для нас определить, в какой мере поэт сумел победить здесь консервативные черты своего мировоззрения, в какой мере он служил демократическому движению «сердечным смыслом» своего произведения. И если рассматривать «Псковитянку» с этой точки зрения, надо признать, что действительно третий и четвертый акты — истинное средоточие драмы и что их следует отнести к лучшим страницам исторической драматургии 1860-х годов. Несомненным достоинством «Псковитянки» являются ее язык и характеры. Живой разговорный язык, если не социально, то психологически индивидуализированный, делает ее заметной среди драматических произведений на историческую тему.
В ряду созданных в драме образов на первом месте по выразительности стоит сам Грозный, в котором коварство, жестокость, подозрительность довольно убедительно сочетаются с проницательным умом, расчетливостью политика и нежными чувствами отца. Как всегда, привлекательны у Мея женские образы, лиризм которых по-прежнему связан с фольклорной традицией. Кстати, Мею нередко отказывали в истинной народности, называя его произведения талантливыми стилизациями. Но помимо стилизаций, которые действительно у него есть, мы встречаемся и с более глубоким и серьезным восприятием народной поэзии — постижением не только формы, но и духа ее. Доказательством тому служат и созданные им на основе народных песен жизненные и правдивые женские характеры и ставшие распространенными его «русские» песни. Правда, из всего идейного и эмоционального богатства лирического фольклора Мей выбирает сферу преимущественно любовных переживаний, а потому народность его произведений носит односторонний характер. Добролюбов в свое время иронически замечал, что стихотворения Мея, созданные по фольклорным мотивам, написаны «все больше на тему старого мужа и молодой жены».
Несколько тонких и верных мыслей высказал по этому поводу В. Крестовский: «…В таланте Мея элемент русского, народного принял не социальный, не современный, а какой-то археологический колорит. Во всех лучших его вещах этого рода вы невольно чувствуете Русь, и Русь народную; если хотите, Русь вечную… да только не Русь современного нам народа».
После смерти Мея его друзья с особой настойчивостью утверждали, что поэт был совершенно равнодушен к обвинениям критики, упрекавшей его в отсутствии мировоззрения и в несовременности.
Это не верно. Сохранились поэтические свидетельства того, как Мей тяжко переживал разлад со своим временем и потерю читателя; надеялся, что когда-нибудь его поэзия станет необходимой людям («Арашка», «Пустынный ключ»). При жизни поэта этого не случилось. Но лучшее в творчестве Мея все же нашло дорогу к читателю. В этом свою роль сыграла и музыка, подарившая вторую жизнь драмам Мея и многим оригинальным и переводным его произведениям. Особенно был популярен поэт среди композиторов «Могучей кучки». Их привлекали в его творчестве простота и задушевность поэтической интонации, подлинно народный колорит его песен, лиризм женских образов драматургии.
Эти черты поэзии Мея близки и нам. Мы ценим лирическую и гуманную стихию его таланта, до сих пор сохраняющую свою притягательную силу. «Царская невеста» и «Псковитянка», такие стихотворения, как «Зачем ты мне приснилася…», «Хотел бы в единое слово…», и многие другие, — все это живые факты современной поэтической и музыкальной культуры.
К. Бухмейер
Стихотворения
Лирика
«Когда ты, склонясь над роялью…»**
Когда ты, склонясь над роялью,
До клавишей звонких небрежно
Дотронешься ручкою нежной,
И взор твой нальется печалью.
И тихие, тихие звуки
Мне на душу канут, что слезы,
Волшебны, как девичьи грезы,
Печальны, как слово разлуки, —
То жаль мне бывает печали
И грусти моей мимолетной;
Теперь ты грустишь безотчетно —
Всегда ли так будет, всегда ли?
Когда ж пламя юности жарко
По щекам твоим разольется,
И грудь, как волна, колыхнется,
И глазки засветятся ярко,
И быстро забегают руки,
И звуков веселые волны
Польются, мелодии полны, —
Мне жаль, что так веселы звуки.
Мне жаль, что ты так предаешься
Веселью, забыв о печали:
Мне кажется все, что едва ли
Ты так еще раз улыбнешься…
«Не знаю, отчего так грустно мне при ней…»**
