Виталий Калашников - Стихи Виталия Калашникова, которые очень нравятся Бакшутову, Давыдову и Маше

Приехали гости — пойду зарублю петуха.
В таз рухнет осенний букет, перепачканный кровью,
Я сплюну с досады, ругнусь, чтоб никто не слыхал,
И к речке сойду по тропе, занесенной листвою.

Неужто навеки жизнь будет не жизнь, а живот?
Я вновь задохнусь от внезапно нахлынувшей злобы.
Неужто наш дух никогда эту цепь не порвет,
Которой он связан, как пес, с конурою утробы?

Ведь я до сих пор разволнован грехом пустяковым.
Но что же мне делать, не смог я придумать опять.
Делянку щипать? Чтобы снова шипели чертковы:
«Не стыдно ли вам комара на щеке убивать?»

И трону я травы рукою, и вновь удивлюсь,
Что в мяте и доннике сердце стучит молодое,
И если ты скажешь, что это — мой собственный пульс,
Отвечу: «Конечно». Но мне станет скучно с тобою.

У гадючьих камней заалела эфедра
Влажный воздух так свеж, будто только рожден,
Тяжко дышит земля — в сокровенные недра
Вскрыты поры — все дышит прошедшим дождем.

Вкруг цветов и деревьев упругие глыбы
Теплых запахов — глыбы висят и дрожат,
И мне страшно от мысли, что мы ведь могли бы
Не прийти в этот светлый сверкающий сад.

Разве мог догадаться я сумрачным утром
В наших дрязгах, взаимных обидах, что днем
Будет воздух гореть сквозь пары перламутром
И глаза разгораться веселым огнем.

Я забыл, что я был пессимист и придира,
И невольно к душе подступает сейчас
Ощущенье великой гармонии мира,
На меня нисходившее несколько раз.

Вот недолгой отлучки цена.
У дверей — обгоревшая свалка…
Стены целы, и крыша цела,
Но внутри… Ах, как жалко! Так жалко,
Словно я потерял средь огня
Дорогого душе человека.
В этой кухне была у меня
Мастерская и библиотека.
Всюду лужи, развалы золы,
И лишь книги одни уцелели:
Плотно стиснуты, словно стволы,
Только вдоль по коре обгорели.
Вещи сгинули или спеклись,
Как забытые в печке ковриги,
Потолок прогорел и провис,
Но не рухнул — оперся на книги.
Черт с ней, с кухней, ведь я не о том,
Речь идет о задаче поэта:
Этот мир с виду прочен, как дом,
Но внутри… Ты ведь чувствуешь это.
Этот запах притих в проводах
И в никчемных пустых разговорах,
И в провисших сырых небесах,
И в глазах чьих-то серых, как порох.
Пламя только таится, оно
Ждет момент, когда б мы приумолкли.
Этот мир уже б рухнул давно —
Его держат книжные полки.

Осень реку покрыла своим стрекозиным крылом,
И на комьях земли появились значки слюдяные,
И собаки стоят на кургане и, как неродные,
Смотрят вскользь, озираются, рыщут с поджатым хвостом

Где последний кузнечик последнюю очередь бьет
По остывшим камням, по мишеням пустой паутины,
Я тревожно брожу и веду нескончаемый счет
Всем потерям земли, в первый раз так открыто любимой.

Жгут листву, и под ноги мне стелется медленный дым,
Пролетит электричка, отпрянет с тропинки сорока,
И на всем ощущенье уже подступившей беды,
Я был часто один и мне не было так одиноко.

Выбью двери ногой, но не сразу войду в этот дом,
Где на всем еще эхо былого веселья и смеха
Разожгу самовар, поиграю с приблудным котом,
Соберу чемодан и пойму, что мне некуда ехать.

Почему-то теперь вечера
Так протяжно, так ярко сгорают,
Что мне кажется — это игра
В то, что кго-то из нас умирает.

Я с друзьями смотрю на закат
С небольшого моста, и у многих
Я ловлю этот пристальный взгляд,
Полный скрытой тоски и тревоги.

Вся долина предчувствий полна,
И все ерики, рощи, селенья
Вновь под вечер накрыла волна
Непонятного оцепененья.

«Это чушь», — сам себе я твержу,
Но опять на друзей и на реки
Я спокойно и долго гляжу,
Словно силясь запомнить навеки.

Ливень весенний прошел, затяжной, серебристый, длиннючий, и побежали ручьи!
Господи, как хорошо! — зацвели даже дряхлые сучья, пух тополиный летит!
Бархата глубже и много нежней восходит земля из расщелин асфальта,
А по асфальту разложена пряжа путаных узких следов —
черви из нор поползли! Ради них эти длинные строки!
Все это ради того, чтобы их долготу передать!
Хочется снова хотеть, а хотеть нынче есть что, и славно
мне повторять жадный корпус желаний своих:
дай, я тебя обниму! Дай же, дай, я тебя поцелую,
хочется жрать и купаться, и спать, и шампанское пить!
Этой весне присудить я готов знак почета и премию мира,
орден победы и несколько звезд золотых,
кожаный мяч или премию ленкомсомола,
и нобельпрайс поцелуем к ее интерфейсу прибить.

Мы бревна сгружали однажды
В одном заполярном порту,
И было мне тяжко до жажды,
До привкуса крови во рту.

И чтобы нести было легче,
Представил: несу я ее,
Она обняла мои плечи,
Лепечет про что-то свое.

И речи ее означали,
Что любит, что верит и ждет.
А издали громко кричали:
Куда ты пошел, идиот?

Я сегодня рано встал.
Встал и сразу же устал.
И тогда я лег в кровать,
Чтоб еще чуть-чуть поспать.
Я еще чуть-чуть поспал
И совсем уже проснулся,
Улыбнулся, потянулся,
Бодро встал и вдруг устал.
И опять в постель вернулся.
Я проспал почти до ночи,
Голова моя трещала,
Встал, но сразу так устал,
Что решил начать сначала.
Только что-то мне не спится,
Отвлекает все подряд:
Дождь стучит по черепице,
Мышь скребет под половицей,
И часы вовсю стучат.
Вспомнил! Чтоб заснуть опять,
Надо про себя считать!
1, 2, 3, 4, 5,
6, 7, 8, 9, 10
(Стали петухи кричать,
За окном тускнеет месяц),
220, 230…
(Вот уже запели птицы),
10800
(Вот и солнышко встает),
И на счете 1 000 000
Наконец явился сон.

День проспал, а ночью встал.
Встал и сразу зарыдал,
А потом я бил подушку,
Бил кровать о раскладушку,
Раскладушку о кровать,
И устал, и лег поспать.
Про себя сказал я: «Раз»…
И уснул на этот раз.
Ночь проспал, а утром встал.
Встал и… вроде все нормально!
Как прекрасно! Гениально!
Как я уставать устал.
Я умылся, причесался,
С гирей долго занимался,
Вдруг я тихо застонал:
Это ж сколько я проспал?

Три зачета, курсовую,
Монографию большую,
А свиданок! Репетиций!
Можно сразу удавиться!
На постель тогда я лег
И проспал еще денек.
А потом лежал и думал:
Вот на кафедру иду, мол,
Защищаю курсовую,
Монографию большую,
На свиданки успеваю,
Жизнь по новой начинаю!
И ТОГДА Я РЕЗКО ВСТАЛ!
Встал… и сразу же упал.
Я ж не ел и отощал.
На постель едва взобрался
И пять дней не просыпался.

Вот проснулся, глядь — зима!
Может встанем — ни хрена!
Люди встать меня просили,
Умоляли, угрожали,
поднимали, но устали,
а потом совсем забыли,
А потом похоронили.
И проснулся я в гробу,
Встать хотел — синяк на лбу.
И тогда я испугался,
а потом и ужаснулся:
Это что ж я разоспался?
Наконец-то я проснулся!
Гроб сломал, на землю встал.
Встал и сразу же устал.

Мать сына провожала в путь
И говорила. «Не забудь,
Я жду тебя в родимый дом
Иль на щите, иль со щитом».
Но засосала нищета,
И он вернулся без шита.